Чужаки - Владимир Вафин

Описанные мной события из жизни Вовки Стежкова произошли несколько лет назад и имели свое продолжение. По иронии судьбы мы с ним оказались жильцами одного подъезда. Однажды я увидел уже повзрослевшего Вовку, выходившего из подъезда. Узнав меня, он поздоровался. Мы присели на скамейку и вспомнили о наших с ним встречах. Он рассказал, что пробыл в спецшколе и только недавно выпустился, что сейчас намеревается поступить в училище. После этого разговора он зашел ко мне, и, прочитав этот рассказ, оценил его так:

— Нормальный рассказ, все правильно написали. После мы с ним встречались в подъезде, здоровались, а потом Вовка пропал, и вскоре я узнал о том, что он осужден за грабеж. И где-то сейчас на «малолетке» отбывает свой срок подросток, волею злой судьбы ставший преступником.

Пашка-«Крым»

— Галина Михайловна, за Аркадием Гордеевым приехали родители, я его забираю, — обратился я к воспитательнице второй группы.

Воспитатель, стоя у шкафчика и что-то в нем перебирая, оглядела ребят, разместившихся на ковре.

— Аркаша, надень тапочки и иди, за тобой приехали, — сказала она одному из мальчиков игравших шашками в «Чапаева».

Никто из мальчишек не пошевелился.

— Аркаша, я кому сказала! Ты что, меня не слышишь? — строго спросила она неведомого мне Аркашу.

С ковра поднялся худенький мальчишка, волосы которого хохолком торчали на голове. Его серые глаза были печальны. Он молча надел тапочки и подошел ко мне. Положив руку ему на плечо, я спустился с ним в подвал и открыл дверь склада, где находились вещи воспитанников. Аркадий нашел свой мешок, на бирке которого была написана его фамилия, и вышел в коридор. Он с неохотой стал стягивать с себя казенную одежду.

— Оденешься, тапочки и мешок поднимешь в душевую, — сказал я ему и пошел наверх в инспекторскую.

Около кабинета инспекторов я увидел мужчину лет тридцати пяти. Он стоял у открытой двери кабинета и с интересом слушал разговор инспектора с матерью Аркадия. Губы его кривились в ехидной улыбке.

— Аркаша последнее время часто убегает из дома, школу забросил. Я не знаю, что с ним делать, — оправдывалась женщина.

Мужчина- сел на банкетку в коридоре. Было в нем что-то отталкивающее: злобное выражение лица, колючий взгляд.

— Ну, где там этот бродяга? — нетерпеливо спросила женщина-капитан. — Иди сходи за ним, — сказала она, обратившись ко мне.

Я спустился вниз в подвал. На полу в трусах сидел Аркадий и тихо плакал.

— Ты почему не одеваешься? — спросил я его.

— Я не хочу домой, — всхлипывая, ответил мальчишка.

— Почему?

— Меня дома бьют, отчим бьет... — и он разрыдался.

Я хотел было его успокоить, но он уткнулся в мешок с вещами и затвердил:

— Не хочу домой, не поеду! Не хочу...

Я подошел к нему, взял за плечо, но мальчишка скинул мою руку и забился в истерике.

— Не хочу, не хочу, — кричал он и крупные слезы текли по его щекам.

Я отошел от него, понимая, что мальчонке надо дать успокоиться. «Пусть он останется один», — подумал я и вернулся в инспекторскую.

— Гордеев отказывается ехать домой, — доложил я капитану.

— Как это? — удивилась капитан. — Тащи его сюда.

— Разрешите я сам за ним схожу, — попросил подошедший мужчина.

— А вы кто?

— Я... отчим.

— Ах, отчим, это из-за вас он не хочет ехать домой, он боится вас.

— Почему это? — с наигранным удивлением спросил отчим.

— Вы сами прекрасно знаете. Потому что вы его избиваете, — со злобой проговорил я, чувствуя зарождающуюся во мне ненависть к этому человеку. — Справился с пацаном. Он же тебе ответить не может.

— Пусть только попробует, — зло усмехнулся отчим.

— Сейчас — нет, но когда он вырастет, то с тобой расплатится, и учти — той же монетой. Может, и матери своей не простит, — едва сдерживая себя, сказал я, — да что с вами разговаривать! Товарищ капитан, я его насильно не потащу.

— Тоже мне, мужик, пацана привести не можешь, — инспектор поднялась из-за стола и направилась в подвал.

— Зачем ты, Веня, при людях-то? — укорила отчима женщина.

— Ладно, поговорим дома, — с раздражением отрезал он.

— Только учти, — предупредил я его, — если ты его хоть пальцем тронешь, то тебе и твоей жене это потом зачтется. За избиение пацана ты и так уже лишнее на свободе ходишь.

Он с ненавистью сквозь прищуренные глаза посмотрел на меня, на его скулах заиграли желваки. Мать Аркашки опустила голову.

Вскоре поднялся одетый Аркашка. Со слезами на глазах в сопровождении капитана. Акт передачи несовершеннолетнего был подписан, и они ушли.

Я смотрел им вслед и был твердо уверен в том, что сегодня его снова будут бить, если он сейчас по дороге не сбежит. (Он сбежал, его потом видели на вокзале).

Сколько их, таких же, как наш постоянный бродяга Пашка Фадеев, пацанов, тянется на вокзал, подальше от пьянок, скандалов, от жестоких и безжалостных ударов! А ведь, возможно, у кого-то из них вначале была радостная жизнь...

В жизни Павлика она была, эта радостная жизнь, когда он жил в бревенчатом доме с любящими его родителями. Пашка до сих пор помнит, как они собирались вместе за большим столом. Мать снимала с листа румяные пирожки, и они веселились вместе, когда кому-то доставался пирожок с начинкой: если 10 копеек — богатым будешь, если сахар — жди сладкую жизнь, и сейчас в бродячей своей жизни эти воспоминания согревают его. Он часто вспоминает отца, работавшего в пожарной части, те дни, когда он забирал Пашку из садика с собой в «пожарку», на проводившиеся в части учения. Ему нравились эти мужественные, смелые люди, побеждающие огонь. И была у него мечта стать пожарником-водителем. Пашку тянуло к машинам, и отец часто находил его среди водителей.

Однажды отец ушел, как говорит Павлик, пировать, а когда пьяным вернулся домой, мать его не впустила. Отец молча ушел в сарайку, а утром она натолкнулась на его висящее тело. Пашка проснулся от страшного крика матери. Отца ему было жаль, он был добр к нему. Долго в тот день он не мог успокоиться. Отец живой, улыбающийся стоял перед его глазами. Мать тяжело переживала его смерть, долго плакала.

Прошло время, и в доме появился дядя Толя. Павлик встретил его настороженно. Он еще помнил своего отца и не хотел признавать отцом чужого дядю, несмотря на все попытки матери. А этот новоявленный папаша сутками валялся в постели, ничего не делал по дому, разве что ходил за водой.

Наступил сентябрь и Павлик первый раз пошел в школу. Однажды он поздно вернулся с уроков: была репетиция хора, а потом заигрался с одноклассниками.

— Где ты шлялся, крысенок?! — закричал на него подвыпивший отчим.

Резкий удар обжег лицо. Пашка упал. Широко раскрытыми глазами он смотрел на дядю Толю. Тот схватил шланг, и на Пашку посыпались удары. Он едва успел закрыть голову.

С того дня он возненавидел отчима и стал его бояться, старался не попадаться ему на глаза. Каждое утро, уходя в школу, он облегченно вздыхал. Родной дом перестал быть для него теплым и радостным, но заканчивались уроки, и он медленно брел домой, стараясь попозже вернуться. Как только он переступал порогу вновь начинались его мучения. Отчим бил его то кулаком по голове, то ремнем, то скалкой — всем, что попадалось под руку, даже сковородкой.

— Почему двойку получил, засранец? — орал отчим и, не дождавшись ответа, бил.

— Почему поздно вернулся, — удары сыпались один за другим. Сердце Павлика сжималось от боли и страха.

— Не надо! Больно... — просил он, размазывая кровь по щеке.

Отчим был глух к его мольбам, в нем не было жалости.

Поначалу мать заступалась за Павлика, просила, уговаривала отчима, но он ничего не слышал в нечеловеческой злобе. И мать, закрыв лицо руками, уходила в другую комнату, к сестренке, родившейся от нового мужа. Может, она боялась, что он уйдет, или того, что опять изобьет ее. Прижав к себе сестренку, она плакала, слыша, как кричит и плачет сын.

А Павлик, побитый, выходил во двор, садился рядом с конурой собаки, обнимал и ласкал ее. Только с Тайной он делился своей болью. Она, как бы понимая его, скулила, терлась об его руки, слизывала слезы. Посидит Павлик с Тайной, и боль как бы отойдет.

Но как-то, вернувшись из школы, он увидел на снегу кровь. Сердце мальчика сжалось в предчувствии беды. Недалеко от конуры лежала мертвая Тайна. Скинув ранец, Павлик унес собаку на конец огорода, выкопал в мерзлой земле могилку и похоронил своего друга, разговаривая с ним, как с живым:

— Ну почему ты не убежала?

Весь вечер он просидел над могилой, плача, пока отчим пинками не загнал его в дом. В ту ночь Павлик так и не смог заснуть, думая о своей несчастной жизни.

Павлик чувствовал, как с каждым днем растет в нем ненависть к отчиму, который для него представлялся зверем, который никого не любит и живет сам по себе, по звериным законам. Однажды, в день рождения матери, не скрываясь от людских глаз, он избил Пашку на улице. Подросток, не вытерпев стыда и унижения, убежал из дома, и поехал к бабушке отца. Баба Маруся, добрая и ласковая, охала и вздыхала, слушая горький рассказ Павлика о пережитом, прижимала к себе рыдающего внука.