Хо Ши Мин - Евгений Кобелев

Лишь через год, в октябре 1924 года, министерство по делам колоний получило из Москвы следующую шифровку французского посольства, которое только что было открыто в связи с установлением дипломатических отношений между Францией и Советской Россией: «Докладываю: в Москве находится коммунистический бунтовщик Нгуен Ай Куок».

В СТРАНЕ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ

Это Красная площадь…Светлы ее камни…Я ступаю в безмолвиивешней зари!О родная Москва!Ты навеки близка мне,Вдохновенье и счастьеМне вновь подари!..

Неимоверные испытания выпали на долю Советской власти в первые годы ее существования — разруха, голод, империалистическая блокада, интервенция, гражданская война… И все-таки совсем не это запечатлелось в памяти многих ветеранов мирового коммунистического движения, побывавших в Советской России в те незабываемые годы. Они рассказывали своим друзьям и соратникам, каким ярким кумачом революционных стягов и транспарантов горели улицы и площади древней Москвы, каким неистовым, беспредельным был революционный энтузиазм рабочих и крестьян, какая всесокрушающая вера в окончательную победу, заражавшая и зарубежных друзей, исходила от большевиков, смело вставших у кормила власти в огромной отсталой стране. «Кто из нас тогда чувствовал холод в легоньком пальтишке, рассчитанном на климат Рима, Генуи, Неаполя? У нас бились сердца, горели щеки, сияли глаза!» — писал о своем первом приезде в Советскую Россию ветеран Итальянской коммунистической партии Джованни Джерманетто, который стал впоследствии близким другом Нгуен Ай Куока.

Точно такие же чувства, да еще помноженные на свойственную ему пылкость характера и склонность к романтическому восприятию мира, обуревали и первого вьетнамского коммуниста, когда он сошел по трапу советского парохода «Карл Либкнехт» и очутился на причале петроградского порта. Жадно вдохнул он пахнущий морем и заводским дымом воздух — живительный воздух страны победившей пролетарской революции.

У него не было при себе никаких документов, кроме «проходного свидетельства» для путешествия в Советскую Россию на имя Чен Ванга. Кошелек его практически был пуст, все его сбережения, приготовленные для дальней дороги, съела чудовищная инфляция в Германии, где ему пришлось даже за газету расплачиваться тысячами марок. Весь его дорожный багаж состоял из легкого чемодана — того, который он получил от французского товарища на Северном вокзале в Париже.

Но что значат все эти мелочи в сравнении с рвущейся, словно ликующий победный клич, мыслью, что наконец-то он — первый из своих соотечественников — в стране, где воплотились в жизнь его юношеские мечты о свободе и счастье, где веками угнетенные и забитые стали теперь хозяевами своей судьбы. Он полон сил и энергии, ведь ему всего 33 года. Отсюда, из этой великой страны — колыбели мировой революции, он и начнет прокладывать путь к грядущему освобождению своего народа. Наконец ему, может быть, удастся осуществить еще одну мечту, с которой он не расставался последние годы, — встретиться с великим Лениным, чьи идеи так захватили его. Об этом своем сокровенном желании он поведал в первые же минуты пребывания на советской земле краскому-пограничнику, который занимался его въездными документами.

— С какой целью вы приехали в Советскую Россию? — спросил тот, заполняя опросный лист.

— Я хотел бы прежде всего увидеть Ленина.

— К сожалению, сейчас это сделать невозможно. Товарищ Ленин болен.

В Петрограде Нгуену пришлось некоторое время задержаться. Из его документов не было ясно, что он французский коммунист, едущий по делам Коминтерна. Пришлось запрашивать представителя ФКП в Исполкоме Коминтерна, чтобы тот удостоверил личность прибывшего вьетнамца. Но вот наконец все необходимые формальности позади, и поезд мчит Нгуена к Москве.

«Во время первого приезда в СССР я увидел, в каких тяжелых условиях приходилось начинать свой путь Советской стране, — вспоминал он об этих днях. — Трудно рассказать о величайшем героизме и самоотверженности рабочих, и крестьян, приступивших к строительству социализма. Вместе с тем уже очевидны были и первые достижения советского народа. Быстрый прогресс Советской страны, любой ее успех вызывали в сердце каждого революционера радость и счастье, наполняли нас гордостью за дело Великого Октября».

Действительно, многое из увиденного Нгуеном в Москве и на пути к ней значительно отличалось от того, что он ожидал увидеть. Французская буржуазная пресса изощрялась в клевете на страну победившего пролетариата. Правдивые же сообщения о советской действительности, публиковавшиеся в левых газетах, приходили с опозданием. Не успевали за стремительным бегом событий и свидетельства очевидцев.

К середине 1923 года все более зримыми становились замечательные плоды новой экономической политики, которую партия большевиков под руководством Ленина смело претворяла в жизнь. Позади остались голодные годы, разруха, кризис с топливом, с транспортом. Страна вступила в полосу хозяйственного подъема. Деревня радовала богатыми урожаями. К Петрограду с разных концов России уже шли первые эшелоны с хлебом, предназначенным на экспорт. Газеты регулярно сообщали об очередном снижении цен на промышленные товары. Анонсные тумбы на Тверской, Петровке, Кузнецком мосту пестрели призывной рекламой: «Громадный выбор товаров. Цены снижены на 40 процентов. Премия тому, кто найдет какой-либо предмет в ГУМе дороже, чем в других магазинах».

Свою речь на пленуме Московского Совета — это было последнее выступление вождя партии и советского народа — Ленин закончил жизнеутверждающими, пророческими словами: Из «России нэповской будет Россия социалистическая»[9]. И ростки социализма, подтверждая его гениальное предвидение, успешно пробивали себе дорогу.

В августе 1923 года в Москве произошло крупное по тем временам событие. Советское правительство приняло решение об открытии первой в истории рабоче-крестьянского государства Всероссийской сельскохозяйственной выставки. «Еще одна очередная победа революционного пролетариата», — писала «Правда».

В воскресный день Нгуен вместе с другими коминтерновцами поехал на выставку и долго бродил, восхищенный, по ее павильонам. Он смотрел на загорелые, обветренные, с широкими улыбками лица крестьян, прибывших в Москву из разных российских губерний и с далеких национальных окраин, слушал, как они с гордостью показывают посетителям плоды своего труда — огромные снопы крупнозернистой пшеницы и ржи, горы белоснежного хлопка, изумительные по красоте ковры ручной работы, и мысленно возвращался к колониальной выставке в Марселе. «Вот что может сделать свободный труд!» — думал он.