Ящик водки. Том 3 - Альфред Кох

Еще есть аргумент, что наследников стало много, между ними не разобраться. Слушайте, не лезьте в чужие деньги, пусть законные владельцы сами решат, как им делить свое родное имущество, а? Это была их священная частная собственность, а не ваша. Ну, пусть мало им заплатят, ничего, миллионеры часто удавиться готовы из-за копеек…

С удовольствием проложусь тут Солженицыным. Он про реституцию говорит не прямо и не вообще, а только применительно к земле — ну и что, все равно в тему. Поехали:

«…А ведь раньше, чем так страстно обсуждать продажу сельскохозяйственной земли, — задуматься бы: а откуда она у государства взялась? Ведь вся она ворованная — отобранная у крестьянства. Так раньше гомона о продаже поискать бы пути, как вернуть землю крестьянам: и колхозникам-совхозникам, ограбленным в коллективизацию; и не менее того, а даже раньше — потомкам раскулаченных. Такие обнаруживаются во многих местах и просят вернуть им участок именно своего деда-прадеда. („Докажи бумагами изъятие!“ — как будто раскулачникам выдавали справки. Но местные жители помнят.) И это — справедливо, все вместе это было бы реабилитацией крестьянства. А если мы этого не сделаем — то мы государство разбойников».

Я человек весьма правых взглядов, я страшный антикоммунист, но скажу честно. Логика такова, что, если ей следовать, то итоги приватизации можно смело пересматривать. Эта риторика — о священном праве частной собственности — не выдерживает критики. Либо собственность священна, и тогда никому не интересны русские технические проблемы и надо со всеми договариваться о компенсации. Либо, если технические вопросы вам кажутся первостепенными, ничто не свято и собственность можно делить без конца. Тогда желательно. При этом — мы ж видим, как важна техническая сторона, — каждый раз посильней запутывать следы, жечь побольше документов и устранять наследников. Я тут не спорю, не отстаиваю некую позицию — просто я как-то подавлен тем, что, выходит, решения у проблемы нету, раз уж таково состояние умов в стране. Печально это. Ситуация, похоже, безнадежная… Вот проведи сейчас референдум результатов по отмене приватизации? Каков будет ответ? То-то же…

А что мы все вокруг да около? А что, собственно, приватизация?

Вот, например, Солженицын, который вернулся на родину как раз в интересующем нас 94-м году. Интересно освежить в памяти его оценку приватизации. Я считаю, что его мнение по волнующему нас вопросу украсит нашу главу. Приличный человек, вдумчивый исследователь и, что тоже нам очень удобно, вовсе не левый, а самый что ни на есть либерал. Обеспечивается, так сказать, полное отсутствие оголтелости. И бескорыстности: он сам ничего в реформы не приобрел — и не потерял. Он на них смотрел в разных смыслах со стороны…

«Частная собственность — верное естественное условие для деятельности человека, она воспитывает активных, заинтересованных работников, но ей непременно должна сопутствовать строжайшая законность. Преступно же то правительство, которое бросает национальную собственность на расхват, а своих граждан в зубы хищникам — в отсутствии Закона.

…Малочисленные ловкачи с исходным, хоть и малым капитальцем скупали за бесценок, от недоуменных одиночек, крупные партии ваучеров и затем через них — приглянувшиеся куски государственного имущества.

…Но еще и это было только началом бед, ибо, как легко Догадаться, сравнительно с национальным достоянием богатейшей страны вся сумма ваучеров по своей стоимости была ничтожна: «раздел», объявленный народу, коснулся едва ли заметных долей одного процента достояния. И в середине 1994-го высокодоверенный вице-премьер Чубайс, демонстрирующий недавним советским людям столь привычную им «стальную волю», объявил «второй этап приватизации» — так, чтобы государственное имущество перешло бы в руки немногих дельцов (эта цель и публично заявлялась членами его аппарата). Притом он выдвинул лозунг обвальной приватизации: то есть почти мгновенности ее, врасплох, — и с гордостью вещал, что «такого темпа приватизации еще не видел мир!». (Да, конечно, такая преступная глупость еще нигде в мире не произросла. Прытко бегают — часто падают.) Приватизация внедрялась по всей стране с тем же неоглядным безумием, с той же разрушительной скоростью, как «национализация» (1917—1918) и коллективизация (1930), — только с обратным знаком.

…Вела ли высших приватизаторов ложная теория, что как только собственность рассредоточится по частным рукам — так сама собой, из ничего, возникнет конкуренция, что производство станет эффективным от одной лишь смены хозяев? Гай-чубайские реформы велись в понятиях Маркса: если средства производства раздать в частные руки — вот сразу и наступит капитализм и заработает?

С лета 1994 и начался этот «второй этап», и всего за несколько месяцев проведена была сплошная и практически бесплатная раздача государственного имущества избранным домогателям. Изредка в газетах появлялись сообщения о сенсационной разворовке всенародного добра. Да народ, и не зная тех тайных цен и тайных сделок, безошибочным наглядом творимого угадал суть и назвал весь процесс «прихватизацией».

…Вся эта разворовка и прошла во тьме при народной еще неосознанности как непоправимо для всех жителей страны происходящее. Грандиозных масштабов расхищения (сотни миллиардов долларов утекли за границу) народ не видел зримо, не мог знать никаких подробностей и цифр или задуматься над ними: что национальное производство в безучастных руках упало вдвое (во время войны с Гитлером упало только на четверть); что с 1990 года в России не построено ни одного крупного промышленного предприятия. Отдавшись повседневному бытовому течению нынешней трудной жизни, люди не ощутили необратимости совершаемых над страною злодейств. Но едва раздались отдельные робкие голоса о ревизии, сказочно разбогатевшие новобогачи-грязнохваты (да не сами они, а покорные им газетчики) дружно и ультимативно заявили народу: пересмотр приватизации? — это будет гражданская война! Ограбление непроснувшегося народа прошло гладко и без гражданской войны — а вот восстановление справедливости вызовет кровавую гражданскую! Что мы расхватали — того не отдадим!!»

О! Вот еще я что придумал! Вот я какую еще на…бку нашел и разоблачил! Это возвращаясь к вопросу о священной частной собственности. Частная типа священная, а остальные — нет. Отчего же вдруг у нас так дискриминируются прочие разновидности собственности? А давайте, государственная собственность тоже будет священная! И, сука, общенародная пусть будет священная тоже! Ну как, смешно? То-то же.

Комментарий

Этот комментарий давался мне очень тяжело. Здесь мы имеем как раз тот случай, когда мысли и воспоминания душат, лезут друг на дружку, мешаются, путаются… Ну и, конечно, я боюсь оказаться предвзятым. Я не могу сохранить объективность, встать в этом вопросе над схваткой. Я сильно старался быть если не объективным, то хотя бы спокойным. Ну, уж как получилось, так получилось. Не судите строго, люди добрые…

Трагический свинаренковский пафос осуждения пафоса мне неприятен. Вот это сравнение предпринимателя с проституткой… Боже, какая литературщина. Сколько в этом позерства и конъюнктуры. Теперь ведь это модно — ругать бизнесменов. Представление о технических проблемах реализации реституции как о чем-то второстепенном, низком, недостойном — это все от незнания предмета и последствий, которые могут случиться, если в самом начале не иметь четкого представления, как эти технические проблемы будут решаться. Проще всего сказать — я не тактик, я стратег, мол, вы умные, вот и думайте, как решать эту проблему. А покуда вы ее не решите, так вот и будете в моих глазах полными обсосами и говнюками, и я всегда буду вам ставить лыко в строку и говорить, плохо, господа, очень-с плохо-с, безобразно вы провели все это. Как это хорошо у Игорька получается — чуть-чуть грассируя.

А давайте-ка, прежде чем объяснять про реституцию, вернее, про ее отсутствие, я вам расскажу свою историю. Вот, значит, выслали немцев в Казахстан осенью 41-го. Моих конкретно выслали из села Джигинка, Анапского района Краснодарского края. Прожили они в ссылке до 1969 года, она уж кончилась давно, а они все жили в Казахстане. Там и я в 61-м году родился. Но тетка Ольга, отцова сестра, она с мужем и детьми в 66-м году уехала обратно в Джигинку. Приехали, построились, огород, скотина, пошли в совхоз работать. И вот в 68-м году, летом, я первый раз приехал к ней гостить на летние каникулы. И очень хорошо помню один случай. Идем мы с теткой по улице, и она показывает мне дом — большой, крепкий южный дом-мазанку с черепичной крышей — и говорит: «А вот это наш дом. Мы в нем до ссылки жили. Отец (соответственно — мой дед. — А.К.) его построил еще в начале тридцатых, когда и совхоза-то не было». Я ей говорю: «Тетя, а есть какая-то возможность его забрать?» Она говорит: «Нет, после нашей высылки там поселили эвакуированных, так они теперь там и живут». «Пусть уезжают из нашего дома», — говорю я ей. А она мне в ответ: «А куда им ехать? Я с ними разговаривала, они говорят, что там, где они раньше жили, теперь какие-то другие люди поселились. А у тех — такая же история. В общем, не ломай себе голову. Мы вон построили себе дом не хуже этого. Пусть уж все остается как есть. Иначе у этой истории конца вообще не будет». Каждое лето, пока я был школьником, я приезжал в Джигинку. Десять лет много раз проходил мимо этого дома. Я в нем ни разу не был. И шелковица у изгороди была — я ни разу не съел ни одной ягоды. Я знал — это уже не мое, чужое. Почему? Не знаю. Это было как приговор. Тетка сказала — не трогай, не береди. Я и не бередил. Я с тех пор знаю — справедливой реституции не бывает. Этот ящик Пандоры нельзя открывать. Хуже будет. А псевдореституцию, которую провели в Восточной Европе и Прибалтике, я лично не очень высоко оцениваю. Почему? Сейчас объясню.