Псевдо - Макc Гурин

Пришёл домой. Первым делом — посрать. В туалете вонища неимоверная! Не иначе как бабушкиной задницы дело. Или, чтоб понятней вам было, дело рук бабулиной жопы.

Живут у бабули в жопке, в анусе, по-научному выражаясь, славные такие ручонки, что толкают себе говно ладошками, словно атланты небушко держат.

Документ № 2

(Дата занесения в текст «Псевдо» — 18 апреля 1995-го года. 23 часа 15 минут.)

…И, наконец, во многих из нас существует постоянная, твёрдая и вместе с тем тайная уверенность в том, что нами не совершен целый ряд великих деяний, реальное совершение которых абсолютно однозначно уготовано свыше именно нам, и, благодаря коим, мы, как нам кажется, заслужили определённый духовный статус и положение в обществе, или хотя бы в своей референтной группе.

Сейчас поясню свою мысль. Вот, к примеру, юный поэт, он же — музыкант или, быть может, художник. Он ничего ещё не совершил, но чувствует себя гением. Почему?

Да потому, что он подсознательно строит своё мироощущение на том, что он, юный поэт, является автором некоего будущего воистину гениального творения. То есть, творения ещё нет, но потенциальный автор — он уже сейчас, в данный момент.

Однако, поскольку, условно говоря, юный поэт, понимает, что является автором гениального творения лишь потенциально, он создаёт всё новые и новые произведения в погоне за идеалом.

Парадокс заключается в том, что что бы он ни создал — это никогда не будет тем изначальным текстом, картиной, музыкой, идеальное представление о которой в его воображении и подсознании, всю жизнь позволяя считать себя гениальным, одновременно заставляет создавать всё новые и новые «шедевры». Таким образом, Толстой — гений уж конечно не потому, что написал «Войну и мир», а Ницше — гений не потому, что говорил то, что он говорил, и Джойс не потому, что написал «Улисса», и Христос — в некотором смысле Бог не потому, что основал христианство и был распят. Нет! Ни в каком случае!

Все они гениальны лишь потому, что никто из них не сделал того, ради чего жил. Но вместе с тем, всё, что сделано ими — это и есть то, о чём мы никогда не узнаем.

Это ПСЕВДО. Это то, что мы не в силах вызволить из небытия нашего воображения, но… это именно оно…

Вот вам и документ № 2.

А про то, как мы сегодня шатались по Бирюлёво (Шеф, Вова, я) шутили, всячески веселились, головы ни у кого уже ничего не варили, ибо многолетняя усталость сказывается, а я изображал из себя юродивого и умолял лишь о кусочке хлебушка (то есть мы так в «театр» играли), а потом ради этого шуточного кусочка сорвал как будто нечаянно крестик с шеи своей и кинул в какое-то мусорное дерьмо (или даже он сам как-то выпорхнул из рук (не помню)) я никогда рассказа не напишу, вопреки твоим ожиданиям, Вова. А может и вру. Напишу. А может и вру, что напишу. Не напишу.

Помнишь, Вова, мы зачем-то шли с тобой к платформе «Бирюлёво-товарное» (кажется, за сигаретами) около полутора, а то и двух лет назад, и ты сказал мне, что вот, дескать, есть вещи, над которыми можно посмеяться, постебаться, а есть, над которыми посмеяться нельзя. Что теперь?

И ведь это Вова сказал, заметьте, дорогие читатели, Вова, у которого в одной его песенке есть такие слова: «Девочка, ты — красавица. Будешь ты манекенщицей. Слюнявые бизнесмены засунут бутылку в пизду!»

Ох, уж этот Вова! Ох, уж этот Дулов! Ох, я! Ой, я! Увы мне!..

А предыстория такова: Ира и я были на концерте в Консерватории. Пел хор моей мамы и другие хоры.

Потом настал момент провожать Иру до дома. Я сам предложил. Мы спустились по эскалатору, а она и говорит: «Ну что, Скворцов, почитаешь мне «Псевдо»?» (Видимо, привыкла уже к подобному времяпрепровождению в метро.)

«Нет», — говорю я: «…не дам. Я дал себе зарок никому больше не читать «Псевдо», пока он не будет закончен».

— Ну, Скворцов, — говорит Ира. — Ну ты дай почитать, а потом всё напишешь, как есть, что так, мол, и так: дал зарок не давать, но дал, потому что то-то и то-то.

— Нет, — говорю я воистину, — не я напишу, а ты сама всё напишешь. Для развития коммуникативной системы это будет во благо!

Вот и написала она.

А потом я читал ей, много читал, про мельницу Нямунас читал, смеялась девочка Ирочка и говорила, что я пиздобол. Однако, смеялась.

Затем зашли к Тогоеву, вытащили погулять (тепло, погода замечательная, тихий весенний вечерок в Коньково). Только вышли на улицу, Тогоев спрашивает про «Псевдо» и что-то такое про «Мельницу Нямунас». Три года о ней никто не вспоминал, а как я сам, то и… Вот тебе и коммуникативная система!

Кто скажет, что всё это случайно? Ведь произошло это как раз после Ириной записи. А когда записала она эти свои словечки, я подумал ещё: «Вот ведь как здорово! Первая чужая рука в «Псевдо», который, как известно, является альтернативной реальностью, где каждому дозволено делать всё, что заблагорассудится и каждый может влиять на всеобщий процесс! Как всё это здорово! Что то теперь произойдет?»

И вот произошло. Однако, я талантливый изобретатель. Сегодня я обнаружил первый признак или точнее залог того, что коммуникативная система, видимо, как это ни удивительно, будет работать!

Сегодня второй исторический день. День подтверждения. 20-е апреля 1995-го года. Первый же исторический день, как вы помните, 21-е марта этого же года.

Как это ни смешно, но я запустил великий механизм и теперь точно знаю, что он будет работать!

Не смейтесь, но я почти счастлив. Напоминаю, что всю информацию о том, как вести себя в сложившейся ситуации, как лучше устроиться в «Псевдо» и как вообще что, можно получить по телефону 8 905 552 42 51 или по адресу: Москва, 103104, Малая Бронная улица, д. 12, кв. 20, Скворцову М. Ю.

А ещё мне вчера вечером Вова звонил, но меня не застал — я был в «Птюче». Дело в том, что вчера днём чего-то накричали мы друг на друга из-за репетиции Другого оркестра. А сегодня я уже сам ему перезвонил спросить, чего он хотел. «Я, в общем-то, извиниться хотел…» — отвечает. Пиздец. Сразу комок в горле, что ответить не знаю, сказал какую-то малозначащую хуйню. Просто хотелось плакать. Такой уж я мудак — мудачишко.

Всё, как с Милой. Сначала больно, потому что непонятно как же это всё так и за что же, собственно, а потом говорят, что как бы прости, и вдруг делается ещё больнее, ибо оказывается, действительно было всё просто так и ни за что. Господи, и сейчас больно. И крестик мой на помойке валяется…

Да и хуй бы с ним. Господи! Милый, подлый мой, добрый, милый, подлый мой, милый мой…

Лучше ты меня, Вова, прости! Как же мне быть теперь? Надо звонить тебе, договориться о завтрашней репетиции, а неловко так, как будто не тебе надо позвонить, а любимой девочке, и самому при этом не больше пятнадцати лет. Стыд какой-то болезненный, словно мы друг у друга в рот взяли и не знаем, что теперь с этим делать, или просто связывает нас какая-то интимная тайна. Что ты тут будешь поделать? Прости меня. Всё пройдет. Ане твоей (Изотовой) привет! Спокойной ночи. Позвоню завтра…

И наступила пятница на следующий день, и Вове я всё-таки позвонил ночью, и всё хорошо. А сегодня утром я партитуру писал. Приятно. Произведеньице называется «Трио уставших». Прямо-таки «Лалла Рукк» какой-то. Забавно.

Вчера передали по радио: «Без вести пропал старший лейтенант, без пяти минут капитан, Теодоров». «Без пяти минут Фёдоров», — подумал я.

Где ты сейчас, славная Алёнка моя? Что поделываешь? Сидишь у себя за столиком в Третьяковке или бегаешь по делам? Малышка моя. (А у тебя, Серёжа, никто не спрашивает. Так, мол, и так, прости, драгоценный! Плюти-плют.)

Но только представьте себе, живёт на свете существо, которое ощущает алёнушкино влагалище как своё собственное, просто как часть своего тела. Уму непостижимо! Нет, вы только задумайтесь об этом серьёзно!

А ещё живет существо по имени Мила, для которой её славненькая пизденка — тоже всего лишь часть её тела.

Кто-то из моих женщин, по-моёму, всё-таки Лена, сказал, что вот ведь смешно: столько любовных переживаний, а всего-то есть у них, у женщинок, две грудки и дырочка! Да уж! Пиздец! Дырочка — всем дырочкам дырочка, подобно тому, как хлеб всему голова…

Кажется, это от Венички пошло возвеличивание этого простого ласкового слова «дурочка». Дурочка. Дурочка моя.

Тьфу! Не об этом хочу. Продолжу позже. «Белое солнце пустыни». Марк Аврелич Захаров — талантливый эпистолярий.

Эпистола Ивановна, Ломоносов Корпускул Михалыч, Катулл наконец. Как бишь там, выньтеложки? Вынтилошки, да, Ирочка? Передавай привет Боре Хесину. «My little ку-ка-ре-ку!!!» — кричу я и прячу от солнца глаза.

Анечка, вожделенная медсестра, лечившая меня и моего маленького «Псевдушку» много страниц назад, была образованна, мила и прекрасна, как агнец, хотя и не без строго структурированной внутренней организации. Одним словом, красавицей была эта Анечка.