Рождественское путешествие - Артём Краснолисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лицо Дмитрия стало ещё более удивлённым. Он не понимал, о чём говорит Октавия. И он также не понимал, что самолично вынуждает её рассказать обо всём, хоть он этого и не хотел.
— Что ж, я попробую вернуть вам память, — сказала она и, переводя взгляд на окно, начала свой рассказ.
* * *
— Недавно, года три назад, в деревню пришли те люди, которые сеяли страх в соседних землях и начали убивать тех, кто был на них не похож, кто был для них, каким-то уродцем. Тогда, в деревне жили люди разных национальностей. Они разговаривали на разных языках, имели разный цвет кожи, глаз и волос. Эти люди, которых прозвали «коричневой чумой» убивали только тех, кто разговаривал не на том языке, на каком разговаривали они, кто имел чёрный цвет кожи, карие глаза и чёрные волосы, а также и другую национальность. Особенно, по неизвестным причинам, им не угодили евреи, над которыми они измывались так, что страшно даже вспоминать. Они обували абсолютно всех без разбора, кто имел данные черты свой внешности и другую национальность, Убивали от мало, до велико. За несколько дней, они убили практически всю деревню, оставив только тех, кто имел белый цвет кожи, голубы глаза, разговаривал на том языке, на каком разговаривали и они, имел светлый цвет волос.
Это были самые страшные дни, когда пролилось столько крови, было отнято столько невинных жизней, что … — она остановилась, подбираю нужное слово. Её глаза начали блестеть, что говорило о том, что в них начали накапливаться слёзы. — … Но… Они не закончили над этим. Они начали издеваться над трупами, особенно над трупами евреев. Они подвешивали их на деревья. Прибивали к заборам, сливали с них кровь или просто сжигали. Они не давали хранить убитых людей их родственникам, которые остались жить и мучится, от понимая того, что их родных больше нет, при этом видя, как над их телами всячески издеваются. И те, кото пытался помешать им делать свои злодеяния из тех, кого они не тронули, этих людей просто расстреливали на мести, не делая ни каких предупредительных знаков. Я видела, как двое из этих людей расстреляли маленькую девочку, которая держала в руках плюшевого белого мишку, потому что она кричала на них, кричала, чтобы они похоронили её мать и отца. Она даже ударила одного из них, и это было последние, что она сделала в своей жизни. Этот человек ударил её ногой, из-за его она упала на землю и начала плакать, а он, позвал своего товарища и они оба направили автоматы на эту маленькую смелую девочку. Через секунду, они нажали курок.
Я ни когда не заботу этого момента, потому что это — невозможно забыть.
И после того, как эти люди за два дня истребили практически всю деревню, основная их часть отправилась дальше вперёд. Остались только несколько человек, которые установили такие жестокие правила, что оставшиеся люди просто падали и умирали от усталости, особенно дети. Эти люди заставляли работать нас по двадцать часов в день на одном хлебе и воде. Нам запрещали покидать опустевшую деревню, а также и хранить убитых. А за любое нарушение и отказ — расстреливали на глазах других. Конечно, были люди, кто их нарушал, в том числе и я, но это было довольно таки редко.
После двух недель такой жизни, некоторое люди решили бежать из деревни, в том числе и я. Ночью, мы перелезли через колючий забор, который они возвели вокруг деревни, в которую каждый день прибывали измученные люди, которых ждала учесть тех, кого они убили в данной деревне, а дальше устремились в лес. Большинство тех, кто пытался в ту ночь сбежать — расстреляли ещё тогда, когда они преодолевали забор, а те, кому удалось — скрылись в других деревнях, которые были очень далеко от того места, куда пришла коричневая чума, рассказав о том, что с ними произошло и какая учесть постигла тех, кто имел другие волосы, другие глаза, другой цвет кожи, другую национальность. Но я так не поступила. Я нашла убежище в этом доме, — Октавия оглядела комнату, при этом разведя руки в сторону.
* * *
Дмитрий выслушал рассказ Октавии очень внимательно, при этом, как — то умудряясь окунаться в чудесный мир от каждого глотка чая, который постепенно остывал, но при этом, не терял своего божественного вкуса. И этот чай, налитый в кружку Дмитрия, подошёл к концу. Октавия увидела это и поставила свою на поднос, после чего поспешила в дверной проём, видимо на кухню, со словами:
— Подождите, сейчас я вам налью ещё кружечку. Вам надо набираться сил.
Дмитрий лежал, переваривая информацию, но ему что-то мешало, не давая сосредоточится о том, о чём рассказа ему бабушка, пережившая такой ужас. В его голове промелькнула мысль, что он словно обленился: его тело во главе с головным мозгом, просто отказывалось выполнять то, что хочет разум Дмитрия. На него накатила настоящая лень, и именно она шептало ему, чтобы он не пытался вспомнить о том, что вертелось в его памяти, словно забытое слово на кончике языка. Шептала, чтобы он не пытался усвоить информацию и обработать её, а ещё и этот чай, который согревал Дмитрия изнутри и переносил его в мир блаженства, не отпускал ПольДимана от своей теплоты и приятных ощущений, которые он давал, тем самым искушая его повторять это ещё и ещё. Этот чай завладел Дмитрием, а точней его мозгом и телом, тем самым размягчив его изнутри, параллельно шепча ему, чтобы он чувствовал себя, так как никогда на свете, при этом ни о чём не думал.
Дмитрий посмотрел на блюдце с печеньем, остановив свой взгляд на печеньке в виде восьми конечной звезды, которая лежала поверх шестиконечных. Она была покрыта белой глазурью, в отличие от других. В его голове опять начало мельтешить, и Дмитрий стал, сопротивляется шёпоту лени, напрягая свои извилины. Он делал это долго, не поддаваясь шёпоту лени, которая пыталась его сломить. И после множества попыток вспомнить то, что лежало практически на поверхности, его осенило, словно какой-то другой голос, ворвавшийся в его голову, бут-то кричал, убеждая Дмитрия в том, чтобы он здесь не задерживался больше ни на секунду.
В голове Дмитрия промелькнула мысль, но закрепить её в ней, он
