Крым - Александр Проханов

– А вы, а вы? Вам почему это надо? Почему вы хотите мне помогать? Как родились в вас эти идеи?

Верхоустин вдруг страшно побледнел. Его нос утончился. Губы стали узкие и бескровные. На белом лбу вздулась больная жила. Глаза, как огненные васильки, сияли на омертвелом лице.

– Наш род Верхоустиных был многолюден. Были купцы, священники и ученые. Были заводчики, путешественники и педагоги. Один построил первую в России турбину. Другой работал на раскопках в Помпее. Третий учреждал земские школы и учил крестьянских детей. Когда пали Романовы и рухнула великая империя, в черную дыру истории провалился наш род. Горели родовые усадьбы и библиотеки. Священников прибивали гвоздями к Царским вратам. Офицеры, георгиевские кавалеры, шли в Добровольческую армию и погибали в атаках. Часть рода ушла с Белой армией в эмиграцию. Другая притаилась, но ее отлавливали чекисты и морили в лагерях. Немногие из Верхоустиных переплыли на другой берег этого кровавого моря. Но они встроились в новую жизнь, стали служить новому государству. Проектировали заводы первых пятилеток. Отправлялись на Дальний Восток строить молодые города. Преподавали в школах рабочей молодежи. А когда началась война, сражались под Москвой и Сталинградом, горели в танках под Кенигсбергом, участвовали в Параде Победы. После войны Верхоустины восстанавливали Минск, испытывали реактивные самолеты, писали диссертации о древнем Новгороде. Среди Верхоустиных были кавалеры советских орденов, лауреаты Государственных премий, заслуженные артисты. Когда случилось страшное несчастье и рухнул Советский Союз, в эту пропасть снова упал мой род. Мы сходили с ума от тоски, умирали от разрыва сердца. Один из нас застрелился, когда дивизию под свист и улюлюканье немцев выбрасывали из Магдебурга. Другой спился, когда на ракетный завод пришли офицеры ЦРУ и унесли все секретные документы, закрыли производство тяжелых ракет, и завод стал производить канцелярские скрепки. Это была вторая черная яма, куда упал мой род, теряя лучших своих представителей. Я, один из немногих Верхоустиных, пережил катастрофу. Уцелел физически и морально. Затаив дыхание, наблюдал, как на костях красной сталинской империи возрождается новое государство. Как мог, содействовал ему, работал с политологами и историками, взаимодействовал с партиями, участвовал в крупных государственных проектах. Верил, что президент Лабазов спасет государство, совершит долгожданный рывок. Но рывок не последовал, «замковый камень» начал крошиться, и в русской истории разверзается новая бездна, в которой бесследно исчезнет Россия. Поэтому мы и сидим с вами здесь.

Лемехов пугался этого бледного бескровного лица, из которого неведомый кровосос выпил жизнь. Пугался нечеловеческой синевы васильковых глаз, одержимых смертоносной страстью.

– Но какая же нам выпала доля жить и страдать в России? За что нам такой удел?

– История России – это непрерывные вершины и впадины. В русской истории сменяют друг друга дух света и дух преисподней. Несутся навстречу друг другу гений неба и гений подземного царства. Ясный сокол Русской Победы и черный ворон Русской Беды. Дух света влетает в русское время, ищет того, кто станет Победителем, создателем великого царства. Ясный сокол летит в русском небе, вдохновляя народ на божественные деяния, на великие победы, несравненные стихи. Империя достигает цветения. Но потом, по таинственным законам истории, соколу становится тесно в угарном русском небе, среди мутных клубящихся туч, и он улетает. И на смену ему является черный ворон, дух тьмы. Ищет того, кто разрушит империю, ввергнет Россию в бездну. В народных сказках и песнях сражаются сокол и ворон, две птицы русской судьбы. Из Лабазова излетел Дух Света и поселился Дух Тьмы. Вас выбрал Дух Света и ведет к победе. Быть может, эмблемой партии станет сокол в сверкании крыл, который терзает черного ворона, изгоняет из русского неба.

На лице Верхоустина заиграл слабый румянец. Исчезла на лбу воспаленная жила. Губы порозовели. В синих глазах пропала пугающая темнота и вернулась восторженная нежность. Казалось, он побывал в иных мирах и снова вернулся на землю.

– Как вам средиземноморская рыба? – Верхоустин удалялся от тех миров, где побывал.

– Не жалею, что ее заказал. А ваш осьминог? – Лемехов чувствовал, как вокруг Верхоустина продолжает светиться накаленный воздух.

– В Сиракузах осьминога приготовляют иначе, с большим количеством специй. Но и здесь недурно.

К ним подошел официант в облачении венецианского дожа, в золоте и золоченых цепях.

– Могу вам предложить изумительный чай из Шри-Ланки? Его готовят специально по нашему заказу, и среди чайных коллекций мира он занимает одно из почетных мест.

Им принесли чашки из прозрачного розового фарфора. Чай был черно-золотой, благоухающий, и каждый малый глоток обжигал, доставлял наслаждение.

– Хочу вас спросить, Игорь Петрович. Вы знали, что я приеду на завод ракетных двигателей? И произнесли имя Пушкина специально, чтобы я обратил на вас внимание?

– Да, я должен был с вами познакомиться.

– И потом в церкви, у иконы «Державной», как вы узнали, что я приеду туда?

– Это судьба. Мы непременно должны были встретиться.

– А в Большом театре, в опере, вы там были или мне показалось?

– Я там был. Я же вам сказал, мы встретились, чтобы уже не расставаться.

Глаза Верхоустина полыхнули, как вода в весеннем озере, по которому пробежало солнце.

Внезапно колонны озарились аметистовым светом, ударила счастливая музыка. Зал с фонтаном наполнился лучами. И в переливах свирелей, в струнном звоне лир возникли полуобнаженные наяды, пленительные вакханки, проворные и страстные фавны. Танцевали, сливались в объятьях, плескались в воде фонтана. Появились гибкие девы с корзинами цветов, разбрасывали вокруг розы, гвоздики и хризантемы. И по этим цветам, как по ковру, шла босоногая женщина с распущенными волосами, в прозрачном платье, усыпанная цветами. «Весна» Боттичелли, торжествующая и прекрасная, с волшебной улыбкой всевластной любви. И за ней прекрасный стрелок с золотым колчаном и луком провел живого оленя, чьи рога украшали венки. Шествие исчезало среди лучей, водяных плесканий, поющих свирелей. Лемехов восхищенно смотрел на босоногую богиню. На столе пред ним лежала алая роза.

Глава 12

Лемехов совершал поездки по оборонным заводам, собирая под свои знамена «гвардию технократов». Оплот своей будущей партии. Превращал заводы в опорные пункты своей президентской власти. Он переживал вдохновение. Победа была достижима. Директора и конструкторы видели в нем лидера, долгожданного «вождя перемен».

Он приехал на Иркутский авиационный завод – любимое создание Сталина. Казалось, здесь, на берегу Ангары, среди старинных улиц и печальных колоколен, раскручивается ослепительный вихрь. Преломление лучей, кристаллы света, драгоценное стекло корпусов. Исчезают на глазах ветхие закопченные стены, опадают утомленные оболочки. Возникает новая плоть завода. Сила, красота, энергия.

Лемехов шел по цехам в сопровождении директора, широколобого сибиряка, чей изысканный, алюминиевого цвета костюм был созвучен металлической красоте самолетов.

Лемехов осторожно вел разговор, не сразу открывая директору свой партийный проект.

– Теперь я вижу, Степан Степанович, мы не напрасно пробивали глухие стены. Завод прекрасен. Не уступает «Локхиду» или «Бомбардье», честное слово. Эти чиновники в Министерстве финансов жалеют деньги на модернизацию. А потом эти деньги превращаются в особняки на Лазурном Берегу. Еще раз поздравляю, Степан Степанович, отличный завод.

– Нам Лазурный Берег не нужен, Евгений Константинович. У нас здесь берег Байкала. А заводу вы помогли. Мы видели, как вы бились в правительстве.

Лемехов замечал множество примет бурного повсеместного роста. Еще нераспакованные станки с японскими иероглифами. Стальные конструкции стен, на которые ложатся стеклянные панели. Голубой водопад сварки, который изливается из-под огромного, похожего на планетарий купола. Такие мгновенные перемены именуются преображением. Так бурно, сквозь угрюмые зимние тучи, врывается в мир весна. Так из сонной куколки рождается восхитительная бабочка. Завод-ветеран строил «самолеты Победы», крылатые машины великой советской авиации. Пережил мучительное безвременье девяностых. Получил мощные вливания. Принял заказы на сверхновые самолеты. Сам, подобно самолету, рванулся ввысь.

– Но мы должны понимать, Степан Степанович, что это временный, локальный успех. Каприз правительства, давление пацифистов, американское лобби в парламенте, – и нам могут урезать финансирование. Вместо заводов будут строить развлекательные центры. «Боинг», «Эйрбас» рвутся на рынок России. Крупные взятки, и наш гражданский самолет не найдет покупателя.

– Мы делаем самолеты не хуже «Боинга», Евгений Константинович. Нам нужны стабильные заказы и политическая воля в Москве. А ее-то ведь иногда не хватает.