Операция «Гадюка» - Кир Булычев

— Сначала пускай они придумают лекарство от СПИДа, потом средство от рака, а потом заглянут к нам. Ну как можно придумать, если мы с тобой и все вокруг — как бы и не существуем! Те, кто знает, боятся сказать вслух, чтобы это не перекинулось на Землю. Или планируют спрятать здесь какие-нибудь военные базы или склады.

— И победить Америку, — улыбнулся Егор.

Они шли по мосту, слева поднимался Зимний дворец, внешне почти целый, справа — адмиралтейские здания.

— Интересно, а наш мир — под всей Землей? — спросила Люся.

Она остановилась и стала глядеть на воду.

Они уже забыли о телах на лестнице Биржи — в однообразной действительности, где потеряны связи между событиями, легче забывается.

— А Нева все-таки течет, — сказала Люся, как будто не говорила этого уже несколько раз, — как-то медленно течет. И вода совсем черная.

— Ей нечего отражать, — сказал Егор.

На площади перед Зимним дворцом они встретили пару странников. Старик был в военном мундире времен последней войны, а платье старухи было длинным, до земли. Они принадлежали к разным эпохам.

— А встретились здесь, — сказала Люся.

Старики вежливо раскланялись с ними.

Направо, в бывшем сквере у Адмиралтейства, они сели на лавочку возле памятника дедушке Крылову.

— По улице слона водили, — сказал Егор. — Почему этой Крошке не полюбить басни? Писала бы их.

— Она тебе не нравится?

— Она лживая.

Берия приказал дежурному по Смольному сразу же, как явится, вести Крошку к нему. Где бы он ни был. Сразу вести. Он надеялся на ее доклад. Не первый раз Крошка добывала ему сведения, которые не раскопали бы и десять сотрудников. Лучший агент. И бескорыстный. Ее не перекупить. Она получает наслаждение от работы, от риска и пробежек по краю пропасти.

Сам Лаврентий Павлович спустился в подвалы, где когда-то была кухня института. Там располагалась лаборатория Леонида Моисеевича. За время, которое он трудился под крылом Берии, лаборатория обогатилась вполне приличным оборудованием, которое искали по бывшим почтовым ящикам, ни в чем не отказывая доктору.

Берия не был столь наивен, чтобы полагать, что доктор по прозвищу Фрейд, бывший лейб-медик императора Киевского вокзала в Москве, сможет создать чудо-вакцину. Хотелось бы, но ясно: открытия делают большие коллективы. Недаром атомную бомбу разрабатывали несколько институтов, десятки шарашек и официальных групп в Академии наук. Подпольные гении водятся только в романах Жюля Верна.

Но законы в Чистилище другие. Здесь нет больших коллективов. Здесь вообще непонятно, где искать докторов. Оказывается, как правило, ученые не кончают с собой таким образом.

Здесь нужны доктора. Сильные мира сего нуждаются в медицине. Если кто-то сломал ногу, то, вернее всего, он так и останется доживать — нога не залечится. Если глубоко порезался, то рана вряд ли скоро заживет. Несчастья случаются не только с простыми грешниками, но и с властителями Чистилища. Леонид Моисеевич смирился с тем, что в его услугах всегда все нуждаются.

Всю жизнь он мечтал заняться наукой. Но то жена, то дети, то безденежье, то иные заботы и беды. Настолько серьезные, что решил покончить с этой суматохой и с собой в том числе. А в результате оказался здесь.

Леонид Моисеевич был историческим оптимистом.

Он убедил себя, что все складывается как нельзя лучше.

Заботиться о семье не следует. Деньги не нужны, время не считано.

Значит, судьба хочет, чтобы он углубился в науку.

Ни один человек в Чистилище не знал, что же происходит в организме человека, переместившегося вглубь. А Леонид Моисеевич знал. Для этого не нужен институт. Нужно упорство, определенный талант, хорошая школа 1-го Меда и главное — время, в котором нет сна и обедов. Идеальная жизнь.

Леонид Моисеевич пережил гибель Империи Киевского вокзала и после ряда приключений оказался в Ленинграде. Доктора нужны даже бандитам. В Ленинграде он попался на глаза Грацкому, стал его врачом, потом об опытах доктора узнал Берия. Ему не стоило труда украсть доктора Фрейда и устроить ему лабораторию.

И передать ему сначала двух сотрудников со званием санитаров (они же должны были обеспечить доктора, если нужно, трупами или отдельными органами), а потом и двух ассистентов.

Раньше, пока еще не родилась идея уничтожить Верхний мир, Берия хотел было объединить Фрейда и Лядова, настоящего биолога. Но они не спелись с Леонидом Моисеевичем, Лядов ушел в Шахматный клуб, а доктор вздохнул с облегчением. Он не выносил, когда кто-то стоял над его плечом.

Берия сказал доктору, что надеется на его вакцину. Ну, не вакцину еще, а средство, не испытанное на собаках и мышах — откуда их тут возьмешь? Средство, которое позволит прожить там, в настоящем мире, дня три-четыре. Может, два. При условии, что будешь соблюдать правила. Строгие правила. Иначе сгоришь. Мучительно.

— Все они сделают. Они добровольцы, — сказал Берия, — но одно условие обязательно. И пойми меня правильно, Леонид Моисеевич. Эти люди не должны знать лишнего. Они могут испугаться. Они погибнут от страха.

Леонид Моисеевич кивал кудлатой пегой головой, он знал, как можно погибнуть от страха.

— Это укол? — спросил Берия.

— Это курс подготовки.

— Прошу сделать пилюлю, — приказал Берия. — Самое простое. Пилюлю.

— Это я сделать смогу. Это просто.

— И постарайся сделать эту пилюлю быстро, через час, через два, вечером, понимаешь? Я всегда могу найти другого доктора.

Берия ушел, уверенный, что доктор его боится и что доктор сделает все возможное. И что доктор не может догадаться, правду ли говорит Берия или просто пугает. А почему бы у Берии не быть другому доктору, другой лаборатории? Это в пределах теории вероятности.

Хотя доктор понимал, что пилюля не поможет. А Берия понимал, что ничего плохого он доктору не сделает и будет беречь его больше, чем себя самого. Доктор — его надежда. А раз надежда, пускай думает, что его цена ничтожна.

Поэтому Берия, спустившись к доктору после смерти Чаянова и неприятного разговора с Клюкиным, который носится по городу и разыскивает свою Ларису, постарался придать лицу выражение замкнутое и злобное.

Впрочем, это ему всегда удавалось.

Доктор жаловался на темноту и хотел перенести лабораторию на крышу Смольного, но Лаврентий Павлович не разрешал, опасаясь диверсантов. В лаборатории и в самом деле было полутемно.

Один охранник сидел на корточках перед дверью. Не спал, не баловался. Вскочил при приближении Берии.