Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Дмитрий Табачник

П. А. появлялся среди бушующей толпы без всякой стражи; и он умел умиротворять эту толпу своим мужеством и своим обаянием…

Но революционное время было время больших контрастов: вспомним, как газеты передавали о том, что в том же Балашовском уезде чины Земской Управы с известным общественным деятелем, а потом членом Государственной Думы во главе, нашли себе спасение от озверевшей толпы на чердаке; из этого высокого убежища их также выручил Губернатор Столыпин; и уже на этот раз толпа буйствовала вовсе не о земле, а за "веру, Царя и отечество", ибо народу показалось, что речи ораторов на митинге оскорбляют эти святыни.

Очень может быть, что в Петербурге знали о всех этих необычных качествах, о находчивости, о мужестве Саратовского Губернатора; быть может, в этом смысле оказано было какое-либо влияние при выборе нового Министра Внутренних Дел; но это не есть влияние связей, а влияние собственного таланта».

Можно было бы предположить, что некоторую роль в назначении сыграли влиятельный министр императорского двора и уделов барон Владимир Борисович Фредерикс, который был другом покойного Аркадия Дмитриевича Столыпина, однако известно, что барон почти не вмешивался в царские назначения и уж, во всяком случае, никак не мог повлиять на решение вопроса о ключевой должности министра внутренних дел.

Несомненно, некоторую роль в назначении Столыпина сыграл Горемыкин (к нему царь относился с нескрываемой симпатией, о чем свидетельствует и повторное назначение Ивана Логгиновича председателем Совета министров в 1914 году). Это подтверждают слова Николая II: «Спасибо старику-Горемыкину, что он в трудное время порекомендовал мне Столыпина». Впрочем, подавляющее большинство современников сходились во мнении, что последний император, как правило, воспринимал лишь те советы, которые совпадали с уже сформировавшимся у него мнением.

И конечно, мнение товарища министра внутренних дел в 1906–1911 годах Сергея Ефимовича Крыжановского о том, что «достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой попечительную руку Провидения», может основываться лишь на личных комплексах и зависти. Представьте только, насколько тяжело было Столыпину в кругу высшей столичной бюрократии, если подобную откровенную ложь написал человек, считавшийся его близким соратником!

Однако примитивно было бы считать, что Столыпина назначили министром только как деятеля, проявившего недюжинную энергию и отвагу в борьбе с революционными выступлениями (что, прежде всего, и ценил в нем Горемыкин). К этому времени среди военных и гражданских властей империи уже проявились деятели, ничем в этом отношении не уступавшие саратовскому губернатору. Столыпинская твердость в борьбе с террором была, несомненно, важным фактором при принятии решения о назначении, но далеко не единственным (о чем подробнее мы скажем ниже). Важно отметить, что предшественник Столыпина на посту министра внутренних дел Петр Николаевич Дурново отнюдь не был безвольным оппортунистом, боявшимся принять на себя ответственность.

Кстати, когда говорят, что заслуга подавления революции 1905–1907 годов принадлежит исключительно Столыпину, — это не соответствует действительности (да он и не нуждается в чужих лаврах). Бывший саратовский губернатор занял пост министра в крайне тяжелый момент, но всё же его деятельность была бы заведомо обречена на неудачу, если бы не решительные действия предшественника. Отметим, что в начале своей работы во главе МВД Дурново был преисполнен уверенности, что с революцией удастся справиться преимущественно ненасильственными методами, и стремился наладить сотрудничество с либеральной оппозицией, о чем яркие воспоминания оставил начальник Санкт-Петербургского охранного отделения в 1905–1909 годах, жандармский генерал-лейтенант Александр Васильевич Герасимов: «О нем сложилось представление как об очень реакционном человеке. Это представление не соответствовало действительности. Дурново был очень своенравный, вспыльчивый человек, абсолютно не терпевший противоречий, иногда самодур, но отнюдь не человек, отрицавший необходимость для России больших преобразований. В старой России подобного типа человеком был Победоносцев. Дурново же был человеком совсем иным. Тогда мне приходилось выслушивать от него определенно либеральные заявления. Во всяком случае, в октябре 1905 года он пришел к власти с настроениями, ни в чем существенно не отличавшимися от настроений Трепова, Bumme и других творцов Манифеста 17 октября».

Тогда Россия получила шанс на установление понимания между властью и лидерами либеральной общественности, но последние отвергли протянутую Дурново руку, мечтая получить всю власть целиком. Отказ оппозиции от сотрудничества заставил Дурново полностью пересмотреть свою первоначальную программу и прибегнуть к жестким, преимущественно силовым методам. Он дает приказ на арест Петербургского совета рабочих депутатов (который всё более начинал становиться «вторым правительством»), наводит порядок на железных дорогах, восстанавливает почтово-телеграфную связь, предпринимает комплекс мер по противодействию террору. Еще раз подчеркнем: Дурново, как и Столыпин, не боялся отвечать за «непопулярные меры». В одной из телеграмм губернаторам он прямо указывал: «Примите самые энергичные меры борьбы с революцией, не останавливайтесь ни перед чем. Помните! Всю ответственность я беру на себя».

Однако в своей деятельности Дурново сразу же сталкивается с противодействием премьера Витте, что было обусловлено двумя основными причинами. Витте вообще органически не терпел вокруг себя сильных и самостоятельных личностей (при этом подозревал Дурново, возможно небезосновательно, в желании самому возглавить правительство), но не менее важны были и их принципиальные политические разногласия. Сергей Юльевич последовательно делал ставку на достижение согласия с либеральной оппозицией (некоторые политические противники подозревали его даже в намерении стать «президентом Российской республики»), и министр внутренних дел, выступавший к этому времени против такого курса, ему крайне мешал. Противостояние министра и премьера достигло такой степени, что царю было необходимо сделать окончательный выбор — чей политический курс он выбирает.

Заметим, мнение о вредящем делу гипертрофированном честолюбии премьера (незаурядности дарований которого он в полной мере отдавал должное) разделял и Столыпин. Как считал Петр Аркадьевич, «человек он (Витте) очень умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию, которую, думаю, можно еще удержать на краю пропасти. Но боюсь, что он этого не сделает, так как, насколько я его понял, это человек, думающий больше всего о себе, а потом уже о Родине. Родина же требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу». После этих слов, которые отнюдь не были предназначены для печати, понятна необоснованность мнения лидера кадетской партии Павла Николаевича Милюкова, явно приписывавшего Столыпину свои собственные черты честолюбивого политика: «П. А. Столыпин принадлежал к числу лиц, которые мнили себя спасителями России от ее "великих потрясений". В эту свою задачу он внес свой большой темперамент и свою упрямую волю. Он верил в себя и в свое назначение. Он был, конечно, крупнее многих сановников, сидевших на его месте до и после Витте. Он был призван не на покой, а на проявление твердой власти (вот в этом глава Партии народной свободы, безусловно, прав. — Авт.); власть он любил, к ней он стремился и, чтобы удержать ее в своих руках, был готов пойти на многое и многим пожертвовать».