В огне повенчанные. Рассказы - Иван Лазутин

— Ваше приказание выполнено, товарищ капитан! Сруб в колодце перебрали, насос отремонтировали! Работает как часы!.. — Еськина слегка качнуло вправо, и он, придерживаясь за локоть соседа, снова вытянулся в струнку.

— Качает как зверь! — натужно выкрикнул стоявший рядом с Еськиным ополченец Иванов, уставясь осоловелым взглядом на командира батальона. — За минуту подает двадцативедерную бочку!..

Только что закончившие ужин бойцы роты, в которой числились четверо провинившихся, став невольными свидетелями этой необычной картины, притихли в отдалении. Все молча смотрели и ждали: что будет дальше. О полковнике Реутове среди ополченцев ходили слухи как о бессердечном и чересчур строгом командире. А тут, как на грех, — ЧП.

— Значит, по вольному найму ударились?.. — распалялся Реутов, только теперь заметивший в карманах брюк одного из ополченцев горлышки двух бутылок, запечатанных пробкой с сургучом. — И насос качает как зверь?

До сих пор молчавший немолодой ополченец Порядков, влившийся в московскую дивизию в Химках в составе калининского батальона народного ополчения, стараясь ладонями прикрыть горлышки бутылок, заплетающимся языком громко пробубнил:

— Воды теперь сколько хошь, товарищ полковник! Пей не хочу… Хватит и коровам, и людям!.. — И, глядя на помрачневшего комбата Петрова, просветлел и радостно доложил: — А вам, товарищ капитан, бабы и председатель сельсовета посылают гостинец: шлют шмат сала и ведро малосольных огурцов. Очень благодарили вас, товарищ капитан!

Реутов перевел взгляд на командира полка, который, сомкнув за спиной руки и широко расставив ноги, исподлобья смотрел на переминавшихся с ноги на ногу ополченцев.

— Вы в курсе дела?

— Да, — сухо ответил майор Северцев, не взглянув на Реутова. — Я разрешил комбату командировать этих четырех разгильдяев помочь колхозникам отремонтировать колодец. — И, помолчав, добавил: — Ничего, проспятся — я с ними завтра поговорю. Поговорю особо. Я покажу, как позорить честь народного ополченца Москвы!

— А я из Калинина! — выпалил Корнаков.

— Молчите, Корнаков! — сквозь зубы, с выражением брезгливости на лице проговорил комбат Петров.

На его голос обернулся Реутов.

— Что же вы не принимаете гостинцы, капитан? Они же вам адресованы.

— Эти гостинцы не полезут в горло, товарищ полковник, — сдержанно ответил комбат.

Видя, что дело принимает серьезный оборот, самый молодой по виду ополченец, слесарь-сборщик по гражданской специальности, на долю которого выпал ремонт насоса, поставил у своих ног ведро с огурцами, а Корнаков вытащил из кармана две бутылки водки и поставил их рядом с ведром. Шмат сала, завернутый в чистую льняную тряпицу, лежал поверх огурцов.

Капитан Петров подошел к ведру, взял с земли обе бутылки, отошел в сторону и хотел было разбить их о камень, но его вовремя остановил Реутов.

— Капитан, отставить! В медсанбате плохо со спиртом. — Бросив взгляд на ординарца, который стоял шагах в пяти и покуривал в ожидании развязки, Реутов распорядился: — Все отправить в медсанбат! Там кое-кто из раненых и больных потерял аппетит…

Две бутылки водки тут же скрылись в бездонных карманах подскочившего ординарца.

— А сало, товарищ полковник? Тоже в медсанбат? — Ординарец развернул льняную тряпицу, и на ладони его зарозовел толстый пласт сала с бурыми прослойками.

— Все в медсанбат!

— Есть, в медсанбат! — отчеканил ординарец и, повесив ведро на руку, отошел в сторону. — Вас подождать, товарищ полковник? Или сейчас отнести?

— Подождать.

Майор Северцев вплотную подошел к провинившимся ополченцам и, обведя взглядом их лица, с трудом скрывая гнев, произнес:

— Эх вы!.. А ведь присягали под знаменем!

Слова о присяге как бы несколько отрезвили провинившихся.

— Виноваты, товарищ полковник, исправимся, — за всех ответил Еськин, глядя в землю. — Работа была чижолая, председатель поднес за обедом по стаканчику… Уж очень благодарили, товарищ полковник. Колодец стал лучше, чем когда был новый. Так бабы и сказали. До самого гумна нас провожали.

— Старченко! — почти взвизгнул полковник Реутов, и тотчас же перед ним выросла фигура начальника штаба полка майора Старченко.

— Слушаю вас, товарищ полковник!

— На всех четверых сегодня же оформить документы в трибунал! — Эти слова Реутов произнес громко, чтоб их слышали ополченцы, сидевшие в отдалении на смолистых еловых бревнах. Потом он умышленно сделал продолжительную паузу и молча прошелся перед вытянувшимися нарушителями армейской дисциплины. — Чтобы завтра об этом преступном нарушении воинской дисциплины знала вся дивизия!

По лицу майора Северцева, застывшего в оцепенении, было видно, что излишняя горячность полковника Реутова и поспешность в выборе меры наказания были ему не по душе. Но сложившаяся обстановка исключала всякую дискуссию: все происходило на глазах ополченцев.

— А сейчас что с ними? — спросил майор Старченко, переводя взгляд с Реутова на командира полка.

— Под арест!.. На дивизионную гауптвахту!.. До отправки в трибунал держать на строгом режиме!

Реутов сомкнул за спиной руки и уже направился в сторону окопов второго батальона, но, словно вспомнив что-то очень важное и неотложное, остановился. Повернувшись вполоборота к наказанным ополченцам, он с раздражением бросил:

— За такие дисциплинарные нарушения в боевой обстановке расстреливают на месте!

Слова «расстрел на месте» как ветром сдули пьяную одурь с лиц провинившихся. Слесарь Еськин воспринял эти слова начальника штаба болезненнее остальных — лицо его залила мертвенная бледность.

— Эти четыре нули приберегите лучше для немцев, товарищ полковник, — бросил он вдогонку Реутову.

Дерзкий ответ Еськина окончательно вывел Реутова из себя. Он обернулся и, мягко ступая на своих кривых тонких ногах в хромовых сапогах, подошел вплотную к ополченцам:

— Что?! Для кого вы мне советуете приберечь четыре пули? — Глаза полковника бегали по лицам бойцов, выискивая того, кто осмелился сказать ему такую дерзость.

— Для немцев! — твердо, глядя Реутову в глаза; проговорил Ееькин.

— Фамилия?

— Рядовой Еськин!

— Хорошо, рядовой Еськин, военный трибунал учтет и этот твой совет.

Провинившихся под конвоем увели в лес, где в блиндаже, вырытом в сырой ложбине, в отдалении от командного пункта полка и почти рядом с блиндажом штаба дивизии, помещалась гауптвахта.

Такого строгого наказания ополченцы, оказавшиеся свидетелями случившегося, не ожидали. Бывали в дивизии нарушения и раньше. За них наказывали. Но чтобы дело дошло до суда военного трибунала — такого еще не было. А ведь все четверо были на хорошем счету в роте.

ГЛАВА XIII

Ночь Богров-старший провел в бессоннице. Мучил вопрос: прав или не прав был начальник штаба, отдав под суд военного трибунала в общем-то неплохих бойцов? По-всякому рассуждал сам с собой. И в конце концов решил: «Как только рассветет — пойду к комиссару дивизии. Нет, пожалуй, вначале нужно обратиться к командиру полка — к Северцеву, а потом уж к комиссару дивизии».

Как решил в ночных думах Богров-старший, так и сделал. Сразу же после завтрака, когда роту построили для занятий и сделали перекличку, он попросил разрешения выйти из строя. Старшина роты рьяный службист-сверхсрочник, охрипший от крика и команд, по привычке гаркнул:

— Чего это?!

— У меня есть рапорт по команде, — громко и отчетливо сказал Богров-старший и, получив разрешение старшины, хлопнул впереди стоящего бойца по плечу и вышел из строя.

Как и полагается по уставу, Богров-старший не стал нарушать ритуал обращения с рапортом к высокому начальнику. Он соблюдал воинскую субординацию.

Командир роты, еще совсем молодой тоненький голубоглазый лейтенант, перед самой войной окончивший военное училище и сразу же получивший в подчинение роту московских ополченцев, многие из которых годились ему в отцы, выслушал Богрова-старшего внимательно, не задавая вопросов и даже с какой-то внутренней тревогой: а вдруг обращение сержанта к комиссару дивизии еще больше усугубит положение роты, четыре бойца которой угодили под суд военного трибунала?

— А хуже не будет?

— Думаю, что нет, товарищ лейтенант. Иначе на роте останется пятно. А ребята, в сущности, неплохие. И потом, товарищ лейтенант, я пойду не по строевой линии, а по партийной.

— Если из этого что-нибудь получится, товарищ сержант, то вы выручите роту. — Лейтенант пожал Богрову руку.

Командира батальона капитана Петрова Богров нашел в его блиндаже. Он готовил к вечеру строевую записку, в которой должен был указать о выбытии из роты четырех бойцов-ополченцев, снятых с довольствия по причине ареста и отдачи под суд военного трибунала.