Ее андалузский друг - Александр Содерберг

Йенс как никто знал в себе эту привычку — никогда не испытывать удовлетворения, сколько бы он ни заполнял свое время музыкой, спиртным или тем, что в тот момент было под рукой. Ему всегда хотелось еще — душа требовала новых ощущений. Мама назвала бы его избалованным, папа — наркоманом. Пожалуй, они оба попали в точку.

Он связался с русскими, сообщил, что товар задерживается. Они ответили, что это его проблемы: они хотят получить свои штучки в условленное время. И дали Йенсу неделю — после этого им положена скидка за задержку, а Йенса ждет такая взбучка, после которой ему придется полежать в больнице.

Лежа на спине на ковре, он прокручивал в голове одну и ту же мысль: как ему найти Арона или Лежека, которые, в свою очередь, могут сказать ему, где найти Михаила.

Поднявшись, он поставил вариться кофе и взялся за дело. Однако выяснилось, что найти Арона не так просто, как можно себе представить. Йенс перепробовал все способы. Сначала он проверил всех Аронов в Стокгольме, затем по всей стране — через справочные и различные поисковые системы. К утру он успел переговорить с полицией, налоговой инспекцией, местной администрацией и всеми возможными инстанциями. Однако у него не было ничего, кроме имени. Имя и словесный портрет. Арон, возраст около сорока лет, угловатое лицо, черные волосы… Манеры джентльмена. На этом далеко не уедешь.

Когда они прощались, Арон упомянул Стокгольм, однако ничто не указывало на то, что он все еще находится в городе. Возможно, он живет где-то в другом месте, может быть, за пределами Швеции. Стены надавили на Йенса. Он подумал о Лежеке. Говорил ли тот что-нибудь? Нет. Но, может быть, Терри? Каменная статуэтка — может быть, это зацепка? Что он такое говорил? Что-то типа того, что продает подобные вещицы.

Ларс стал искать ссылки на каменные фигурки в Интернете. Безрезультатно. Позвонил в Этнографический музей, попытался описать статуэтку, которая в его глазах выглядела как кусок камня. Женщина на другом конце провода излучала желание помочь, но все оказалось бесполезно. Йенс распечатал адреса всех художественных и антикварных магазинов города, всех этнолавочек — получилось несколько страниц.

Выйдя из квартиры и купив сигареты вместо жевательного табака, Йенс отправился в город на поиски Арона, Лежека, Терри и каменных статуэток. Он ездил из одного конца города в другой, шел пешком, садился на автобус и на метро, заходил в магазины, задавал один и тот же туманный вопрос, получал в ответ одно и то же «нет», рыскал без всяких результатов. Ничего другого он и не ожидал, пытаясь внушить себе, что просто гуляет, что это всего лишь отпуск, необходимый ему после всех событий последних дней, однако самоуговоры не помогали. Дни уходили, он все больше впадал в стресс.

— София, ты хорошо проводишь время в своем пригороде? — спросил он ее по телефону.

Всю дорогу в машине до Бископсудден она убеждала себя не нервничать. Однако тревожное чувство сжимало горло. Она не хотела… Примерно такое ощущение не покидало ее. «Я не хочу…» Однако все обстояло совсем не так просто. Одна часть ее существа хотела встречи, а вторая чувствовала, что должна пойти туда. Не то чтобы кто-то ее вынуждал — просто встреча носит обязательный характер и отказаться от нее нельзя.

Но вот София увидела его. Гектор ждал ее, стоя на мостках, и, несмотря на все то, что она теперь знала о нем, его появление успокоило ее. Как обычно, он сам позаботился о том, чтобы их общение протекало легко и приятно, так что она могла расслабиться, — словно чувствовал, что именно ей необходимо.

У мостков стоял катер, большой и широкий, с открытым капитанским мостиком. На боку красовалась надпись «Бертрам 25».

Они отдал швартовы, мотор загудел, и Гектор повел катер через канал. София посмотрела на набережную, откуда сама пришла: на парковке стояла машина «Вольво», внутри ее сидел мужчина.

Миновав канал и выйдя на простор, Гектор пустил катер на полную скорость по блестящей на солнце воде.

Когда они проплыли минут пятнадцать, он сбавил скорость и завел катер в пустынный залив. Узнав глубину при помощи эхолота, бросил якорь и отключил мотор. Вода плескалась о борт, где-то за кормой мимо них прошла яхта — люди, сидевшие в ней, стали махать им руками, София помахала в ответ. Гектор с сомнением поглядел на машущих людей, повернулся к ней.

— Зачем они так делают?

София прочла в его глазах раздражение — словно он считал, что машущие люди ведут себя нелепо. Она лишь улыбнулась его реакции.

— Ты сказал, что хочешь что-то показать мне. Вот это? — спросила она, показывая на шхеры, окружавшие их.

Мгновение Гектор размышлял, потом покачал головой и поднял сиденье, достав из-под него сумку, а из нее — два фотоальбома в кожаных переплетах, темно-зеленый и темно-коричневый с золотым обрезом. Держа их в руках, уселся рядом с ней.

— Ты сказала, что хотела больше узнать обо мне.

Он открыл первую страницу в темно-зеленом альбоме. Первый снимок был сделан в шестидесятые годы — на нем была изображена нарядно одетая пара, стоящая перед Испанской лестницей в Риме.

— Это мой отец Адальберто, ты с ним знакома. А рядом с ним — моя мать Пия.

София стала рассматривать эту пару. Вид у Пии был счастливый — не только ее лицо, но и вся ее фигура излучала гармонию. Она держалась прямо, но при этом свободно — красивая женщина, привыкшая к своей красоте. Адальберто с пышной шевелюрой выглядел гордым и довольным. София снова перевела взгляд на Пию. Средиземноморский загар очень шел к ее светлым волосам. Она выглядела, как шведский идеал красоты тех времен.

Гектор перелистал альбом дальше, показал детские фотографии себя, брата и сестры. Рассказал о своем детстве на юге Испании, об одиночестве после смерти матери, об отношениях с отцом, о друзьях, недругах, чувствах и вытеснении чувств, об отношениях с другими. София слушала, не дыша.

Он показал на фотографию, где самому ему было лет десять, — вместе с братом и сестрой, все трое одеты индейцами, смеются, глядя в объектив.

— Они взяли от жизни все самое лучшее, мои сестра и брат. У них есть семья, дети, они нашли спокойную гавань. А я — нет.

Казалось, Гектор задержался на этой мысли, словно только что произнесенные слова обнажили реальность, к которой он ранее не желал прикасаться. София смотрела на него. Ей нравилась в нем именно эта сторона, его склонность к размышлению — глубина, в которой он сам не желал признаваться.

Гектор перевернул страницу. Снимок его сестры Инес в возрасте пяти лет с куклой в руках. Гектор улыбнулся. Новая страница. Он просиял, увидев себя, стоящего навытяжку перед деревом, — одного переднего зуба во рту не хватает. Он указал пальцем на фотографию.

— Это у нас в саду — я даже помню, когда это было снято. Зуб выпал, когда я упал с велосипеда, а друзьям я наврал, что мне его выбили в драке.

Гектор рассмеялся, потом положил альбом на колени Софии, откинулся назад, достал из нагрудного кармана сигариллу, раскурил ее и сделал глубокую затяжку, прежде чем выпустить дым.

— Раньше все было по-другому. Не так ли?

София листала альбом дальше, нашла еще фотографии Гектора в детстве — на одной из них он сидел и удил рыбу при свете заходящего солнца. Она задержалась на этом снимке. Ему было на вид лет десять, но выражение лица уже тогда свидетельствовало о большой целеустремленности. Она сравнила тогдашнюю фотографию с ним теперешним, когда он, полулежа, курил свою сигариллу, — сходство было очевидно.

София взяла другой альбом, снова увидела на фото его мать Пию. На одной фотографии она купала всех троих детей в большом пластмассовом корыте, стоящем прямо на газоне в каком-то саду. Похоже, Пия была счастливой матерью. София стала листать дальше. Еще на одной фотографии — молодой Адальберто Гусман, сидящий с сигарой на старинной каменной веранде на фоне кипарисов и оливковой рощи. Несколько снимков, изображающих игры и детские праздники. Затем — Адальберто и Пия в разных местах со знаменитостями тех лет. София узнала Жака Бреля, Монику Витти. И еще художника, имя которого никак не могла вспомнить. Затем — поездка всей семьей в Тегеран в середине семидесятых. Ужин с друзьями, радостные лица. Адальберто, Пия и дети. Дальше следовали страницы с разнообразными семейными фотографиями — с друзьями и родственниками в Мадриде, в Риме, на Французской Ривьере, в Швеции, в шхерах. На 1981 году альбом заканчивался — далее шли пустые страницы.

— Почему на этом все кончается?

— В этом году моя мать умерла. После этого мы уже не фотографировали.

— Почему?

Гектор задумался:

— Не знаю. Наверное, потому, что мы перестали быть семьей.

София ждала продолжения, и он заметил это.

— Вместо этого существовали четыре человека, каждый из которых пытался самостоятельно найти свое место в жизни… Мой брат спрятался под воду со своим водолазным оборудованием, Инес окунулась с головой в светскую жизнь Мадрида, вечеринка за вечеринкой. Отец много работал, я остался с ним. Наверное, я тяжелее всех пережил утрату матери, поэтому и тянулся к отцу.