Лирика - Александр Блок

26 октября 1908

«Не затем величал я себя паладином…»

Не затем величал я себя паладином,Не затем ведь и ты приходила ко мне,Чтобы только рыдать над потухшим камином,Чтобы только плясать при умершем огне!

Или счастие вправду неверно и быстро?Или вправду я слаб уже, болен и стар?Нет! В золе еще бродят последние искры,Есть огонь, чтобы вспыхнул пожар!

30 декабря 1908

«Опустись, занавеска линялая…»

Опустись, занавеска линялая,

На больные герани мои.

Сгинь, цыганская жизнь небывалая,

Погаси, сомкни очи твои!

Ты ли, жизнь, мою горницу скудную

Убирала стенным ковылем!

Ты ли, жизнь, мою сонь непробудную

Зелены́м отравляла вином!

Как цыганка, платками узорными

Расстилалася ты предо мной,

Ой ли косами и́ссиня-черными,

Ой ли бурей страстей огневой!

Что рыдалось мне в шопоте, в забытьи,

Неземные ль какие слова?

Сам не свой только был я, без памяти,

И ходила кругом голова…

Спаленá моя степь, трава свáлена,

Ни огня, ни звезды, ни пути…

И кого целовал – не моя вина,

Ты, кому обещался, – прости…

30 декабря 1908

Через двенадцать лет[94]

К. М. С.

1. «Все та же озерная гладь…»

Все та же озернáя гладь,Все так же каплет соль с градирен[95].Теперь, когда ты стар и мирен,О чем волнуешься опять?

Иль первой страсти юный генийЕще с душой не разлучен,И ты навеки обрученТой давней, незабвенной тени?

Ты позови – она придет:Мелькнет, как прежде, профиль важный,И голос, вкрадчиво-протяжный,Слова бывалые шепнет.

Июнь 1909

2. «В темном парке под ольхой…»

В темным парке под ольхойВ час полуночи глухой

Белый лебедь от веслаСпрятал голову в крыла.

Весь я – память, весь я – слух,Ты со мной, печальный дух,

Знаю, вижу – вот твой след,Смытый бурей стольких лет.

В тенях траурной ольхиСладко дышат мне духи,

В листьях матовых шурша,Шелестит еще душа,

Но за бурей страстных летВсе – как призрак, все – как бред,

Все, что было, все прошло,В прудовой туман ушло.

Июнь 1909

3. «Когда мучительно восстали…»

Когда мучительно воссталиПередо мной дела и дни,И сном глубоким от печалиЗабылся я в лесной тени, —

Не знал я, что в лесу девичьемПроходит память прежних дней,И, пробудясь в игре теней,Услышал ясно в пеньи птичьем:

«Внимай страстям, и верь, и верь,Зови их всеми голосами,Стучись полночными часамиВ блаженства замкнутую дверь!»

Июнь 1909

4. «Синеокая, Бог тебя создал такой…»

Синеокая, Бог тебя создал такой.Гений первой любви надо мной,

Встал он тихий, дождями омытый,Запевает осой ядовитой,

Разметает он прошлого след,Ему легкого имени нет,

Вижу снова я тонкие руки,Снова слышу гортанные звуки,

И в глубокую глаз синевуПогружаюсь опять наяву.

1897–1909

Bad Nauheim

5. «Бывают тихие минуты…»

Бывают тихие минуты:Узор морозный на стекле;Мечта невольно льнет к чему-то,Скучая в комнатном тепле…

И вдруг – туман сырого сада,Железный мост через ручей,Вся в розах серая ограда,И синий, синий плен очей…

О чем-то шепчущие струи,Кружащаяся голова…Твои, хохлушка, поцелуи,Твои гортанные слова…

Июнь 1909

6. «В тихий вечер мы встречались…»

В тихий вечер мы встречались(Сердце помнит эти сны).Дерева едва венчалисьПервой зеленью весны.

Ясным заревом алея,Уводила вдоль прудаЭта узкая аллеяВ сны и тени навсегда.

Эта юность, эта нежность —Что для нас она была?Всех стихов моих мятежностьНе она ли создала?

Сердце занято мечтами,Сердце помнит долгий срок,Поздний вечер над прудами,Раздушенный ваш платок.

23 марта 1910

Елагин остров

7. «Уже померкла ясность взора…»

Уже померкла ясность взора,И скрипка под смычок легла,И злая воля дирижераПо арфам ветер пронесла…

Твой очерк страстный, очерк дымныйСквозь сумрак ложи плыл ко мне.И тенор пел на сцене гимныБезумным скрипкам и весне…

Когда внезапно вздох недальный,Домчавшись, кровь оледенилИ кто-то бедный и печальныйМне к сердцу руку прислонил…

Когда в гаданьи, еле зримый,Встал предо мной, как редкий дым,Тот призрак, тот непобедимый…И арфы спели: улетим.

Март 1910

8. «Все, что память сберечь мне старается…»

Все, что память сберечь мне старается,Пропадает в безумных годах,Но горящим зигзагом взвиваетсяЭта повесть в ночных небесах.

Жизнь давно сожжена и рассказана,Только первая снится любовь,Как бесценный ларец перевязанаНакрест лентою алой, как кровь.

И когда в тишине моей горницыПод лампадой томлюсь от обид,Синий призрак умершей любовницыНад кадилом мечтаний сквозит.

23 марта 1910

Утро в Москве

Упоительно встать в ранний час,Легкий след на песке увидать.Упоительно вспомнить тебя,Что со мною ты, прелесть моя.

Я люблю тебя, панна моя,Беззаботная юность моя,И прозрачная нежность КремляВ это утро – как прелесть твоя.

Июль 1909

«Как прощались, страстно клялись…»

Как прощались, страстно кля́лисьВ верности любви…Вместе таин приобщались,Пели соловьи…

Взял гитару на прощаньеИ у струн исторгВсе признанья, обещанья,Всей души восторг…

Да тоска заполонила,Порвалась струна…Не звала б да не манилаДальня сторона!

Вспоминай же, ради Бога,Вспоминай меня,Как седой туман из логаВстанет до плетня…

5 сентября 1909

«Все на земле умрет – и мать, и младость…»

Все на земле умрет – и мать, и младость,Жена изменит, и покинет друг.Но ты учись вкушать иную сладость,Глядясь в холодный и полярный круг.

Бери свой челн, плыви на дальний полюсВ стенах из льда – и тихо забывай,Как там любили, гибли и боролись…И забывай страстей бывалый край.

И к вздрагиваньям медленного хладаУсталую ты душу приучи,Чтоб было здесь ей ничего не надо,Когда оттуда ринутся лучи.

7 сентября 1909

На смерть Комиссаржевской[96]

Пришла порою полуночнойНа крайний полюс, в мертвый край.Не верили. Не ждали. ТочноНе таял снег, не веял май.

Не верили. А голос юныйНам пел и плакал о весне,Как будто ветер тронул струныТам, в незнакомой вышине,

Как будто отступили зимы,И буря твердь разорвала,И струнно плачут серафимы,Над миром расплескав крыла…

Но было тихо в нашем склепе,И полюс – в хладном серебре.Ушла. От всех великолепий —Вот только: крылья на заре.

Чтó в ней рыдало? Чтó боролось?Чего она ждала от нас?Не знаем. Умер вешний голос,Погасли звезды синих глаз.

Да, слепы люди, низки тучи…И где нам ведать торжества?Залег здесь камень бел-горючий,Растет у ног плакун-трава…

Так спи, измученная славой,Любовью, жизнью, клеветой…Теперь ты с нею – с величавой,С несбыточной твоей мечтой.

А мы – что мы на этой тризне?Чтó можем знать, чему помочь?Пускай хоть смерть понятней жизни,Хоть погребальный факел – в ночь…

Пускай хоть в небе – Вера с нами.Смотри сквозь тучи: там она —Развернутое ветром знамя,Обетовáнная весна.

Февраль 1910

«Когда-то гордый и надменный…»

Когда-то гордый и надменный,Теперь с цыганкой я в раю,И вот – прошу ее смиренно:«Спляши, цыганка, жизнь мою».

И долго длится пляс ужасный,И жизнь проходит предо мнойБезумной, сонной и прекраснойИ отвратительной мечтой…

То кружится, закинув руки,То поползет змеей, – и вдругВся замерла в истоме скуки,И бубен падает из рук…

О, как я был богат когда-то,Да все – не стоит пятака:Вражда, любовь, молва и злато,А пуще – смертная тоска.

11 июля 1910