Заложница. Сделка - Вера Чиркова

— Ительс… не называй его другом. Я пока плохо понимаю, почему тут исчезают оставленные брачным ритуалом знаки, и почему вы считаете себя вправе разрушать священные союзы, но нас с Харном связывают и другие, более сильные узы. И потому бесполезно пытаться заставить меня выбрать кого-то другого, ни к чему хорошему это не приведет.

— Да… ты умеешь защищаться, я заметил. Но не так всё просто… и раз у меня есть немного времени, могу объяснить. Как я уже сказал, сюда попадают только преступники, жертвы и авантюристы, и большая часть из них — мужчины. А поселкам нужны дети… без этого тут не выжить. Потому и приняли первые прошедшие через границу поселенцы закон, считать всех попавших сюда женщин общим достоянием. И отдавать право на отцовство только самым лучшим. Не смотри так возмущенно… я сам понимаю, как это некрасиво звучит. Но иного способа продолжить род у изгоев нет.

— А туземные женщины?

— Откуда им взяться?! Когда старшие расы решили закрыться от наших предков границей, отделив им малую толику мира, они переправили в эту огромную клетку всех людей до единого.

— Не может быть… — охнула тень, начиная понимать суровую истину, все живущие тут люди — потомки беглецов из прибрежных герцогств, и, стало быть, возможности возврата на родину нет вовсе, либо она невероятно мала.

— Увы. Но у нас есть и другие законы. Если кто-то сделает для поселка нечто очень полезное, на общем совете ему выдают право на исполнение желания… любого. И даже новенькую женщину можно получить… только не навсегда… на полгода. У меня такое право было, и в обед, когда мы пришли от гор, я в уплату за исполнение желания потребовал тебя… а совет согласился. Но теперь обстоятельства изменились… у меня появилась новая мысль. Сейчас я отправлюсь на совет, и откажусь от своего желания, это разрешено, — лекарь бережно поставил сосуд на полку, запер застекленную дверцу и повернулся к девушке, меряя ее испытующим взглядом.

Внимательно слушавшая его тень остановилась возле рабочего стола, мимолетно оглядела привычные алхимические приспособления, яснее всяких слов объяснившие ей, чем занимается в свободное время хозяин дома, и замерла, ожидая продолжения такого необычайного предисловия. Все заученные ею правила, основанные на опыте общения с обычными людьми не одного поколения теней, твердили Таэльмине одно, не стоит сейчас торопить Ительса или задавать ему вопросы. Судя по всему, мужчина решился на какой-то особый поступок и пока даже сам не уверен в правоте своего выбора.

— Почему ты молчишь? Неужели тебе не интересно, отчего я собираюсь так резко отказаться от собственного решения?

— Потому и молчу. — Пожала плечами тень, уловила мелькнувшее во взгляде лекаря разочарование и сочла нужным пояснить, — Ты хорошо разбираешься не только в правилах поселка, но и в законах местных жителей… а я о них имею самое смутное представление. Откуда же мне знать, какие доводы повлияли на твой выбор? Ясно лишь одно, ты человек взрослый и здравомыслящий… и раз говоришь, что изменились обстоятельства, значит так и есть… не верить тебе у меня нет никаких оснований.

— Благодарю, вас, ваша светлость, — внезапно с саркастичной вежливостью поклонился Ительс, — вы развеяли мои последние сомнения. Ни одна служанка или даже белошвейка не смогла бы так разумно и главное доходчиво высказать свою точку зрения и одновременно отпустить мне сразу три комплимента. Прошу прощения… за мои прежние заблуждения, всему виной этот маскарадный костюм. А потому я намерен немедленно отправить тебя в дом невест… не по чину таким людям, как я, знатные невесты, к тому же твой муж будет мне гораздо более полезен… И прошу прощение за неподобающее обращение… но здесь нет обычая называть одного человека, даже самого знатного, на вы. А за невольное оскорбление позволь подарить небольшой подарок… и отправляйся в свою комнату… собираться.

Глава шестнадцатая

Хатгерн исподтишка проводил хмурым взглядом уходящую следом за лекарем лаэйру и крепче стиснул зубы. Как бы ни хотелось ему сейчас сорвать с запястий небрежно намотанную веревку, выхватить оружие и, раскидав туземцев в разные стороны, ринуться вслед за тенью, позволить себе так поступить он не мог.

Придется терпеть. И не столько ради сохранности собственных тайн, сколько из-за оружия и ценных вещей, которые в случае неповиновения сразу же отберут бесцеремонные поселяне. Как отобрали у Меркелоса все, что сочла не стоящим внимания тень, герцог имел возможность лично наблюдать.

— Вместе их не сажайте, — хмуро скомандовал шедший впереди пленника Кранд и пошагал куда-то вглубь дома, а его помощники довольно невежливо подтолкнули герцога к ведущей в подвал узкой лесенке.

Камерой поселенцам служил набитый к зиме бочками с соленьями и ящиками с корнеплодами подвал, в углу которого стоял ларь, накрытый вытертой лосиной шкурой. Меркелоса утащили куда-то дальше, и, судя по звяканью засовов, запирали его намного усерднее, чем Харна.

Герцог мстительно усмехнулся, прошел к одной из бочек, и, сбросив с запястий надоевшие путы, вытащил из-под крышки огромное светло — зеленое моченое яблоко. После, устроившись со всем доступным удобством на своем арестантском ложе, Харн вонзил крепкие зубы в свою добычу и задумался. Как он слышал краем уха, совет будет только на закате, и значит до того момента у него есть несколько часов на спокойное осмысление всего, что он успел заметить и расслышать. И хотя герцог предпочел бы обсудить сделанные наблюдения и предварительные выводы с тенью, в чью наблюдательность и разумность он успел уверовать, придётся обходиться без нее.

Глухое раздражение, клокотавшее где-то глубоко в груди при воспоминании о смирно топавшей за долговязым целителем мальчишеской фигурке, внезапно вскипело неистовым гневом и охваченный непреодолимым желаньем бежать следом за ними Хатгерн вмиг забыл и о яблоке и об осторожности.

— Проклятье, — яростно взрыкнул герцог, сообразив вдруг, как неблагородно и отвратительно он вел себя по отношению к Таэльмине с первой же минуты знакомства.

А заодно и ко всем ее подругам по несчастью.

Вместо того чтобы проникнуться состраданием к ни в чём не повинным девушкам, предложенным проигравшими войну соседями в качестве залога и гарантии мира, поспешил решить их судьбу, предложив в младшие жены своим преданным друзьям и соратникам. Ни на минуту не задумавшись, какими бедами может обернуться его непродуманное решение. И для девиц и для друзей. Да он и самому себе выбирал женщину, с которой положено делить радости и печали, вовсе не сердцем, а умом, как тогда казалось, по тщательно продуманному плану…

Как теперь стало предельно ясно, план действительно был… но вовсе не его, сам Хатгерн только покорно шел по тропе, проложенной для него хитроумными интриганами. И если бы тень не оказалась так честна и предусмотрительна, все закончилась бы для него вовсе не тут и не сейчас.

— Харн! — встало вдруг перед мысленным взором герцога хмурое лицо Вардина, преданного и многократно проверенного друга, — мне не нравится этот план! С какой стати ты начал поступать так, как ждут от тебя Люфрен и Юверсано? Почему ты не соберешь нас на совет, как бывало, а решаешь все с советником и Регорсом?

— Потому что дурак доверчивый… — смешанный с досадой стыд окрасил яркими пятнами скулы Хатгерна, — и нет мне прощенья…

Он уже почти вслух бормотал свои покаянные признания, когда запястье вдруг резко стянуло невидимой ловчей петлей. Острая, словно от удара кинжала боль мигом вырвала сознание из плена странного наваждения, заставлявшего признаться самому себе в тех заблуждениях и ошибках, какие он очень нескоро признал бы по собственному желанью.

Харн дернул вверх рукав рубахи и ошеломленно уставился на перемигивающиеся разноцветными огоньками камни соединявшего их с Таэльминой браслета, начиная понимать, какое чудо заставило его сбросить с разума неодолимые путы чужой воли.

— Ну, как ты тут? — дверь подвала распахнулась, и на пороге возник ехидно ухмылявшийся Кранд.

— Хорошо, — с усмешкой сообщил Хатгерн, в доказательство смачно откусывая большой кусок позабытого было яблока.

— А сказать мне ничего не хочешь? — нахмурился не поверивший ему старшина и получил в ответ полный искреннего недоуменья взгляд.

Он явно хотел сказать пленнику что-то еще, но неподалеку раздался истошный вопль, в котором герцог опознал голос Меркелоса, а затем и встревоженные крики поселян. Старшина развернулся и опрометью бросился туда, не заперев за собой дверь.

— Никогда не поверю, будто ты сделал это случайно, — ехидно заявил вслед ему Харн и, вспомнив про браслет, снова отодвинул рукав.

Теперь артефакт сидел на запястье свободно, герцог даже покрутил его туда — сюда, зато ритуальные брачные узоры на коже как будто слегка выцвели. Несколько секунд Хатгерн изучал незамысловатые завитки, все сильнее проникаясь осознанием неизбежности их потери. И неожиданно для него самого, возможность вновь оказаться холостым и свободным, словно ветер, человеком, отозвалась в душе глухим протестом.