Шах и мат - Олежанский Георгий

Теперь на слабый огонь ставится сковородка с толстым дном для равномерной прожарки яичницы. Пока она нагревается, уделите немного внимания маслу. Подсолнечное нерафинированное испортит ваше блюдо вульгарным первовкусием. Рафинированное масло не оставит никакого вкуса, кроме вкуса самого масла. Поэтому идеальным выбором станет сливочное масло. Небольшим кусочком смажьте поверхность сковородки, при этом не переусердствуйте с огнем, иначе масло начнет подгорать.

Первым делом обжаривается лук до легкого золотистого цвета. Лук придаст блюду свежесть и сладость. Затем добавьте две полоски бекона — вы получите солоновато-копченный привкус, который тут же необходимо сгладить буквально тремя колечками свежего помидора.

Накройте сковородку крышкой, дав немного настояться, затем спрысните белым вином: оно неагрессивно и тоже придаст сладковатый оттенок.

Только теперь выливайте на сковородку яйца. Разболтайте желток, посолите, немного поперчите. Легкая острота оттенит вкус лука и вина. Затем выключите плиту, предварительно добавив в блюдо по щепотке свежих укропа и петрушки.

В конце посыпьте сыром, непременно твердых сортов, и закройте крышкой».

Болтовня по телевизору стала надоедать, и Архангельский выключил звук, несмотря на то что и кулинарная программа, и канал в целом майору нравились.

Он стоял у плиты и жарил яичницу, слегка насвистывая «Песню про зайцев» из неустаревающей комедии «Бриллиантовая рука».

Архангельский любил и яичницу по утрам, и «Песню про зайцев», и фильм «Бриллиантовая рука», и все те ассоциации, которые возникали в связи со всем этим. Каждый раз в такие моменты он ощущал себя «таксистом», заботливо ухаживающим за «главным героем», который в данный момент валялся в зале на диване.

«Ну да это, конечно, ерунда, — думал Архангельский, — героя, в конечном итоге, мы из него сделаем».

Майор посмотрел на часы, было почти восемь. Пора. Он налил из крана в графин холодной, если не сказать почти ледяной, воды и вошел в зал, где похрапывал и посапывал Разумовский. Он спал так безмятежно и сладко, свернувшись клубочком, что походил на щенка.

— Пора вставать, герой, — улыбнувшись, сказал Архангельский и вылил полный графин воды на Разумовского.

Сон смахнуло моментально.

Ошеломленно оглядываясь по сторонам, Сергей пытался осознать, где находится и что только что произошло, отчего он весь мокрый. Собравшись с силами, Разумовский приподнялся и сел на диване, вытерев рукавом рубашки капающие с носа и подбородка капли воды.

— Голова болит, — пробормотал он, — может, у вас есть аспиринчик?

Архангельский не ответил. Он подошел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату утренние солнечные лучи.

Разумовский недовольно поморщился от яркого света и закрыл глаза.

— Приведи себя в порядок, — сказал Архангельский, — все вопросы после завтрака. И вне зависимости от обстоятельств, твоего желания и полученных ответов знай, что-либо изменить ты не в состоянии. Ты или принимаешь все как есть, или нет. Но во втором случае тебе будет куда сложнее.

Слова Архангельского едва ли дошли до сознания Разумовского, все еще окутанного пьяным туманом.

— Где ванная? — только спросил он.

— Прямо по коридору и налево.

И Сергей, не проронив больше ни звука, направился в ванную.

О контрастном душе, который мог легко привести человека в чувство после пьянки, Сергей тоже прочел в журнале «Максим», когда еще учился в Академии, а в таком состоянии, как сегодня, он находился частенько. Поэтому и пользовался данным методом постоянно, когда требовалось восстановить форму за очень короткое время. Конечно, нельзя было достичь идеального состояния, но, по крайней мере, глаза могли фокусироваться, а лицо вновь наливалось красками, избавляясь от мертвенной бледности или серости — в зависимости от количества и вида выпитого спиртного. Туман в голове постепенно рассеивался, и возвращалась способность адекватно воспринимать окружающий мир.

Разумовский изучал свое отражение в зеркале: лицо помятое, взгляд пустой. И это несмотря на десять минут контрастного душа. Конечно, состояние не «айс», заключил Сергей, однако в целом значительно улучшилось.

Осмотревшись, Разумовский обнаружил сложенный возле душевой кабинки белый халат, упакованный в полиэтилен и приготовленный как будто специально для него. В него-то он и облачился после недолгих раздумий.

Кроме того, в стакане над умывальником стояли запечатанная зубная щетка и тюбик с пастой. Разумовский повертел его в руках: простой белый без названия или каких-либо других указаний на то, что это зубная паста.

«Странно как-то все это».

Но эта мысль быстро улетучилась. Разумовский лишь пожал плечами, распаковал щетку, выдавил пасту и принялся чистить зубы.

Покончив с водными процедурами, Разумовский решил, что сейчас для окончательного восстановления организма не мешает выпить горячего кофе, терпкий аромат которого доносился из кухни.

Разумовский налил себе большую чашку кофе, добавил свежих сливок, которые после недолгих поисков обнаружились в холодильнике, за упаковкой обезжиренного творога. Холодильник, конечно, не ломился от продуктов, но и пустым не был. Рассмотрев аккуратно разложенные на полках продукты, Разумовский понял, что хозяин чересчур заботится о своем здоровье — никаких соленостей и копченостей там не было. Все исключительно натуральное и полезное для здоровья. У дальней стенки находились кисломолочные продукты: обезжиренный кефир, сливки и греческая брынза; а на переднем плане стояли банка сметаны и несколько упаковок йогурта. Полка ниже отводилась овощам: не очень крупные огурцы и помидоры были сложены в деревянные коробочки с соломенной подстилкой. Тут также были пекинская капуста, сельдерей, петрушка и укроп, и еще с десяток пучков одному богу известной травы.

На самой нижней полки лежали фрукты — выращенные явно в России, на участке какой-нибудь бабы Люси.

Еще раз оглядев полки, чтобы убедиться, что ничего из съестного им не пропущено, Сергей захлопнул дверцу холодильника.

— Не густо, — вздохнул он, сделав глоток кофе.

Приятное тепло моментально разлилось по телу, согревая и тонизируя. Какие все-таки чудеса творит горячий свежесваренный кофе.

— Просто майор не любит гастрономический мусор.

У кухонной двери в стояла миниатюрная девушка, если не сказать девочка.

От неожиданности Разумовский поперхнулся, а на глаза навернулись слезы.

— Что, прости?

— Ты глухой? — безразлично спросила девушка, которая, судя по всему, не могла похвастаться ни чувством такта, ни гостеприимством. Похоже, в компании майора Архангельского все, включая его самого, предпочитали при знакомстве не представляться.

— Просто бухой, — съязвил Разумовский в ответ.

— М-м-м, — протянула в ответ девушка, — ничего необычного. Диван не заблевал, надеюсь? А то Катерина на дух такие вещи не переносит.

Мягко говоря, Разумовский вообще не понимал, что произошло. «Кто такая Катерина? — подумал он. — И почему она должна быть недовольна?»

— Нет, — сухо выдавил он.

— Лапочка, — не осталась в долгу девушка.

После чего она, цокая каблучками элегантных черных классических туфелек по белому кафелю кухни — вся кухня, как и имевшаяся в ней утварь, кроме кастрюль, была белого цвета, — подошла к холодильнику, и взяла с верхней полки стаканчик клубничного йогурта.

— Что ты так таращишься? Жирность 1,2 процента, — срывая крышку, выдала она.

Разумовский промолчал.

Самая удобная тактика против язвительных нападок привлекательной девушки — просто не обращать на нее никакого внимания и продолжать заниматься своим делом.

«Февральский номер журнала за 2002 год», — вспомнил Разумовский.

Он вновь отхлебнул уже остывший кофе и демонстративно отвернулся к большому окну, из которого открывался потрясающий вид на темно-зеленые верхушки сосен, сплошной стеной высившихся вокруг дома.

Как успел понять Разумовский, он находился в частном двухэтажном коттедже, расположенном вдали не только от городской суеты, но, возможно, и вообще от цивилизации. С правой стороны от дома стояла небольшая — размером десять на десять метров — пристройка серого цвета, без окон и с одним входом, к которой вела узкая тропинка, выложенная декоративными кирпичиками. Вообще, вся территория вокруг дома, словно паутинкой, была опутана подобными дорожками, между которыми росла аккуратно подстриженная трава.