ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг. - Гаспарян Армен Сумбатович

Постоянно появляющиеся сообщения о небывалой активности Туркула, о его желании свергнуть нынешнее руководство РОВС и взять власть в свои руки начинали действовать на нервы руководителям «Внутренней линии». Неуправляемого дроздовского командира становилось все труднее и труднее контролировать. А тут еще по каналам контрразведки прошла информация, что Туркул собрал своих самых доверенных однополчан, чтобы сформировать боевой отряд для вооруженной борьбы против большевиков. Других подробностей не сообщалось, кроме слуха, что, якобы на эти цели он где-то раздобыл 200 тысяч франков и завербовал четырех македонцев.

Встревоженный Шатилов немедленно вызвал Скоблина. Предстояло решить, насколько эта информация соответствует действительности. Все знали привычку Туркула выдавать желаемое за действительное, но чем черт не шутит? Может, он действительно нашел такого же сумасшедшего, который взялся финансировать авантюру, которая только навредит «Внутренней линии»? Ведь в тот самый момент как раз пришло очередное донесение Фосса, что еще немного и для активизации борьбы против СССР все будет готово. Не случайно Шатилов писал фон Лампе: «Для Вашего сведения сообщаю, что наша активная работа в России за последнее время сделала большой успех. Нам открываются большие возможности. К сожалению, недостаток средств не позволяет развить нашу деятельность в нужном размере. Однако лицо, хорошо осведомленное с результатами работы непосредственно, заявляет, что мы могли бы перейти теперь прямо к работе по свержению власти в России».

Скоблин, побывавший недавно на полковом празднике дроздовцев, сразу успокоил Шатилова. Все это чепуха, никаких программных заявлений Туркул не произносил. Да и не умеет он. Каждый доброволец знает, что Антон Васильевич двух слов связать не может. В принципе мнению главного корниловца можно было смело доверять. Весь русский Париж знал, что, когда Туркул приезжал во Францию, он останавливался у Скоблина. Больше того, без него не делал ни шагу. Они даже к Миллеру ездили вдвоем. Острословы называли их двумя Аяксами. Однако Шатилов поручил еще раз все проверить. Скоблин сразу же написал письмо Туркулу. Ответ не заставил себя ждать. И поскольку этот документ является весьма важным в этой истории, стоит привести его целиком:

«Дорогой Николай Владимирович!

Вообще ничего не знаю о новой организации активной работы. Никто и ничего о ней нам в Болгарию не сообщает. Когда я говорил в Париже об активной работе, я ни одной минуты не желал становиться во главе новой организации. Я считал и считаю, что активная работа должна быть основой существования нашего союза здесь, за рубежом…

Активная работа — вот душа и сердце нашего союза. Прекратив работу, союз будет подобен живому трупу. Ни курсами, ни школами его оживить нельзя.

Ты пишешь, что активная работа должна быть передана нам. Принципиально я согласен, но считаю, что если нас не хотят, то не следует поднимать из-за этого шума. Нам важно, чтобы работа была, и работа большая и видная, важно, чтобы глава организации был смел и решителен. Опытов в этой области достаточно.

Неуспех новой организации будет большим скандалом. Мне кажется, что тебе выдвигать нас в штабе не совсем удобно. Если хотят нас видеть во главе, то пускай нас выдвигают другие. Если же придется работать, я уверен, что мы не осрамим нашего оружия и сделаем все возможное для скорейшего низвержения власти товарищей в СССР».

В этот самый момент снова напомнил о себе председатель Русского общевоинского союза. Размышляя две недели над списком Скоблина, он пришел к выводу, что всей правды ему почему-то не сказали. Снова вызывать главного корниловца на доклад он не стал. Вместо этого поручил начальнику канцелярии РОВС генералу Кусонскому тщательно отслеживать все письма, которые приходят в управление из Болгарии, от Абрамова или Фосса. Докладывать незамедлительно.

Узнав об этом, Скоблин сказал Шатилову: «Старик делает все, чтобы прекратить само существование «Внутренней линии». Этому надо было помешать». На тот момент контрразведка и так была единственной структурой РОВС, которая работала не на бумаге. Закрытие тайного ордена означало окончательный крах всего Белого движения. Это была бы своего рода капитуляция. Единственный человек, который отказывался это понимать, — сам Миллер. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что Евгений Карлович не хотел полной ликвидации «Внутренней линии». Он решил, что коли Скоблин его обманывает, то надо его сменить на более покладистого человека.

Надо сказать, что сам Николай Владимирович спал и видел, как бы побыстрее отвязаться от должности начальника контрразведки. У Шатилова были далеко идущие планы, как лучше использовать опыт и авторитет генерала, и Скоблин знал о них. Больше того, они полностью отвечали его чаяниям. Поэтому он с радостью сложил с себя полномочия главного «линейца» де-юре, оставаясь де-факто одним из таковым.

28 декабря 1936 года генерал Миллер написал письмо подполковнику Мишутушкину, что с этого дня он возглавляет «Внутреннюю линию». Текст письма крайне интересен: «В будущем я прошу Вас обращаться ко мне непосредственно по всем вопросам, относящимся к этой работе. Я категорически запрещаю личному составу исполнять приказания других лиц, даже и тех, кто в прошлом руководили Внутренней линией».

Этот документ можно трактовать двояко. С одной стороны — классический акт отчаяния: «Ну, сделайте хоть что-нибудь с этой проклятой организацией!!!» Ас другой — это начало активных действий против прежде всего Шатилова и Скоблина. Ведь именно они сделали все, чтобы все лидеры тайного ордена могли спокойно руководить организацией.

Главная деталь письма Миллера долгие годы оставалась незамеченной, хотя это важнейший момент в деле о предательстве Скоблина. На суде все свидетели будут единодушно утверждать, что вражда началась в 1933 году. Это чепуха. На письме проставлена дата. Еще раз повторяю ее — 28 декабря 1936 года. До этого дня отношения между двумя генералами были больше чем дружеские. Евгений Карлович постоянно гостил в загородном доме Скоблина, заслушивался пением Плевицкой и вообще при каждом удобном случае подчеркивал, что главный корниловец для него не просто рядовой соратник по Русскому общевоинскому союзу. Однако на процессе по делу Скоблина почти все свидетели об этом забудут. Почти, потому что нашлось два честных человека: Савин и Трошин. Впрочем, я забегаю вперед.

Как мне кажется, письмо Миллера свидетельствует прежде всего о полном отсутствии у него чувства реальности. Несколько раз перечитывая устав «Внутренней линии», он так и не смог уяснить для себя простую вещь. Это был не просто лист бумаги, а нечто подобное присяге, которая для каждого честного офицера свята и незыблема. Миллер сам с гордостью говорил, что присяге, данной им Государю Императору, он не изменил. Интересно, почему же тогда Евгений Карлович решил, что самые проверенные белые воины вот так, запросто, забудут про свои обязательство перед тайным орденом внутри РОВС? Почему он так и не понял, что измена во «Внутренней линией» каралась смертью? И главное: не понял или не хотел понять?

Но и это еще не все. Каким образом Миллер собирался, сидя в Париже, контролировать исполнение своих приказаний в Софии? Если он рассчитывал, что Абрамов или Фосс подчинятся ему — значит, он был наивным ребенком, который не имел права возглавлять РОВС. Если не рассчитывал — значит, был глупцом. Генерал Русской императорской армии должен был хоть к старости освоить древнюю заповедь: «Угрожает всегда слабый.

Сильный действует». Тут же происходило с точностью до наоборот. Но Миллер упорно не хотел отдавать себе отчета в том, что он делает. Больше того, он «закусил удила» и принялся сводить счеты со Скоблиным.

Это еще один важнейший момент в этой истории. Запомните, чтобы потом не возвращаться на эти страницы: именно Миллер начал то, что потом назовут «русская война в Париже», а вовсе не Скоблин!