Изотопы для Алтунина - Михаил Колесников

— Технологию мы соблюдали тютелька в тютельку. Алексей Степанович может подтвердить: он все время присутствовал, советы давал.

Начальник мартеновского цеха болезненно сощурился, и лицо его стало как бы суше, старее.

— Ну, и что будем делать дальше, кузнец? Зашли в тупик? Так полагаешь?

Сергею стало жаль его. Не очень уверенно предложил:

— Может быть, повысить степень осадки?

Тут уж вмешался Самарин:

— В провальну яму не напасешься хламу. А если дело все же не в технологии ковки?

Сергей никак не мог понять, чего хотят от него эти двое.

Наконец Мокроусов объяснил:

— Хорошо, что пришли всей бригадой. Договоримся мы вот как... Пусть Карзанов со своими изотопами шурует у нас в цеху. Авось что-нибудь подскажет, хотя я, признаться, мало верю в это. Выплавка стали существовала и до его изотопов... А вам пока по-прежнему придется ковать опытные валы. Разного веса. Проявите терпение!

Все молчали. После двух неудач работа казалась зряшной. А это может довести до нервного истощения. Не в зарплате дело. Никому неохота загонять себя просто так, без смысла.

— Не ковка, а разложение коллектива, — проворчал Носиков.

— Я тоже дураком был: не ценил спокойную работу на молоте, — согласился Алтунин. — Куешь себе какую-нибудь вилку, и дела до тебя никому нет. А тут идешь, словно сквозь строй, и все допытываются: «Опять запороли?», «Почему запороли?» Редактор многотиражки сует заметку: «Прочтите про вашу бригаду: «Девятый вал». Как у Айвазовского. Говорят, будете ковать девять опытных валов из слитков разного веса. Так ли это? С вашими орлами, Алтунин, можно было бы не тратить столько драгоценной стали на опыты».

Сейчас Сергей уже не отделял себя от бригады, и она не отделяла себя от него. Появилось-таки единство, понимание с полуслова.

Переглянувшись со всеми, Алтунин уверенно сказал Самарину и Мокроусову:

— Ну что ж, будем ковать с полной отдачей. Как будто валы и не опытные вовсе. Только если уж ничего не получится, не обессудьте.

— Пусть редактор многотиражки заготовит новую заметку — «Сизифов труд», — сострил Пчеляков.

На этот раз ему улыбнулись все.

Каждый новый слиток бригада рассматривала с пытливым ожесточением: получится или не получится?.. Но ощущением бесполезности своего труда люди уже не тяготились. Понимали, что в силу необходимости они являются сейчас поставщиками опытного материала для заводских лабораторий. Это было своеобразным их соучастием в научно-исследовательской работе.

Почти во всяком новом деле встречается нечто не предусмотренное никакими планами и инструкциями. Однако пройти через это надо. И как можно быстрее! Потому что задержка в кузнечном цехе тормозит прохождение государственного заказа через другие цеха завода. А невыполнение заказа в срок может свести насмарку трудовые усилия огромного коллектива строителей новой электростанции, для которой требуется этот невиданный по своим габаритам турбогенератор.

Трудовая взаимосвязанность нерасторжима. Так старайтесь же, кузнецы!

На гидропресс подается слиток в семьдесят тонн.

— Осадить до тысячи пятисот пятидесяти миллиметров!

-— Проковать на две тысячи четыреста пятьдесят миллиметров!

— Прожать до тысячи четырехсот миллиметров за один ход пресса!

— Проковать на квадрат!

— Проковать на восьмигранник!

— Подсечка!

— Излишки отрубить!

— Проковать бочку!

— Отцентрировать и отрубить остаток!

— Клеймить поковку!

— Отжечь в течение сорока минут!..

Заключение комиссии: брак! Стальной труп.

Еще тверже сжимает Алтунин губы, еще суровее его взгляд. Начинается все сначала.

Изготовляется опытный вал из слитка в тридцать девять тонн.

— Закатать хвостовик и отрубить излишек!

— Сбиллетировать на тысячу триста миллиметров!

— Отрубить кюмпель...

Заключение комиссии: брак! Стальной труп.

А на прессе уже новый слиток.

— Проковать концы!

— Разметить и подсечь бочку!

— Отрубить хвостовик!

— Проковать кюмпельный конец!

— Отрубить отход...

Иногда забываешь, зачем все это и когда оно началось... Металл не хочет подчиняться человеку.

Окончательно утратив представление о времени, о том, что большинство людей живет мирно и спокойно, ты, Алтунин, весь сосредоточился на очередном слитке. Даже о Кире не думаешь.

— Попробуем еще раз... Проковать концы!.. Проковать концы... Проковать концы... Проковать концы...

Страшное у тебя лицо, Алтунин: пепельно-серое, с провалившимися, тусклыми глазами, воспаленными веками, плоскими щеками — постаревшее, закопченное, будто ты только что вышел из труднейшего боя.

Но закончится смена, и Сергея опять начинают одолевать горькие размышления о размолвке с Кирой. Уже на второй день после этой размолвки он подкараулил ее у заветной лиственницы:

— Кира, я, наверное, в чем-то неправ? Почему ты ушла? Я буду ждать тебя сегодня после работы.

— Можешь не утруждать себя.

— За что ты рассердилась?

— Я на тебя не сержусь, не воображай, пожалуйста. Просто решила взять себя в руки: пора готовиться в институт. Понимаешь? Через полтора месяца ехать в Москву, сдавать экзамены, а я учебники еще не раскрывала.

Но он-то понимал: это всего лишь предлог. Она не хочет встречаться с ним... Конкурентоспособные варианты?.. Неужели из-за этого? Нет, конечно. Порвав с Карзановым, она, по-видимому, считает, что и Алтунин должен относиться к нему если не враждебно, то, во всяком случае, холодно. Не водить с ним дружбу, не нахваливать карзановский проект перед больным Скатерщиковым...

Все это выбивало его из колеи.

По ночам он маялся в тоскливом одиночестве, вспоминал ее губы, ее руки. Тоску нагнетал женский голос из соседнего подъезда, негромкий, но въедливый, какой-то исступленный:

Уж тебе бы, бане-паруше,По бревну бы раскатитися,По кирпичику развалитися.Уж как баня-то парушаНа лютых-то зверях вожена,На лихо место поставлена...

Женщина пела о чем-то очень важном, позабытом всеми. Позабыто и значение слов. Звучат они непривычно, непонятно. А ведь когда-то люди свободно изъяснялись на таком образном языке. Да и теперь, наверное, кое-где изъясняются. Он остается своим, родным:

Все ветры повинут,Все люди помолвятДа меня огросянут!Снесможнехонько мне, горюшечке,Ходить по сырой земле...

Горели крупные звезды над крышами панельных домов. И почему-то не верилось, что там, в черном небе, к Аэлите в гости летит межпланетная станция.

Песня из соседнего подъезда пробуждала в Алтунине желание быть рядом с Кирой, смотреть ей в глаза, притушенные тьмой, касаться ее плеч. Ему казалось, что странная женщина, которая так тоскливо поет в ночи, знает что-то такое, чего не знает он, Алтунин, с его тремя курсами высшего образования.

...Совершенно измученный, стоял Сергей у дома Киры и смотрел на ее окно. Там горел еще свет. Горел долго. Уже перестали ходить трамваи и автобусы, а свет горел, и Сергей все стоял. Куда ему было деться от нее?..

Но вот свет погас, и он подумал, что нужно все-таки уходить.

И в тот же миг в подъезде мелькнула ее фигура в белом платье. Она тихо позвала Сергея. Он бросился к ней, схватил за руки, осыпал лицо поцелуями. Так и стояли они почти до рассвета.

Подъехала легковая машина, из нее вышел Самарин. Наверное, он был очень уставшим: прошел мимо, едва не задев их плечом, и не узнал родной дочери.

Они сидели в заводском скверике. Букреев щурил от яркого солнца слегка вздернутые к вискам глаза с толстыми верхними веками и был похож на бурята или монгола. Во всяком случае, чернота его жестких волос и бровей была откровенно восточная. Алтунина остро интересовал этот человек. Они уже были на «ты».

— Ты где служил срочную? — спросил Сергей.

— В военно-строительном отряде Северо-Кавказского округа. А ты?

— Я — в Забайкалье. На учениях выявлял и прогнозировал «радиационную обстановку». Знаешь, что это такое?

— Слыхал, но не соприкасался. Выходит, не случайно ты в помощниках у Карзанова?.. Радиация... Прогнозирование... Да, брат, армия в каждом след свой оставляет... У нас в строительном тоже свои прогнозы были. Теперь, как я понимаю, без них жить нельзя. Вся жизнь наша, если вдуматься, требует прогноза.

Сергей слушал его с некоторым удивлением: не думал он, что молчаливый Букреев склонен к таким обобщениям.

— Мы только и делаем, что составляем прогнозы, — продолжал Букреев, — дома, на заводе, и даже хоккей смотрим и то прогнозируем: пытаемся угадать, какая команда выиграет.

Он закурил, пустил вверх синюю струйку дыма, зажал сигаретку между толстыми пальцами — так она и дымила сама по себе.

— Сегодня вот выковали еще один вал. А прогноз какой? — неожиданно спросил Букреев. — Неужели так и не докопаемся до сути?