Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

А теперь – это еще что такое? Из-за ритмичного шума надвигается приглушенный грохот и гул. Удары молотов и шлепки идут почти вплотную, но глубоко за ними проявляются какие-то другие шумы. Это больше не стена шума, но эшелонированная по глубине зона шума. И вдруг вот оно: Гром и грохот, и настоящие громовые раскаты!

Глубинные бомбы!

Они обрабатывают какую-то подлодку – никакого сомнения... Совершенно ясно: Там пытаются прорваться и другие лодки в La Pallice – некоторые, может быть, из Saint-Nazaire, например. И вот теперь такая лодка в обработке...

Как далеко можно слышать разрывы глубинных бомб? Чертовски далеко, если стоишь под водой. Но как далеко? На 20 морских миль? Вздор! Гораздо дальше!

Гром и грохот длятся беспрерывно, кажется, раздаются впереди по правому борту. Но я могу и заблуждаться. Невооруженным ухом можно с трудом определить местонахождение источника шума. Один раз звучит так, как будто бы раздается от бакборта, затем даже кажется, что мы буквально полностью окружены грохотом. Но я говорю себе: Этого не может быть. Это грохотание и то наплывающий то уходящий отклик громовых раскатов не образуют кольцо вокруг нас, они просто доносятся с разных направлений.

В конце концов, я должен был бы уже привыкнуть к этой разновидности шума и больше не реагировать так сильно. Люди на Западном фронте в 14-18 году должны были слышать орудийный грохот тоже сутки напролет. В каждом фильме о позиционной войне во Франции обыкновенно царит такая же шумовая кулиса – ее записали на пластинки и сложили в архивы: все время требуется киношникам. Может быть, Томми уже также изобрели и подводное звуковое устройство для фонового сопровождения своих действий, записали весь этот шум и грохот на пластинку и усилено посылают в районе своего нахождения. Вероятно, делают это, чтобы порвать наши нервы, свести с ума и даже без оригинальных звуков?

Прекрасно, если бы это так и было! Но здесь звучит уж больно серьезно. Бомбы предназначены какой-то подлодке. Или двум? И все резче и резче работают бомбометы: обыкновенная пустая трата боезапаса. Трудно представить, сколько суммарно стоят эти глубинные бомбы, что ежедневно сваливаются в море.

Вуммеруммеруммм: Триольный звук! Звучит уже лучше – несколько жестче, чем затертый грохот. «Бомб страха» вроде тоже нет.

Появляется командир, и оберштурман уступает ему место у пульта с картами.

- Мы должны быть сейчас на высоте Larmor-Plage. 53 градуса: Larmor-Plage и Port-Louis.

Конечно – мне следовало бы давно об этом подумать: никакой не Saint-Nazaire, а Lorient! Мы на высоте Lorient. Значит, там какая-то лодка хочет проскользнуть через лазейку, и это ее теперь чистят граблями, судя по всему.

В Lorient располагаются Вторая и Десятая флотилии.

Из Lorient ходили большие подлодки. Водоизмещением в 1120 тонн, тип IX-C, с двумя кормовыми торпедными аппаратами вместо одного, как на нашей лодке. Эти большие подлодки были способны преодолеть 11000 морских миль в автономном плавании, при 12 узлах хода в непогруженном состоянии. Я даже однажды слышал слушок, что в Lorient стояла подлодка типа IX-D-2, водоизмещением 1615 тонн, способная преодолеть 24000 морских мили. Такая лодка была бы способна в автономном плавании пройти почти вокруг всей Земли.

Лежат ли в Lorient еще больше лодок в эллингах?

Я должен прижаться, так как два человека хотят пройти в корму, вплотную к командиру. Он делает полукруг острием циркуля. «Мы должны уйти еще дальше», бормочет при этом.

А вместе с тем драгоценное время утекает! – дополняю его втайне.

Мы определенно загнаны в тупик.

Но вся эта война и так является непрерывной последовательностью тупиков. Всегда этот вечный поиск меньшего зла! И всегда выбираться из беспорядка неизвестных факторов – неподдающихся учету факторов. Как часто имела значение способность принимать решения с наигранной решительностью и поступать таким образом, словно они являлись продуктом логичного мышления – а не чистой случайности.

Теперь это снова проявляется таким же образом: Командир хочет сделать еще более крупную дугу на запад, так как он предполагает сосредоточение вражеских сил между нашим курсом и побережьем – сказано четко и сжато: как в журнале боевых действий. Что означает, что мы ничего не знаем о враге. Мы просто предполагаем, что Томми стянули кольцо вокруг портов в Lorient и Saint-Nazaire, так же как и вокруг Бреста. Причем, однако, никто не знает, какое в данное время положение во Франции, в самом деле. Сумели ли наши остановить танки янки при их атаке или они продвигаются дальше вперед также быстро как от Avranches в Ренн. Продвигаются ли янки дальше в направлении Парижа или на юг...

Командир колеблется еще какое-то время, а затем дает коррекцию курса, которую он рассчитал.

Если мы пойдем этим новым курсом, то наверняка придем в Панаму.

Оберштурмана нигде не видно. Ну, думаю, он все равно своевременно заметит, куда мы плывем в этой гондоле...

Когда хочу пройти через люк переборки вперед, вижу горящую красную лампочку над переборкой носового отсека: Triton свободен! Чудо! Так быстро я еще никогда не продвигался вперед. Наконец-то мне выпал шанс сходить по-большому по-человечески. По-че-ло-ве-чес-ки! и без зрителей. Слава Богу, облагодетельствовал, теперь могу испытать обычный при калоизвержении процесс кряхтения и потуг. Задержать дыхание, еще раз покряхтеть и потужиться – плюс музыка глубинных бомб.

Лучше всего я бы так и сидел здесь.

Какая жалость, что про запас нельзя посрать и помочиться.

Теперь, однако, враги могли бы прекратить свой шум!

Наконец, я управился с делами в темном гальюне.

У меня в кармане еще есть остаток туалетной бумаги – Хвала Господу и аллилуйя! А теперь брюки снова вверх, и я могу даже вымыть свои лапы под маленьким краником – морской водой и мылом.

Едва откладываю задвижку, как из руки буквально тут же вырывают дверь, и кто-то рвется мимо меня – наклонившись как от ранения в живот.

Те, наверху, хотят порвать нам нервы своими хлопушками. Но я чихать на них хотел! Забираюсь на матрас, поворачиваюсь на левое ухо и прижимаю подушку к правому: Я достаточно долго терпел эту долбежку.

Долгое время не чувствую, сплю ли я или бодрствую. Бессонница схожая с агрипнией . Я страдаю полубессонницей. Вероятно, у меня не отсутствует сон, вероятно, я только воображаю себе это. Кто его знает...

Я как-то слышал, что люди, у которых отсутствует хороший сон, обычно переоценивают свою бессонницу.

Моя названная тетя Хильда, как раз и была такой. Просто не могло соответствовать истине, когда она каждое утро заявляла, что не сомкнула глаз ночью. Когда-нибудь она точно засыпала, так как человек не может существовать без сна. Но чем ценен полусон? Определенно не половиной настоящего сна, потому что тогда мы не должны были бы спать вдвое дольше...

Как только командир справляется с недостатком сна? Как он может быть постоянно на ногах? Я кажусь сам себе уже полностью измотанным и опустошенным за эту поездку – что же тогда говорить о командире? Ведь у него из всех людей на борту наименьшие запасы сил.

Представление того, что мы не сможем найти пристанище ни на одном берегу, того, что для этой лодки нигде больше нет пристани, снова посещает меня. В полусне мне видится, будто мы уже много месяцев движемся по этому соленому морю. Не перед французским побережьем, а где-нибудь в безбрежных широтах без всяких координат. Топливные цистерны уже давно опустели и подлодка движется течениями – уже 100 лет или около того, без возможности когда-нибудь прибыть куда-нибудь...

И затем снова вижу изображения Симоны: Симона в широкой, расписанной цветами юбке на гоночном велосипеде. Симона в длинных, остронаглаженных брючках и тонком пушистом розовом свитере из ангоры легко и быстро двигающаяся между столиками своего кафе. Симона совершенно голая, коричнево-загорелая, увешенная морскими водорослями словно мальчишка-оборванец, в коричневато-зеленоватых разорванных лохмотьях... Картины сменяются в быстром темпе. Но это не фильм, а устойчивые картины, своего рода слайды, на мгновения вспыхивающие в мозгу.

Из болтовни, проникающей в полусон моего сознания, невольно составляю диалог.

- Центральный! – голос рулевого сверху из башни.

- Слушаю! – ответ вахтенного центрального поста.

- Запрос времени! – снова рулевой.

Придурок, думаю в полусне, мы должны сосредоточиться на том, чтобы рулевому смена пришла к назначенному часу. Всегда этот дурацкий запрос времени.

- Башня – 16 часов! – сообщает вахтенный ЦП наверх.

По-видимому, господа нуждаются в таком общении, чтобы взаимно поддерживать себя в состоянии бодрствования. Без подобной литании рулевой там наверху мог бы заснуть – никто бы и не заметил.

Некоторое время все молчат, затем из полумрака подо мной слышу приглушенные слова, почти шепот: