Совместный исход. 1976 - Анатолий Черняев

Брежнев: «Подумаем, небезынтересное соображение».

Замотал меня Пономарев подготовкой своего визита в Англию. Десятки вариантов для речей и т.п. Каждому нормальному человеку ясно, что никто не даст ему там распевать свои пропагандистские песни.

Зашел ко мне Иноземцев. Полистал бумажки и бесцеремонно припечатал: даже не пропаганда, а дешевая агитация. Я ему говорю: «Коля, ты пойди и скажи сам Б.Н.у вот то же самое. У меня уже мозоли на языке на эту тему».

Да, пошел он на х.. , ответствовал академик. Посылать туда секретаря ЦК КПСС и кандидата в члены ПБ может только человек, у которого за спиной есть нечто, а именно Генсек, который не стесняется в выражении своего презрения Пономареву. Но тут есть и объективное начало, которое отражают такие люди, как Иноземцев, Арбатов, отчасти Александров, хотя этот более идеологичен. Называется это «государственный подход», т.е. умение исходить из реальностей и вести себя по-деловому с западными деятелями, рассчитывая на реальные результаты и для экономики, и для мира. Пономарев же мыслит идеологическими категориями «борьбы против империализма», разоблачительно- пропагандистскими. И, конечно, вызывает раздражение, прежде всего тем, что хочет выглядеть непримиримым защитником «наших классовых интересов», даже больше, чем сам Леонид Ильич. Я, разумеется, целиком на стороне Иноземцева и Арбатова, они это знают, но и понимают, как и то, что жизнь меня определила при Пономареве.

В общем-то, и сам Брежнев близок к этой концепции (Чехословакия - другой вопрос). Пономаревский же подход окончательно губит МКД. Все, пока еще жизнеспособное в нем, никогда не вернется в коминтерновский загон, ибо это - тупик, маразм, самоубийство компартий.

7 ноября 76 г.

Был на Красной площади. Пошел на прием в Кремль. Самое сильное там впечатление

- роскошные жены высокопоставленных чинов: меха, бриллианты, барская манера держаться

- словом, соль Земли.

С 28 октября по 3 ноября - в Англии. Впервые делегация КПСС у лейбористской партии. Возглавляет Пономарев. В делегации Афанасьев («Правда»), Иноземцев, Пименов (ВЦСПС), Круглова (ССОД) и я. Сопровождающие переводчики - Джавад Шариф, Лагутин, Михайлов.

Накануне, примерно за 10 дней, английская пресса и радио устроили антипономаревский шабаш: он - главный инспиратор оккупации Чехословакии, он - главный антисемит, он - со времен Коминтерна учит компартии, как ликвидировать демократию, и сейчас его главная задача - подрывать западные режимы. Транспаранты - No wanted in Britain!, - т.е. так, как обычно пишут об уголовниках.

Сам Ян Микардо - председатель иностранной комиссии лейбористской партии, за день до нашего приезда заявил Би-Би-Си, что, действительно, Пономарев «нежелателен», но не они, лейбористы, определяют состав делегации, также, как мы, когда ехали в Москву в 1973 году, не позволили бы ей определять состав нашей делегации, ибо в этом случае меня-то уж, еврея и сиониста, ни за что бы в Москву не пустили. Я по должности вынужден принимать Пономарева, а моя жена вместе с другими будет демонстрировать на улице против притеснения евреев в СССР.

С момента прибытия в Хитроу почувствовали, что такое британское security. Потом мы с ними пивали коньяк. Рыцари своего дела. Любо-дорого смотреть, как работают. Нашим учиться и учиться.

Б. Н. с самого начала и до отлета дул в одну дуду: мы за мир, против гонки вооружений, за советско-английское сотрудничество, за торговлю, за дружбу между нашими народами. Нигде не давал себя сбить. Один раз только вышел из себя - в парламентском комитете, но об этом позже.

В парламенте чуть было не дошло до скандала. Мы находились на галерее для гостей. Внук У. Черчилля, тоже Уинстон, а также Маргарэт Тэтчер, «красавица и стерва» (как тогда я ее оценил, впервые увидев) и другие, особенно сионистский лидер Дженнер, демонстративно явившийся на заседание в ермолке, устроили обструкцию дискуссии по обычной повестке дня. Спикер то и дело стучал жезлом и выкрикивал: «Order! Order!» Но парламентарии не унимались.

В конце концов кто-то крикнул: «В парламенте - чужой!» Это средневековый парламентский пароль, и если его произносят на заседании, то спикер обязан объявить голосование (divisions, т.е. парламентарии расходятся, кто влево, кто вправо, в зависимости «за» они или «против»). И если большинство «за» - галерея немедленно должна быть освобождена от посторонних. Голосования по такому вопросу, говорили нам, не было в британском парламенте 150 лет.

Выручил премьер-министр Каллаган. Он встал и пошел из зала, дав тем самым понять нам, что он готов изменить время намеченной встречи с Пономаревым и провести ее немедленно в своем кабинете, тут же в здании парламента.

Мы поднялись и потянулись к выходу, сопровождаемые презрительными возгласами парламентариев. (В газетах на другой день писали: делегация, мол, хотела избежать унижения, если б ее стали выводить. Впрочем, голосование оказалось совершенно неожиданным - 198 проголосовало за то, чтобы мы остались, и только 8 - против!)

Пономарев был «заведен» на еврейской теме до предела. И когда по возвращении из Шотландии состоялась встреча с группой парламентариев-лейбористов в помещении их фракции в Вестминстере, произошло следующее.

Уселись за большим круглым столом. Председательствовала Джоан Лестор. Явился и Дженнер в ермолке, демонстративно выложил в центр стола Библию, подписанную 250 членами парламента и «рулон» Великой хартии вольностей. Но как только Дженнер затронул еврейскую тему, Пономарев взорвался. Произнес экспромтом самую выразительную речь, какую я когда-либо слышал из его уст; разошелся, потерял самообладание, стучал по столу, указывал перстом. Быстрый Женя Лагутин, референт нашего отдела, едва успевал переводить. Начал тихо, но с каждой фразой разгорался: «Я хотел бы знать, объяснял ли кто-нибудь когда- нибудь этим мальчикам и девочкам, которые шумят за этими стенами «Ponomariev out!» [он так и сказал, по-английски], что если бы не Красная Армия, вообще некому бы было сейчас эмигрировать в Израиль - ни из СССР, ни из любой другой страны?! Не было бы вообще еврейского народа как такового!»...

Достопочтенные джентльмены были сначала ошеломлены, иронически улыбались в ответ на его горячность, переглядывались, а потом посерьезнели и стали неодобрительно поглядывать на Дженнера. А один, воспользовавшись паузой в пономаревском шквале, бросил «спасательный круг», предложив перейти к вопросу об англо-советской торговле. Б.Н., опомнившись, принял пас.

На утро газеты вышли с большими заголовками: «Mr. Ponomariev shouts on M.P's» [5]. Так представил дело и Дженнер на своей пресс-конференции. Но Джоан Лестор, которая дала свою пресс-конференцию, заявила в ответ на вопросы, что сидела рядом с Пономаревым и не видела и не слышала, чтобы он стучал по столу и кричал на членов парламента. Между тем, при отъезде в аэропорту она же вручила мне большую пачку писем с просьбами о разрешении на выезд наших евреев. А Б.Н. в «задушевной беседе» с делегацией в самолете сказал, подводя итоги: «Надо с еврейским вопросом что-то делать. Мы недооцениваем отрицательного влияния этого вопроса на результаты нашей внешней политики и вообще на возможности продвигать идеи социализма на Запад».