Биотеррор - Сергей Ковалев

Над этой проблемой и работал Эберхард. Но не особо удачно. Подопытные не выживали — как бы их ни готовили, как бы старательно потом ни лечили. Эберхард изучил Клауса буквально до последней клеточки, пытаясь понять, чем он отличается от остальных. Но споры так основательно перестроили его организм, что уже было невозможно понять, что было врожденными особенностями парня, а что — результатом инфицирования.

Пока самыми большим своим успехом Эберхард считал несколько случаев, когда состояние подопытных удавалось ненадолго стабилизировать. Вот эти-то папки и должна была, по его мнению, отбирать Эльза. Но, присмотревшись, он понял: результаты этих экспериментов тоже оказались в общей куче на полу. А на столе… Эберхард выругался, сообразив, что за дела откладывает Эльза. Те, в которых были упоминания о ней.

— Вы бросаете все? — он посмотрел на женщину с удивлением. — Даже не попытаетесь продолжить эксперименты после войны? В конце концов, и американцам и русским тоже нужны такие солдаты! Это же не последняя война, люди всегда будут воевать! Мы могли бы предложить эти данные в обмен на амнистию.

— Отстаньте, профессор, — буркнула Эльза, продолжая копаться в шкафу. — Мне некогда объяснять. Да и смысла нет.

Эберхард почувствовал слабость в коленях. Он хотел убежать, но на лестнице раздались тяжелые мерные шаги, и в лабораторию вошел Клаус. Его костюм был слегка помят, слева над лацканом виднелась круглая дырка, вокруг которой расплылось пятно крови. Громилу это, похоже, не беспокоило.

Эльза отвлеклась от своего занятия, посмотрела на Клауса. Тот кивнул.

— Ваш приказ исполнен в точности.

— Ты всех нашел?

— Двадцать четыре солдата на стене, двадцать в комнатах отдыха, девятнадцать в госпитале. Шесть офицеров в своих комнатах. Один в комнате с радиостанцией плюс один радист. Два повара в кухне. Снайпер в башне замка. Осталось двое здесь.

— Вроде, все, — кивнула Эльза, возвращаясь к шкафу. — Заканчивай, Клаус.

Громила спокойно, словно портсигар, достал из внутреннего кармана пистолет и, повернувшись к растерявшимся охранникам, прострелил им головы. Эберхард отступил к стене и закрыл глаза. Но третьего выстрела не последовало. Он опасливо приоткрыл один глаз. Эльза сложила отобранные папки в одну стопку, связала их бечевкой и вручила Клаусу.

— Выберешься из замка через подземный ход. Через лес выйдешь к условной точке. Там тебя будет ждать Цзы Сим. Отдашь папки ему, и будешь выполнять все его приказы до тех пор, пока я не вернусь.

Клаус кивнул и молча ушел.

— Вы… Неужели вы решили меня пощадить?

Эльза посмотрела на профессора. Ему показалось, что на лице женщины мелькнуло что-то вроде жалости. Но это длилось всего мгновение.

— Нет, Эберхард. Это невозможно.

Она взяла со стола пистолет, оставленный Клаусом, вынула обойму и выщелкала остававшиеся патроны в карман. Передернула затвор, протерла пистолет рукавом и протянула профессору. Тот машинально взял оружие, покрутил в руках и поднял на женщину вопросительный взгляд.

— Вообще, это излишняя предосторожность, — ответила на его невысказанный вопрос Эльза. — Не думаю, что кто-то будет здесь заниматься дактилоскопией. Но если можно что-то предусмотреть — лучше это сделать. Даже маленькая трещинка может разрушить большое здание. По этой же причине я не могу оставить вас в живых. Есть вероятность, что вас все-таки схватят, и тогда вы расскажете обо мне.

— Я клянусь…

— Ну, не будьте таким наивным! — фыркнула Эльза и достала из кармана френча бумажный пакетик. Взяла с полки стакан, наполнила его водой, всыпала желтоватый порошок из пакетика. — Чего стоят в нашем мире клятвы?

Профессора начало подташнивать от страха. Он подумал — не броситься ли к мертвым охранникам и попытаться завладеть автоматом. Или хотя бы попытаться убежать. Но он знал, что Эльза легко догонит его. Да и не уверен был, что знает, как стрелять из автомата. И драться с Эльзой бесполезно — она молода и сильна, а он… Он только сейчас осознал, насколько стар. Жизнь как-то незаметно пролетела в погоне за мечтой о возрождении Нибелунгов. И стоит ли теперь терять лицо, неприлично суетиться ради нескольких лишних лет? Он положил пистолет на стол, протянул руку.

— Вы смелее, чем я думала. Сядьте в кресло. В утешение я скажу вам, что смерть ваша будет легкой. Это сильный наркотик. Вы просто уснете и не проснетесь.

— Скажите, в чем был смысл всего этого? Зачем вам был нужен именно я?

Эльза посмотрела на него с некоторым раздражением, но все же ответила:

— Мы искали человека, подходящего под катрен.

— Катрен? — профессору показалось, что он ослышался.

— Новый Рим окажется на переломе судьбы. Ученый муж с обожженным сердцем выполнит последнюю волю мертвого владыки. Знак избранности — шесть — узришь на членах его. Потомку последнего рыцаря подчинятся семена смерти.

— Что? — Эберхард даже забыл на мгновение, что сидит в осажденном замке со стаканом яда в руке. — Что это за бред?

— Не бред, — вздохнула Эльза. — Это наша ошибка. Вы ведь знаете, что одним из ваших предков был Великий Магистр Тевтонского ордена, Максимилиан? Его еще при жизни называли последним рыцарем Европы.

— Да половина Германии возводит свои родословные к рыцарям! Конечно, отец любил поговорить о знаменитом предке, но я всегда считал это просто семейной легендой.

— Это не легенда. Мы выяснили, что вы действительно один из его потомков. И у вас на левой ноге шесть пальцев.

— Нет, это все-таки бред! Вы же ученый, в конце концов!

— Вы ошибаетесь, профессор. Но у меня нет ни времени, ни желания убеждать вас. Пейте.

— Знаете, — с кривой усмешкой произнес Эберхард. — Теперь я выпью яд даже с радостью. Похоже, этот мир окончательно сошел с ума.

Эльза дождалась, когда тело профессора обмякло в кресле, проверила пульс. Слабые редкие толчки еще прослушивались, но постепенно затухали. Она разделась, сложила всю одежду в лабораторную муфельную печь и включила ее на полную мощность. Достала из сумки простое белье и полотняную ночную сорочку. Одежда была дешевой и грязной, словно ее несколько месяцев носили не стирая. Эльза выгребла из печи золу, оставшуюся от ее вещей и старательно перемазалась ей и натекшей из убитых эсэсовцев кровью. Нанесла себе несколько жестоких ударов по лицу, нацепила обноски.

Спустилась по потайной лестнице из лаборатории в подвал замка, где держали подопытных. Пять человек из последней партии еще были живы, но Эльза знала, что они умирают. Уселась на нары в одной из камер и приготовилась ждать.

«…захвачена лаборатория. Ее руководитель — судя по обнаруженным документам — профессор медицины Эберхард Райзер был найден мертвым. В подвале обнаружены пять мертвых тел и одна живая женщина…»

24 октября 1982 года.

Владимир закрыл подшивку и застыл, опершись локтями о стол и сжимая ладонями виски. У него было еще два часа до закрытия библиотеки и около двадцати страниц с фотокопиями отчетов об экспериментах профессора Райзера. Но он больше не мог читать это.

Еще только узнав, какого рода документы ему предстоит изучать, Владимир предвидел, что ему будет плохо. Свидетельства жестокости одних людей по отношению к другим всегда перемалывали его, словно жернова. Даже вот так — удаленно во времени, через посредничество сухих строчек протоколов и черно-белых снимков — это было слишком тяжело для него.

Владимир знал эту особенность своей психики, знал, откуда произрастают ее корни, но ничего не мог с собой поделать. Он пытался отрешиться, читать строчки отчетов с холодным интересом профессионала, но это мало помогало. Воображение рисовало темные грязные камеры, напуганных людей, которые каждый день видят, как их близких уводят куда-то наверх, в лабораторию, из которой те возвращаются, только что бы умереть в мучениях.

Посидев несколько минут и немного придя в себя, Владимир решил, что на сегодня хватит. Свидание с Лизой было назначено на восемь часов, но он был даже рад, что у него будет пара часов, чтобы восстановить душевное равновесие.

Владимир долго бродил по старым улицам центра Москвы, прогоняя остатки жуткого наваждения. Но, видимо, справился с ним не до конца. Увидев его, Лиза сразу посерьезнела и спросила тревожно:

— Что-то случилось?

— Н-нет, все нормально, — попытался соврать Владимир, но тут же сдался. — Да, извини. Я немного в раздрае. Это из-за документов. Из-за фашиста этого.

Девушка заглянула ему в глаза, осторожно спросила:

— У тебя кто-то из родственников погиб на той войне?

— Нет… То есть, дед погиб, да. И его брат. По отцовской линии. И брат маминой бабушки. Но я не из-за этого. Извини, я не…

— Если тебе тяжело об этом говорить, то не надо. Не мучай себя.