Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

В тот день нам приходилось расплачиваться за нежелание называть вещи своими именами. Ведь в своих письмах отец ни разу не назвал ракеты ракетами, а только оружием, которое противная сторона считает наступательным. Теперь терминологические увертки оборачивались против нас, американцы заявляли, что и это вооружение они всегда классифицировали как наступательное… А уж что вы, то есть мы, имели в виду, то это ваше дело: советское правительство согласилось вывести с Кубы наступательное оружие.

Когда и почему в высших эшелонах власти в США стали менять позицию, сейчас сказать трудно. Мне кажется, почувствовав слабину, просто решили урвать побольше. Прощупывание началось даже несколько раньше. Накануне, во время переговоров, Макклой первый раз закинул удочку, завел речь о выводе с Кубы зенитных ракетных комплексов. Микоян удивился: «Какое же это наступательное оружие?» Ответа на его вопрос не нашли, и вопрос о «семьдесят пятых» больше не поднимался.

Откуда вообще возник этот перечень? О бомбардировщиках Ил-28 упоминалось еще в выступлении президента в «черный» понедельник, и Роберт Кеннеди в своей книге приводит разговоры о них в Исполкоме. Об остальном до приезда Микояна не произносилось ни слова.

В январе 1991 года я спросил Раймонда Гартоффа, человека, в те годы причастного к составлению перечня, чем они руководствовались? Ответ оказался на редкость незамысловатым: в документ включили все известные виды вооружения, которые можно формально отнести к наступательным. Именно поэтому устаревшие бомбардировщики, а не новейшие МиГи-21 стали предметом торга.

По моим догадкам, составили список в последнюю ночь, вот и пришлось совать его Микояну в холле гостиницы. Анастас Иванович наотрез отказался обсуждать новорожденную идею, сказав, что он уполномочен обсуждать отраженные в документах предложения, там же речь шла только о баллистических ракетах.

Сухо попрощавшись с Макклоем и Стивенсоном, Микоян отправился на аэродром. Но события только набирали обороты. Американцы спешили хоть как-то легализовать свои требования. В здании аэропорта Анастаса Ивановича отыскал запыхавшийся представитель Государственного департамента и попытался вручить ему пакет с неким посланием, видимо содержащим только что отвергнутые претензии. Микоян поразился: вручать серьезные документы вот так, на ходу, в последний момент… Это противоречит дипломатическим нормам. Протянутый ему пакет он отстранил рукой и, не оборачиваясь, направился к трапу самолета.

В тот же день послание вручили Кузнецову. Вокруг Ил-28 и катеров развернулись не меньшие дебаты, чем вокруг инспекции.

В своих воспоминаниях Алексеев пишет, что, возражая против допуска американцев в места демонтажа ракет, Фидель говорил о «неизбежности возникновения все новых требований об уступках и уже в первых беседах предсказал, с чем выступят американцы: 1. Вывод бомбардировщиков Ил-28, хотя эти устаревшие самолеты не угрожают безопасности США; 2. Вывод быстроходных торпедных[100] катеров типа «Комар»; 3. Вывод нашего воинского контингента; 4. Включение в состав кубинского правительства изгнанных революцией и окопавшихся в Майами буржуазных политиков.

Нам казалось, что Фидель слишком преувеличивает опасность».

Известие о новых претензиях Вашингтона пришло в Москву на следующий день. Доложили отцу. На него поползновения американцев не произвели особого впечатления. Он ощущал себя обманутым, но не особенно пострадавшим. Как человек, у которого потребовали бумажник, но без денег. Деньги пришлось отдать раньше.

Позиция отца звучала незамысловато: главным средством защиты Кубы от высадки десанта служили ракеты. Мы достигли договоренности и теперь убираем их. Основной гарантией от агрессии становится слово президента Кеннеди.

Ил-28 и катера в операции играли вспомогательную роль. Все, что они могли, — задержать высадку. Затем их и привезли. Раз высадки десанта не будет, то останутся они или нет, существенной роли не играет. Он не считал устаревшие самолеты и катера наступательным оружием, тем более способным угрожать США.

Тем не менее спор возник немалый. В переписке между Москвой и Вашингтоном вновь возникли угрожающие нотки. Американцы даже намекали на возможность атаки аэродромов, где собирали Ил-28. Отец попал между двух огней: ему очень не хотелось еще больше обижать Кастро, а с другой стороны, ради устаревших бомбардировщиков не стоило дразнить американцев, расшатывать восстанавливающиеся контакты, доверие.

Президент Кеннеди усиливал давление. Отец не считал, что он действительно готов реализовать свои угрозы, нарушить слово и напасть на Кубу. Нет. Отец сохранял спокойствие, но снова именно ему требовалось искать выход.

Я спросил того же Раймонда Гартоффа, почему разгорелся такой сыр-бор вокруг Ил-28? С военной точки зрения самолеты не представляли реальной силы.

Мой собеседник согласился, угрозу бомбардировки никто в Пентагоне всерьез не рассматривал. Ими двигали соображения престижа, кроме того, они опасались, что Кастро воспользуется реактивными бомбардировщиками как инструментом расширения своего влияния в Латинской Америке, экспорта революции. Они хорошо изучили характер своих соседей, логику их поступков. Они знали, что можно ожидать от Кастро так же, как Кастро легко прогнозировал их собственное поведение.

Отец попытался поторговаться, предложил обмен бомбардировщиков на вывод американских войск из Гуантанамо. По его мнению, стратегическое значение этой военно-морской базы в современных условиях стало не большим, чем Ил-28. Трудно сказать, насколько всерьез он рассчитывал добиться успеха. Когда я его спросил об этом, он только усмехнулся: «Конечно, база американцам не нужна, но она очень удобна для давления на кубинцев». Где-то в глубине души отец, возможно, рассчитывал на новые отношения с Кеннеди, но просчитался.

Главной его целью при постановке вопроса о Гуантанамо являлась демонстративная поддержка пяти пунктов Кастро. Даже если ничего не получится…

Белый дом не собирался идти на уступки. Гуантанамо действительно потеряла свою роль, но не в глазах общественности, которая расценила бы ее эвакуацию как серьезную уступку президента. Отцу пришлось отказаться от своей идеи. Переговоры тянулись весь ноябрь.

В результате многодневной нервотрепки вопрос о ракетных катерах отпал.

После шока, вызванного известием о выводе ракет, Фидель впервые встретился с советским послом 1 ноября. На следующий день предстоял прилет Микояна. В тот же день Кастро в телевизионном выступлении публично выразил благодарность нашей стране за поддержку в тяжелый час. «Нужно особенно напомнить о том, что во все трудные моменты, — говорил Фидель, — когда мы встречались с американской агрессией… мы всегда опирались на дружескую руку Советского Союза. За это мы благодарны ему и об этом должны всегда говорить во весь голос.