Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Дмитрий Табачник

Переговоры с лидерами либеральной оппозиции всё более убеждали Столыпина, что последним необходим не разумный компромисс при формировании коалиционного правительства, а только полная капитуляция власти. Тем не менее он предпринимает последнюю попытку достичь соглашения с кадетами — через графа Гейдена и Шилова министр внутренних дел предложил Милюкову возглавить коалиционное правительство. Однако лидер ПНС продолжал настаивать на чисто кадетском кабинете, что было априори неприемлемо. Одновременно думские оппозиционеры сами делали всё возможное, чтобы максимально углубить противостояние с правительством. Принятая парламентским большинством программа государственных реформ включала заведомо неприемлемые как для кабинета Горемыкина, так и для императора пункты: ответственность министров перед Думой, упразднение Государственного совета, отчуждение частновладельческих земель.

Понятно, почему у Витте были все основания охарактеризовать I Думу «Думой общественного увлечения и государственной неопытности».

В ответ на конфронтационную позицию Думы Горемыкин сделал заявление, означавшее конец попыток правительства наладить сотрудничество с парламентом и фактически предрешавшее его роспуск: «Высказанные Думой пожелания частью выходят за пределы ее компетенции, частью не разделяются правительством, а аграрная реформа, основанная на принудительном отчуждении частновладельческих земель, является безусловно недопустимой».

Столыпин теперь уже без всяких оговорок активно отстаивал ту точку зрения, что иного пути остановить революционизирование страны, чем роспуск Думы, нет, и показательным было его заявление министру финансов: «Теперь нам недолго ждать, так как я твердо решил доложить государю на этих же днях, что так дольше нельзя продолжать, если мы не хотим, чтобы нас окончательно захлестнула революционная волна, идущая на этот раз не из подполья, а совершенно открыто из Думы под лозунгом народной воли». И особо следует подчеркнуть, что в зависимости от принятого решения Столыпин ставил вопрос своего дальнейшего пребывания в составе правительства: «Если государь не разделит моего взгляда, я буду просить его сложить с меня непосильную при таком колеблющемся настроении ответственность».

Как вспоминал Коковцов: «Не раз он показывал мне наиболее существенные из донесений губернаторов и нисколько не скрывал, что необходимость роспуска Думы становится всё более и более неотложной…

На мой вопрос, рассчитывает ли он провести роспуск Думы без особых потрясений и волнений и как смотрит он на возможность поддерживать порядок в провинции, он ответил совершенно спокойным тоном, что за Петербург и Москву он совершенно уверен, но думает, что и в губерниях не произойдет ничего особенного. Из самой Думы до него доходят голоса, что многие люди начинают там понимать, какую опасную игру затеяли народные представители, и в числе главарей даже кадетской партии есть такие, которые согласны на роспуск, так как они начинают понимать, что разбуженный ими зверь может и их самих смять в нужную минуту».

Столыпин знал, что готовятся новые вооруженные восстания в Кронштадте, Свеаборге и других местах, и понимал, что больше времени на колебания не остается. Государственная власть не выдержала бы совместного натиска революционных радикалов и подыгрывавшей им Думы, ряд членов которой в той или иной степени были связаны с подготовкой вооруженных выступлений.

На заседании Совета министров министр внутренних дел инициировал единогласно поддержанное всеми членами правительства обращение к императору распустить Государственную думу. Одновременно совершенно измученный Горемыкин, понимавший, что он не сможет «железной рукой» подавить революционные выступления, заявил, что с роспуском парламента уходит в отставку. Премьер поставил вопрос об образовании нового кабинета, что также было поддержано всеми министрами.

После этого Столыпин (уже вместе с Горемыкиным получивший согласие царя на роспуск Думы) вызвал начальника столичного охранного отделения и поставил ему задание обеспечить безопасный роспуск Думы:

— Теперь ваше дело! Вы обещали, что восстания не будет. Примите все меры к тому, чтобы это обещание оправдалось.

Чтобы избежать возможности эксцессов со стороны думцев (а как показало последовавшее после роспуска Выборгское воззвание, они были более чем возможны), министр внутренних дел сообщил председателю I Думы Муромцеву, что собирается выступить в Думе в понедельник 9 июля. Когда успокоенные думцы покинули Таврический дворец, здание по приказу Столыпина было оцеплено войсками, входы в него были блокированы, а вечером 8 июля газетам было разослано официальное правительственное сообщение о роспуске Государственной думы.

К десяти вечера 8 июля министры собрались у Горемыкина, и началось томительное ожидание фельдъегеря с царским указом о роспуске I Думы. Но время близилось к полночи, однако Высочайший указ всё не привозили. Нервную обстановку этого ожидания и последующие события ярко описал генерал Герасимов, находившийся у премьера вместе с членами правительства: «Столыпин нервничал. Беспокойство передавалось даже Горемыкину. Около полуночи Горемыкин решил позвонить Трепову. С квартиры последнего ответили, что он — у Царя. Телефон перевели в канцелярию Царя. Позвали Трепова. Горемыкин попросил его сообщить, подписан ли указ. Сухо, с явным неудовольствием в голосе (вспомним, что дворцовый комендант до последнего отстаивал создание чисто кадетского правительства. — Авт.), Трепов ответил:

— Относительно указа мне ничего не известно.

Этот ответ только усилил тревогу. Горемыкин говорил:

— Не может быть, чтобы Государь изменил свое решение. Он мне совершенно твердо и определенно обещал и дал полномочие предпринять нужные шаги.

Но это не успокаивало. Попросили секретаря позвонить в походную канцелярию Царя и узнать, не выехал ли фельдъегерь… Из походной канцелярии ответили, что фельдъегерь не выезжал. Тревога усилилась. Горемыкин уже поднял вопрос о том, как быть, как отменить принятые меры. Вывести военный караул из Таврического дворца было еще можно, хотя это, конечно, стало бы известно и поставило бы правительство в очень неприятное положение. Но как убедить газеты не печатать официального сообщения о роспуске Государственной думы? Сидели как на похоронах. Наконец, уже на рассвете вошел дежурный секретарь и радостно сообщил: "Прибыл только что фельдъегерь", — и передал Горемыкину пакет. Иван Логгинович торопливо вскрыл его, развернул его и радостно заявил: