Девятый император - Андрей Львович Астахов

- Я выбрал лучшее из того, что было, - заметил старик.

- Шубы! Шапки! – Девушка с недоумением рассматривала содержимое мешка. – На кой ляд они нам нужны, Акун? До зимы еще далеко, если только…Я ничего не могу понять, а когда я чего-либо не понимаю, я злюсь!

- Скоро все поймешь.

- Дурочку из меня делаете! – Руменика рассердилась не на шутку; усталость, раздражение, злость на скрытного милда слились воедино, прорвались наружу. – Шубы и шапки в разгар лета? Золотая проволока вместо денег? И глупая девка в придачу, так? Едет себе, не задает вопросов, хотя везут ее черте куда! Поговорим, Акун?

- Разгадка на твоем пальце, - сказал милд, спокойно очищая от кожуры яблоко.

- Ты об этом перстне? – Руменика без особого восторга глянула на подарок Гармена. – Этот камень даже не драгоценный. Похож на халцедон или гелиотроп. Зеленые самоцветы мне не нравятся. И оправлен в серебро. Мой камень – алмаз! А это так, пустышка…

- Этот перстень ценнее ларца с брильянтами, девушка. Камень, о котором ты так презрительно говоришь – каролит.

- Ни разу не слышала. Он такой ценный?

- Очень ценный. О его свойствах тебе могли бы рассказать знающие люди. Тот же Гармен, - Акун надкусил яблоко. – И твой отец.

- Мой отец? – Руменика на миг застыла в оцепенении, потом бросилась к милду, вцепилась в его руку, умоляюще заглянула в глаза. – Акун, ты знал моего отца? Ты ведь знал его, да? Скажи, прошу тебя!

- Нет. Я лишь знаю, кто он. Его звали Йол ди Крифф. Он был правой рукой Римана ди Риварда, Великого Видящего скроллингов. – Акунпотупил взгляд. – Гармен рассказывал мне о нем.

- Что он еще рассказывал?

- Ничего. Только то, что с твоим отцом случилась беда, и ты осталась сиротой. О тебе заботилась старая Хорла.

- Акун, ты ведь знаешь, где мой отец! Знаешь?

- Он впал в немилость, - ответил старик. – Император Лоэрик Четвертый Благословенный разгневался на него.

- Мой отец умер?

- Ты хочешь это знать?

- Хочу! Нет-нет, не надо! – Руменика обратила к старому милду руки ладонями вперед, будто хотела отгородить себя от той страшной правды, которую знает Акун и может сказать ей. – Ты знаешь все, но, прошу тебя, ничего мне не говори. Я буду верить. Я буду верить, что он жив, что он вернется ко мне, и я наконец-то буду жить в своем доме. И я не буду больше, - у нее хлынули из глаз слезы, - не буду…императорской шлюхой. Не буду…сиротой!

- Поплачь, дочка, - Акун с неожиданной мягкостью привлек плачущую девушку к себе, гладил ее волосы, а Руменика ревела навзрыд, не в силах остановиться. - Поплачь, тебе будет легче. Хорла тебе не рассказывала о нем?

- Ни…никогда, - заикаясь и вытирая слезы, ответила Руменика.

- Значит, она хорошо выполнила волю твоего отца.

- Но почему за тринадцать лет, которые я была с Хорлой, ни отец, ни мать ни разу не навестили меня? В чем причина? Ты ведь знаешь это тоже, да?

- Нет. Я лишь знаю, что тебя забрали у твоей матери и передали Хорле – таково было условие. А отец твой вынужден был покинуть Лаэду. Где они теперь, мне неведомо.

- Значит, они живы? – Взгляд Руменики потеплел, она перестала всхлипывать. – Слава Единому! Ты хороший, Акун. Ты самый-самый хороший. Можно, я тебя поцелую?

Щека старика была колючей от четырехдневной щетины, от его куртки крепко пахло кожей и еще чем-то острым, но Руменике вдруг на мгновение показалось, что она целует не старого варвара, а своего отца. Сердце ее екнуло, сладко сжалось. Это было чудесное чувство. До сих пор она его испытывала только в объятиях Неллена – бедного, юного, влюбленного в него Неллена.

- Пора ехать, - шепнул ей Акун. – У нас мало времени.

До сумерек они проехали всхолмье, скрываясь в овражках, заросших густым кустарником. Лошади шли неровным шагом, и все мышцы Руменики разболелись так, что хоть в крик кричи. Но она не роптала. Мысли об отце помогали переносить боль.

Потом показалась излучина Туэйда. Здесь в первый раз они услышали далекий тягучий вой, напоминающий крик разъяренного кота. Руменика испуганно посмотрела на старого милда.

- Кании. – спокойно ответил тот, - Погоня близко.

- И что делать?

- Едем к броду. Он недалеко, пол-лиги отсюда.

- Акун, нас не поймают?

- Не бойся. Звери далеко, а люди, их пославшие по нашему следу, еще дальше. Мы переправимся на тот берег раньше, чем они будут здесь.

- Ты хороший следопыт, Акун.

- Каждый делает то, что умеет, - ответил милд и пришпорил коня.

Берег был топкий, ноги лошадей вязли в мокром мелком песке, оттого расстояние в пресловутые пол-лиги преодолевали очень долго. Кании еще раза два подавали голос, переговариваясь в ночи, и их зловещий вой заставлял Руменику крепче хватать поводья Куколки. Лягушки продолжали свой тысячеголосый концерт, а из темной громады леса на том берегу тоже раздавались какие-то крики, не то зверей, не то птиц, не то неведомых существ. Стало очень холодно, и Руменика подумала, что старый варвар не зря взял в деревне теплые вещи. Может, этот самый Солтьерский лес особенный, и там даже летом стоит зимний холод?

Наконец, Акун остановился, поднял руку.

- Моя вешка, - сказал он, показав на очищенную от коры палку локтей в шесть высотой, белевшую на берегу. – Вот и брод.

- Здесь глубоко?

- Вода может дойти лошадям до брюха. Поэтому подтяни ноги, времени сушить обувь у нас не будет. Держись за мной и не распускай поводья, не то тебя унесет течением!

Акун повел своего Габара в воду, и Руменика двинулась следом. В воде было страшно. Воды Туэйда были совершенно черными: хмарь затянула небо еще до сумерек, и теперь даже звезды не отражались в реке, похожей на поток расплавленной смолы. Лошади храпели, тревожно поводили ушами, раз или два Куколка едва не шарахнулась в сторону, и Руменика с трудом ее удержала. Вода плескалась у самых ног. Разные тревожные мысли лезли Руменике в голову, и от этих мыслей волосы ее шевелились, будто живые. Она вспоминала истории об утопленниках, о водяных девах мэви, которые