Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Дмитрий Табачник

Я ответил, тоже полуиронически, что элементарные функции власти прекрасно известны кадетам, но характер выполнения этих функций может быть различен сравнительно с существующим, в зависимости от общего направления правительственной деятельности. Я прибавил при этом, что о поведении к. д. в правительстве не следует судить по их роли в оппозиции. И. В. Гессен (Иосиф Владимирович Гессен — юрист и публицист, депутат II Думы, один из лидеров кадетов. — Авт.) по этому поводу приводит мою фразу: "Если я дам пятак, общество готово будет принять его за рубль, а вы дадите рубль, и его за пятак не примут". Едва ли я мог говорить в таком циническом тоне со Столыпиным (уж кого-кого, но Гессена трудно заподозрить в антипатии к Милюкову. — Авт.).

На вопросах программы Столыпин останавливался очень бегло. Но он, например, заинтересовался вопросом, включаю ли я министров военного, морского и двора в число министров, подлежащих назначению к. д. Я ответил ему, как и Трепову, что в область прерогативы монарха мы вмешиваться не намерены.

Результат этой беседы оказался именно таким, как я и ожидал. По позднейшему официальному заявлению, "разговор этот был немедленно доложен его величеству с заключением министра внутренних дел о том, что выполнение желаний к. д. партии могло бы лишь самым гибельным образом отразиться на интересах России, каковое заключение было его величеством всецело одобрено". Очевидно, для этого вывода меня и приглашали "по поручению государя" и по изволению Столыпина.

А. П. Извольский, видимо, не случайно спустился вместе со мной с верхнего этажа дачи, где происходила беседа, и предложил подвезти меня в своем экипаже. По дороге он успел сказать мне, что понимает Столыпина, который не знаком с европейскими политическими порядками, но что сам он отлично сознает значение политических требований прогрессивных кругов, не разделяет взглядов Столыпина и чувствует себя гораздо ближе к нашим мнениям о своевременности коренной политической реформы, которая сблизит нас с Европой и облегчит миссию Министерства иностранных дел за границей (Извольский явно предусмотрительно хотел сохранить контакт с кадетами, учитывая, что в то время их приход к власти казался вполне возможным. — Авт.)».

Глава конституционных демократов не рассказал о еще одной важной составляющей части его беседы со Столыпиным, хотя она во многом объясняет дальнейшие действия министра. Когда Петр Аркадьевич высказал вполне обоснованное мнение о том, что передача должности министра внутренних дел кадетам будет иметь катастрофические последствия, так как сейчас необходимо принимать самые жесткие меры, то Милюков отмел это предостережение:

— Этого мы не боимся. Правительство определенно заявит революционным партиям, что они имеют такие-то и такие-то свободы, перейти границы которых правительство им не позволит. Досюда — и ни шагу дальше (интересно, вспоминал ли Павел Николаевич о своих самоуверенных заявлениях в 1917 году, когда Временное правительство продемонстрировало полную беспомощность перед анархией и развалом государства? — Авт.)! А если бы революционное движение разрослось, то думское правительство не остановится перед принятием самых серьезных и решительных мер. Если надо будет, мы поставим гильотины на площадях и будем беспощадно расправляться со всеми, кто ведет борьбу против опирающегося на народное доверие правительства (слова Милюкова хорошо показывают, насколько соответствует истине трафаретное представление о «кровавом самодержавии» и принципиально отвергавших насилие либеральных оппозиционерах. — Авт.).

После этого, рассказывая о прошедшей встрече, Столыпин произнес:

— Толку из всех этих переговоров не выйдет. Однако в последних словах Милюкова имеется мысль. Гильотины не гильотины, а о чрезвычайных мерах подумать можно.

Милюков тогда не смог понять, что минимальные уступки со стороны оппозиции могли привести к достижению исторической договоренности и созданию коалиционного правительства. Это было тем более реально, что не только Столыпин считал возможным создание «правительства общественного доверия». Как вспоминал Коковцов: «Столыпин был далеко не один, кому улыбалась тогда идея правительства из "людей, облеченных общественным доверием". Он видел неудачный состав правительства, в котором работал сам. Он разделял мнение многих о том, что привлечение людей иного состава в аппарат центрального правительства может отчасти удовлетворить общественное мнение и примирить его с правительством. Он считал, что среди выдающихся представителей нашей "общественной интеллигенции" нет недостатка в людях, готовых пойти на страдный путь служения родине в рядах правительства и способных отрешиться от своей партийной политической окраски, он честно и охотно готов был протянуть им руку и звал на путь совместной работы».

Важно отметить, что Коковцов категорически отмел утверждения недругов Столыпина о том, что министр внутренних дел инициировал переговоры с кадетами, якобы с целью сместить Горемыкина и самому возглавить коалиционное правительство: «…передать всю власть в руки оппозиционных элементов, стремящихся не только захватить власть, но и идти затем к государственному перевороту и коренной ломке только что принятых основных законов — этого никогда не было в его голове, не с такой целью вел он переговоры с общественными деятелями, как об этом пишет в своих воспоминаниях Д. Н. Шипов…

Нужно не знать бесспорного личного благородства Столыпина, чтобы допустить мысль о том, что он находил возможным передать власть Партии народной свободы, оставаясь во главе правительства, что он не понимал простой истины: он сам попадает в плен организованной партии, которую сам же обвинял в нескрываемом стремлении только к власти и даже более того — к уничтожению монархии».

В словах Коковцова следует уточнить два важных момента. Когда он говорит о том, что Столыпин был против передачи всей власти кадетам, то это не значит, что с ними не велись переговоры об этом по другой линии. Не кто иной, как дворцовый комендант Трепов в панике перед революцией предлагал Николаю II сформировать чисто кадетское правительство. Столыпин был категорически против этого плана, справедливо расценивая его не как компромисс с оппозицией, а как полную капитуляцию перед ней. О треповских планах и позиции Столыпина, уже находясь в эмиграции, глава ПНС вспоминал следующее: «Царь продолжал оставаться в нерешительности, скрывая, по обычаю, свое настоящее мнение или, быть может, его еще не имея. На одном очередном докладе Коковцов был удивлен словами царя, что "с разных сторон он слышит, что дело не так плохо" в Думе и что она "постепенно втянется в работу". Царь ссылался при этом на "отголоски думских разговоров"; но эти отголоски распространились довольно широко. В английском клубе высказывался в этом духе великий князь Николай Михайлович. В непосредственной близости к царю любимый и уважаемый им бар. Фредерике, министр двора, передавал царю мнение Д. Ф. Трепова, назначенного дворцовым комендантом.