Совы на тарелках - Алан Гарнер

Алан Гарнер

«Совы на тарелках»

Совы в тревоге. Здесь умерли люди — Добрые люди, убитые злом. Лучше не думать…

Башню белую построю

Я для милой у ручья;

Все цветы с холмов окрестных

Соберу на башне я.

Родители-себялюбцы редко доживают до той поры, когда могут увидеть плоды своего себялюбия.

1

— Ну, как твой живот, а? Еще болит?

Гвин просунул голову в дверь комнаты. Элисон сидела там на железной кровати, украшенной медными шарами в изножье и в изголовье. На изящных подпорках были изображения бога виноградников Бахуса в детском возрасте. Под одну из ножек подложен кусок шифера, потому что пол неровный.

— Зануда, — откликнулась Элисон. — Я просто перегрелась.

— Не груби, — сказал Гвин. — Я не нашел ничего подходящего и потому притащил тебе книжку из школы. Велели прочитать ее к урокам литературы, но обойдусь. Сплошная тоска и муть.

— Ладно, все равно спасибо.

— Роджер пошел купаться. Тебе небось скучно?

— Не жертвуй собой ради меня, — сказала Элисон.

— Тогда я пошел. Большой привет!

Он перелез через перила веранды, спустился на руках на площадку первого этажа.

— Гвин! — раздался страшный крик.

— Да? Что такое? Ты в порядке?

— Быстрей!

— Тебе нужен таз? Тебя тошнит? Отвечай!

— Гвин!

Он побежал опять наверх. Элисон стояла на коленях на кровати, уставившись в потолок.

— Тише! — сказала она. — Слышишь что-нибудь?

— Что «что-нибудь»?

— Звуки. С потолка… Да слушай же!

В доме все было тихо. Мостин Льюис-Джонс кричал на холме, собирая овец, но в доме было тихо… А над кроватью кто-то скребся. Сомнений быть не могло.

— Мыши, — сказал Гвин.

— Так громко?

— Ну, тогда крысы.

— Да ты слушай. Как будто обо что-то очень твердое.

— Они точат когти.

— Это не крысы, — сказала Элисон.

— Нет, крысы. Скребут по дереву, поэтому так здорово раздается.

— Я слышала еще в первую ночь, как приехала, — сказала Элисон. — И каждую ночь потом. Только лягу, сразу начинают.

— Это крысы, верняк, — повторил Гвин. — Они совсем обнаглели.

— Нет, говорю тебе! Кто-то хочет вылезти. С каждым днем звук все сильнее. А сегодня — особенно. Но почему-то не все время.

— Они же устают, — сказал Гвин. — Им надо отдышаться.

— Сегодня скрежет особенно сильный, — повторила Элисон. — Чем хуже я себя чувствую, тем он громче… Разве не странно?

— Ты сама странная! — сказал Гвин.

Он встал на кровать и, подпрыгивая, начал стучать костяшками пальцев по потолку.

— Эй, вы там! — кричал он. — Валите оттуда! Брысь!

Пружины продолжали звенеть, когда он тяжело приземлился на пол возле кровати и остался сидеть там с полуоткрытым ртом, глядя на Элисон. На его стуки послышались ответные.

— Гвин! — закричала Элисон. — Постучи еще. Слышишь?

Гвин снова взобрался на кровать.

Стук, стук…

Скрип, скрип…

Стук…

Скрип…

Стук, стук, стук…

Скрип, скрип, скрип…

Стук… пауза… стук, стук…

Скрежет в том же ритме.

Гвин присвистнул.

— Ну и дела, — сказал он. — Эти крысы, похоже, знают азбуку Морзе. Или побывали в тюрьме и научились перестукиваться. — Гвин спрыгнул с кровати. — Где это я видел?.. А, там в чулане, точно. Там есть люк!..

Он открыл небольшую дверь из спальни в помещение, где снизу доверху проходила печная труба. Здесь было тесно, как в шкафу, зато виднелась крышка люка в потолке.

— Ничего не сделать без лестницы, — сказал Гвин.

— А если встать на умывальник? — спросила Элисон.

— Да ты что! Нужна стремянка, и еще молоток. Крючок совсем заржавел. Сбегаю притащу из конюшни.

— Только недолго. Я вся трясусь от страха.

— Не дрейфь!.. Дрессированные крысы Гвина! Мы заработаем кучу денег на этом представлении!

Он вернулся с лестницей, молотком и мышеловкой.

— Мать на кухне, — сказал он, — поэтому я не стал брать приманку.

— У меня есть кусок шоколада, — предложила Элисон. — Фруктовый с орехами. Подойдет?

— Порядок. Давай сюда.

Гвин влез на лестницу, стукнул несколько раз молотком по задвижке. Ржавчина и старая краска посыпались ему прямо в лицо.

— Не открывали не знаю сколько лет, — крикнул он. — А, вот пошла!.. У тебя есть фонарь?

Он отодвинул заржавевший запор, потом спустился с лестницы за фонарем, вытер лицо рукавом, подмигнул Элисон.

— Теперь они у нас будут вести себя тихо, как мыши! А не как крысы.

Когда он произносил это, скрежет над дверцей люка возобновился. Громче прежнего.

— Не надо открывать, — сказала Элисон. — Что толку?

— И сказать «прощай» славе и богатству? Может, они суетятся там вокруг клада?

— Не смейся!.. Во всяком случае, из-за меня не делай… Гвин, прошу, будь осторожен! Эти звуки такие необычные: сильные и резкие.

— Никто не смеется. Я жутко серьезен… Подожди минуту…

Он принес с площадки за дверью комнаты половую щетку, широким концом упер в дверцу люка. Скрежет прекратился. Гвин нажал на палку, люк с треском открылся. Клубы пыли взвились и заволокли отверстие.

— Там светло! — крикнул Гвин, когда пыль рассеялась. — Смотри! В крыше окошко… Пока! Я полез…

— Осторожно! — повторила Элисон.

— «Кто там скрывается в чаще? — промолвил путешественник. — Выходите или я буду стрелять!.. — Яра-вара, яра-вара, — послышалось в ответ непонятное бормотание…»

Произнеся все это, Гвин просунул щетку в отверстие люка и вслед за ней полез туда сам. Его голова была уже над балками потолка. Элисон стояла у подножия лестницы.

— Здесь вагон и маленькая тележка барахла и старой соломы! — прокричал с чердака Гвин. — Поднимешься?

— Нет, — ответила Элисон. — У меня сенная лихорадка от пыли. Я ведь аллергик, понимаешь?

— Какой-то запах, не разберу… — сказал Гвин. — Прямо не запах, а настоящий этот… аромат. Вроде медоносной таволгой пахнет. Знаешь? Наверно, с берега речки сюда доходит… А шифер, ух и разогрелся! Так и парит!

— Не видно, откуда шум идет? — без всякой надежды с просила Элисон.

Гвин еще дальше просунулся в люк, немного подтянулся на руках, и вот он уже не чердаке.

— Здесь место только для водяной цистерны, даже пола нет нормального, — сообщил он. — Хотя… подожди-ка!

— Куда идешь? Не надо! — прокричала снизу Элисон.