Ядерный принц - А Гардари

Голова идет кругом, за окном бушует ураган, как в гигантской кофемолке, молниями сверкают стальные ножи, круша все на своем пути. Сквозь плотную стену дождя я вижу, как дома рассвирепевшими великанами швыряют булыжники и кирпичи, круша башни и осыпая балконы. А вот и последняя черта: река времени, превратившись в ревущий водопад, раскалывает плотину - напор беды неиссякаем и неуправляем. Я сдаюсь, жить уже незачем...

Вода в стакан. Горка таблеток на ладонь. Выключаю свет. Выкуриваю последнюю сигарету. Все... Это конец... С кровати со звоном падает телефон... Последний шанс, последнее желание приговоренного... Набираю номер:

- Ты... ты...

Горло перехватывает спазм. Веселыми горошинками заскакали по полу таблетки. Накопившаяся боль горючим потоком слез извергается наружу. В истерике меня колотит крупная дрожь, но я слышу его голос, он словно бальзам успокаивает разодранную в клочья душу, мою истерзанную одиночеством душу. Я нужна ему. Но Бог мой, как он нужен мне...

Мы говорим час, полтора, два. Все люди уже давно спят, его ужин давно остыл, но это ерунда. Жизнь продолжается. Сбрасывается на ноль мой хронометр, а я все говорю и говорю, боюсь остановиться. Конец разговора - начало нового срока. И опять 24 часа, всего лишь двадцать четыре часа... Ночь смотрит в мое окно печальной тишиной. Мирно дремлет город, укрытый зыбким покрывалом тумана. В свете одиноких фар чарующие силуэты петербургских кварталов. Неподвижны скрипучие флюгера на башенках крыш. Еще один день миновал... Еще один день... Значит, будем жить...

Сан Саныч растекался в сонных видениях, когда, набегавшись, вернулся Энгельс Иванович. Мечтая продолжить разговор, Олисовский потряс Сан Саныча за плечо. Сан Санычу не захотелось видеть продолжение приступа шпиономании, и он притворился крепко спящим. От огорчения Олисовский полез в душ, где начал шумно плеваться, притопывая и покрякивая от удовольствия. На этом шпионские страсти в Америке закончились.

Жара, тягучая и густая, как растопленная смола, волнами струилась на Землю, растекалась по поверхности, обволакивая все своими раскаленными щупальцами. Над расплавленным асфальтом воздух вибрировал зыбким перетекающим маревом. В дрожащей невесомой субстанции плавали дома, люди и растения, цепляющиеся корнями за раскаленный песок. Вся жизнь казалась зыбкой и нереальной после месяца такой жары при полном отсутствии облачности и дождей. Беспощадное в своей стареюще-роковой сути время шаг за шагом, минута за минутой продвигалось к летнему солнцестоянию. Солнце рано просыпалось и мучительно долго огненным шаром катилось по выцветшему от зноя небосклону, испуская невыносимый, убийственный жар. Однако юркие машины весело утюжили асфальт расплывающимися шинами, и можно было видеть, как дорожные рабочие лихо ковыряют лопатами траншею у обочины. И в этот мертвый для всего живого сезон, наперекор всему разумному, забившемуся в норы и щели, рождали свои нежные, огромные бело-розовые цветы-однодневки колючие дубины кактусов.

Я надеюсь, у вас хватит воображения представить себя влезающим в машину, полдня простоявшую на солнце при 110 градусах по Фаренгейту (это, как говорят, выше сорока градусов по Цельсию). Артем открывал ее виртуозно, не прикасаясь к металлическим частям, чтобы не обжечься. Забравшись внутрь, он, прежде чем ухватиться за раскаленную баранку, надел кожаные перчатки.

- Ты знаешь, у меня неприятность случилась. Кондиционер сломался.

- Где? - в состоянии легкого ужаса, но еще не теряя надежды спросил Сан Саныч.

- В машине, - спокойно ответил Артем. - Я бы отвел ее в ремонт, но боюсь, что его могут не починить до твоего отъезда. А мне бы хотелось самому отвезти тебя в аэропорт.

Сан Саныч понял, что состояние сауны, которое уже было присуще пространству внутри машины, скоро превратится в состояние духовой печи, когда машина тронется. Опасения оказались небезосновательными, и промотавшись полдня по городу, они выкарабкивались из машины распаренные, словно цыплята из микроволновой печи. Физиономия Сан Саныча на жаре имела свойство принимать цвет вареного рака, однако он остался крайне доволен поездкой. Америка в который уже раз удивила доброжелательной приветливостью людей, продавцов в магазинах и на мексиканском базаре, официантов в кафе. Слыша русскую речь, американцы не стеснялись интересоваться происхождением гостей, причем Россия многим ничего не говорила, но все знали Советский Союз. Американцы улыбались и желали удачного дня при расставании. Все контрастировало с образом непримиримого противника, который и у нас, и у них насаждался годами. В одним здоровенном магазине-ангаре встретился продавец, изучающий русский язык. Было что-то фантастическое в том, что в этом адском пекле аризонской жары среди многочисленных полок, заваленных всяческими шнурами, розетками, выключателями, микросхемами, батарейками и другой полезной мелочью кто-то может заучивать русские слова и фразы.

Ближе к вечеру в вызывающе надвинутых на глаза сомбреро, в белых рубашках и черных джинсах с видом заправских ковбоев Артем и Сан Саныч ввалились в ресторанчик, куда их пригласил все тот же, лихой армейской выправки, американский профессор. Официант со жгучими мексиканскими глазами предложил им меню на русском языке, переведенное каким-то местным художником. Там встречались такие деликатесы, как "Медальон Камбалы", "Шницель Хозяина", "Тайник Рыболова", "Баранина из Виноградника", "приправа Дьявола" и многое другое. Сан Саныч отметил странную особенность: на обед а Америке принято подавать одно блюдо, это вместо наших привычных: салатик, супчик, горячее, десерт. Довольный официант, получив заказ, сверкнув белозубой улыбкой, удалился. Вскоре он вернулся с тремя пол-литровыми запотевшими стаканами пива.

Американский профессор произнес ставший традиционным тост:

- За дружбу между Америкой и Россией.

Наверное, их тоже здорово пугали диким неуправляемым русским медведем, раз этот тост стал классическим в русско-американских компаниях. В школе мы, как помнится, тоже верили в жестокость зажравшихся, эксплуатирующих все и вся капиталистов, цистернами выливающих молоко в канавы, но не желающих отдать его голодным. А в институте, досконально изучая материалы съездов партии, неимоверно потешались, обнаружив в начале речи генерального секретаря, что "капитализм загнивающий и разлагающийся", а в конце нее же, что "наша задача догнать и перегнать капитализм".

Дон, Артем и Сан Саныч говорили обо всем, в разной степени понимая друг друга. Артем переводил, когда видел, что суть ускользает от Драгомирова. Взгляды американского профессора оказались гораздо ближе к коммунистическим, чем у выходцев из России после отмены обязательности изучения марксизма-ленинизма. Дон до сих пор искренне считает, что ежели богатый богатеет, то только за счет обирания бедных.

- Это потому, что ему не довелось жить, вкушая плоды этого учения, - сказал Артем Сан Санычу. - Вообще Дон очень хорошо относится к русским.

Счастливо улыбаясь, официант принес заказ. То, что заказал Сан Саныч, оказалось куском отварного мяса, по размеру соответствующим дневному рациону взрослой овчарки, к нему одна крупная запеченная картофелина в мундире, пара соусов в пластиковых расфасовках, чисто символические булочки размером с куриное яйцо и литровый кофейник с кофе, хоть Сан Саныч мечтал о маленькой чашечке кофе с магическим ароматом.

Дон принялся обсуждать вопросы эмиграции, находя в них много забавного.

- Раньше все было просто, - говорил он. - Все упирали на угрозу жизни для несогласных с режимом коммунистической диктатуры. Однако диктатура как бы кончилась, а желание уехать в Америку - осталось. Славик, до того как влюбился в Австралию, просился в Америку и поразил Дона следующим аргументом: "Мне приходится вставать в четыре часа утра, чтобы заправить машину..."

- Это похоже на Славика, - сказал Артем, - для него встать в четыре утра - смерти подобно. На практике в Апатитах его в восемь часов чуть ли не пинками поднимали. Да и то иногда не могли добудиться, он тогда и на работу не ходил.

Сан Саныч в это время тихо веселился, видя, что картошку американцы едят ложечкой, аккуратно доставая рассыпчатую сердцевину из под растрескавшейся кожуры.

- Дон говорит, - переводил Артем, - что во время его круиза по России Славик катал его на свою дачу, которая и размером и площадью участка превосходит дом американского профессора. В общем, Дон не понял, чего еще Славику в России не хватает.

Сан Саныч подумал, что Славик катал на дачу только иностранцев, его же не свозил ни разу... А еще другом вроде бы считался... "Крайне жмотистый молодой человек," прокомментировал Некто. Сан Саныч вынужден был согласиться.

- А одна российская девица, - сказал Артем, - во время московского путча 1993 года бегала по университету и вопила, что она убежденная коммунистка и что ее расстреляют демократы, когда она вернется домой. Доверчивый Дон ей поверил...