Ее андалузский друг - Александр Содерберг

— Почему на этом все кончается?

— В этом году моя мать умерла. После этого мы уже не фотографировали.

— Почему?

Гектор задумался:

— Не знаю. Наверное, потому, что мы перестали быть семьей.

София ждала продолжения, и он заметил это.

— Вместо этого существовали четыре человека, каждый из которых пытался самостоятельно найти свое место в жизни… Мой брат спрятался под воду со своим водолазным оборудованием, Инес окунулась с головой в светскую жизнь Мадрида, вечеринка за вечеринкой. Отец много работал, я остался с ним. Наверное, я тяжелее всех пережил утрату матери, поэтому и тянулся к отцу.

Он закурил, глядя в сторону. София не сводила с него глаз, он почувствовал это и снова повернулся к ней:

— Ну что?

Она покачала головой.

— Да нет, ничего. — Снова перелистала страницы, разглядывая фотографии. — А тебе самому которая больше всех нравится?

Наклонившись, Гектор взял у нее из рук альбом, нашел снимок, на котором ему было лет восемь, — он стоял совершенно прямо и смотрел в объектив. Ничего особенного в фотографии не было. Он указал на нее.

— А почему именно эта? — спросила она.

Прежде чем ответить, он еще раз взглянул на фото.

— Больше всего на свете мужчина любит мальчика, которым сам был когда-то.

— Правда? — переспросила она, улыбаясь его неожиданной патетике.

Он уверенно кивнул.

— Почему ты оказалась со мной в этой лодке, София?

Вопрос последовал неожиданно — она рассмеялась, но не потому, что ей было смешно, просто не нашлась, что сказать.

— Потому что ты пригласил меня, — успела ответить она.

Гектор внимательно изучал ее. София почувствовала, что ее улыбка после нервного смешка выглядит неестественно, и сделала серьезное лицо.

— Ты могла отказаться, — проговорил он.

Она пожала плечами, имея в виду «разумеется».

— А почему же ты не отказалась? — спросил он.

— Не знаю, Гектор.

Ее взгляд задержался на нем, словно она видела в нем что-то притягательное, чего старалась не замечать и чему всячески сопротивлялась. Но ей это не удавалось — с самой первой встречи София ощущала в нем нечто особенное. Он был прям и честен каким-то непостижимым образом, словно в его личности не оставалось места для лжи и притворства, словно он вовсе не умел обманывать. Ей очень это в нем нравилось. Открытость, честность, прямота — эти качества она ценила в человеке превыше всего. Однако он был опасен. Открытый, честный — и смертельно опасный. Все в ней сопротивлялось этому уравнению.

— Мы друзья? — спросил он.

Ей показалось странным, что он выбрал именно эти слова.

— Да, надеюсь.

— Мы взрослые люди, — произнес он твердо.

Она кивнула, хотя это был не вопрос, а утверждение.

— Да, мы взрослые.

— Взрослые друзья?

— Ну да.

— По-моему, ты совсем запуталась, — сказал Гектор.

София не ответила.

— Один день ты сердечна со мной. Потом вдруг холодна, держишь меня на расстоянии. Как будто не можешь решиться. Ты ищешь приключений? Тебе хочется немного развлечься? Может быть, твоя жизнь слишком скучна, София?

Казалось, он готов продолжать задавать ей новые вопросы. Однако ей не хотелось лгать, а сказать ему правду она не могла. Поэтому она потянулась к нему и поцеловала его в губы, чтобы он замолчал. Гектор мягко ответил на ее поцелуй, но тут же откинулся назад и стал вглядываться в ее лицо еще более пристально, чем раньше, словно легко распознал ее прием остановить его поцелуем, но при этом пытался решить какую-то куда более сложную загадку.

Мимо них на полной скорости прошла моторная лодка, София проводила ее взглядом.

— Поехали назад? — тихонько предложила она.

Гектор все еще смотрел на нее, продолжая искать ответ на вопрос, который его волновал. Затем он почесал подбородок, коротко хмыкнул, поднялся, выбросил за борт недокуренную сигариллу и нажал на кнопку на панели управления, подняв тем самым якорь. Уже положив палец на кнопку пуска, он заколебался, убрал руку и снова посмотрел на Софию.

— У меня есть сын.

Она не поняла.

— У меня есть сын, с которым я не могу общаться. Я хочу. Но его мать мне не разрешает. Я не видел его десять лет.

София изумленно уставилась на него.

— Как его зовут? — пролепетала она.

— Его зовут Лотар Мануэль Тидеманн — у него фамилия матери. Ему шестнадцать лет, он живет в Берлине.

Маленькие волны заставили их лодку покачнуться.

— Теперь ты знаешь обо мне все, — тихо проговорил он.

Они смотрели друг на друга. София изо всех сил пыталась привести мысли в порядок. Гектор собирался что-то добавить, но передумал, завел мотор и повел лодку прочь из залива.

Гунилла шла по пешеходной дорожке на Карлавеген в той части, которая была специально расширена для пешеходов и собачников. Солнце ярко светило, дул теплый ветерок. Возле Артиллеригатан она перешла улицу. На тротуаре перед рестораном «Тёссе» стояли маленькие столики, за ними не осталось ни одного свободного места. Остановившись, она подслушала разговор желчных домохозяек, которые вели долгую и запутанную дискуссию, сводившуюся к тому, что они не чувствуют себя любимыми. Разговоры мужчин, которые вставляли в свою речь английские фразы. Разговоры подростков, смеявшихся над ситуациями, комизма которых она не понимала. Порой ей нравилось остановиться вот так на несколько мгновений и просто слушать.

Через несколько минут на дорожке появилась София. Гунилла дождалась, пока та поравнялась с ней, и далее они двинулись рядом в сторону Стюрегатан.

Спустя некоторое время Гунилла стала задавать вопросы. Они, как всегда, касались людей из окружения Гектора — их имена, их роли, на что они способны и на что нет. София отвечала, насколько могла. Когда вопросы стали касаться самого Гектора, того, какой он человек, она рассказала Гунилле самую малость, словно совсем не знала Гектора, не желая нарушать только что возникшее между ними доверие.

Навстречу им попалась кучка школьников. София посторонилась, пропуская их.

— В своей работе я не раз сталкивалась с людьми, подобными Гектору Гусману, — проговорила Гунилла. — Они милы и симпатичны, с ними легко — но потом они вдруг превращаются в свою полную противоположность. И губят жизнь других людей…

София ничего не ответила, просто продолжала идти рядом со своей спутницей.

— Не давай себя обмануть, София!

9

Настроение у Ларса было хуже некуда. Его не покидало чувство, что он сам все испортил. Гунилла не звонила. После последнего разговора она вела себя так, словно он перестал для нее существовать. Чувствуя, что поступил неправильно, Ларс постоянно размышлял над этим, планировал все исправить, попросить прощения, как-то загладить вину. Но чем больше он думал, тем яснее осознавал, что такой шаг лишь усугубит ситуацию. Этот маленький эпизод запустил внутри его какой-то механизм: по ночам Ларс часами ворочался в кровати. Потливость, водоворот хаотичных мыслей и свет фонарей с улицы не давали ему уснуть. Его охватывали то ярость, то стыд, то гнев, то страх — откуда берутся все эти чувства, он не мог определить.

Утром он отправился к врачу. Рассказал, что работает по вечерам, страдает от бессонницы, мигрени и болей в спине. Доктор — мужчина средних лет с теплыми сухими ладонями — проявил большое внимание, сказал Ларсу, что тот просто переработал, что у него синдром хронической усталости. Затем посветил фонариком ему в глаза, пощупал миндалины и вставил палец в анальное отверстие, а потом выписал «Цитодон» от спины и «Сабрил» от того состояния, которое Ларс даже не мог толком описать.

Ларс попросил разрешения заглянуть в свою карточку.

— Зачем? — спросил доктор.

— Потому что мне любопытно.

Судя по всему, этого оказалось достаточно. Врач повернул к нему экран монитора. Ларс пробежал глазами по строчкам — ни слова о его прошлом.

— Вы довольны? — спросил врач.

Ларс промолчал.

— Я запишу вас на повторный прием через шесть недель, — пробормотал врач.

В аптеке Ларс получил по рецептам свои лекарства и стал бесцельно колесить по городу.

В детстве его постоянно мучила бессонница. Рози давала ему свои таблетки. Ему было всего одиннадцать лет, когда у него развилось привыкание и таблетки перестали действовать. Мама Рози, которая сама давно подсела на препараты и водила дружбу с врачом, с которым встречалась, пока папы Леннарта не было дома, достала через него несколько белых невзрачных таблеток, от которых Ларс вырубался каждый вечер в половине восьмого. Снов он не помнил — только ощущение пустоты, которое не покидало его все годы, почти до конца школы.

Его злоупотребление таблетками выявила школьная медсестра. Она занялась обследованием состояния ученика, всерьез поговорила с ним, скрывая свое возмущение за четкими интонациями: объяснила ему, что таблетки, которые он принимал, являлись очень сильным средством, вызывающим зависимость. И если Ларс принимал эти сильнодействующие препараты в таких количествах в пубертатном возрасте, то ему следует всю оставшуюся жизнь проявлять большую осторожность при обращении с лекарствами и другими субстанциями, влияющими на психику, — его нервная система уже выработала зависимость, которую можно сдерживать только за счет полного воздержания. Ларс кивнул, хотя ни слова не понял из ее проповеди. Он всегда кивал, когда кто-нибудь обращался к нему.