Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх - Елена Якович

Но тут оказалось, что, конечно, билетов на железную дорогу нет ни на какое ближайшее число. Здесь пришлось опять трясти всех знакомых. Слава богу, у жены Москвина нашелся какой-то родственник, который работал в системе путей сообщения. И действительно, через него удалось достать билеты на поезд до Красноярска. Потому что если бы мы не достали в срок, то отца все-таки отправили бы по этапу. А по этапу – это значит закрытые тюремные вагоны с окошками зарешеченными малюсенькими. И отправляют целым этапом, то есть много-много заключенных в разные города. Так Петровский был отправлен из Москвы в Томск по этапу. И он прибыл в Томск только в августе месяце. Потом уже в Томске встречались, и он рассказывал сам, что очень долго на всяких остановках стояли: где-то три дня, где-то неделю, и невесть в каких условиях, а это все была такая высшая интеллигенция.

Накануне папиного отъезда снова позвонил следователь Скурихин и предупредил: «Никаких торжественных проводов на вокзале». Мама просила, нельзя ли хоть на полчасика завезти домой. Он сказал: «Нет, этого я не могу вам обещать. Единственное, что могу, – немножко заранее привезти к поезду. Приходите на вокзал проститься, но только семья. И чтобы никаких друзей, торжественных проводов не устраивать. Ни в коем случае».

Ну, так все друзья были предупреждены, написали энное количество записочек, писем, приготовили какие-то мелкие подарочки, гостинцы. И знали, что в такой-то час и в такой-то день на вокзале без проводов, только семья. Но очень многие знакомые и друзья пришли. Они стояли вдоль всего перрона поодиночке, не подходя. Но папа большинство заметил, перемигнулись. Но подходить было нельзя.

Мы стояли около дверей вагона, когда его привезли, и он пять минут с нами побыл. Записочки и посылочки – все это было у мамы. Балтрушайтис в первую очередь и другие не только написали ему письма, но приготовили, что очень было существенно и важно, всякие теплые вещи, которых у папы, конечно, в помине не было. Посол Литвы Балтрушайтис и его жена Мария Ивановна передали так называемое «егерское белье». Из тонкой-тонкой шерсти, абсолютно не колючее, «высший сорт». И вот этой егерской шерсти было три пары белья. И что интересно – я это узнала, когда уже приехала к отцу в Сибирь, – одна пара была тщательно заштопана. На ней было много-много следов дырок, и все они были заштопаны женой посла! Штопка – это было почти ежедневное занятие всех женщин двадцатого века. Все наше детство, ранняя юность, моя молодая жизнь – это бесконечная штопка вещей. Потому что купить в Москве что-то приличное было абсолютно невозможно! В войну я своему мужу умудрялась штопать даже во время затемнения. Днем готовила иголки с нитками, а когда начинались бомбежки, в темноте заштопывала чулки и носки…

За билетами на поезд до Красноярска для папы, мамы и брата ездила к родственнику жены Москвина наша самая старшая сестра Нора. И здесь Нора проявила большую сообразительность: она попросила его достать не три билета, а четыре. Четвертый билет был для нее самой – на этот же самый поезд, но только до последней остановки перед Уралом. И Нора поехала их провожать.

Мы с сестрой Татьяной вернулись домой, а родители уехали. Кажется, неделю спустя стали приходить письма. Помню самую первую открыточку:

Таня и Марина, будьте молодцами, боритесь за свои права.

А Нора проехала с ними в поезде целый день, привезла большой-большой список всяких поручений от папы: что сделать, куда сходить, в какое издательство, длинные такие списки, которые папа так и называл: «Получили ли вы мои desiderata?» То есть это уже по-латыни «мои пожелания».

Потом из письма мы узнали, что они доехали благополучно в поезде, а дальше пересели на пароход. И это было довольно трудно, потому что пароходы были очень перегружены.

Знаю, что первый день в Енисейске они весь день до одури ходили в поисках квартиры. И единственное, что с трудом к вечеру удалось найти, – это какую-то женщину, которая с кучей маленьких детишек жила в одной большущей комнате, и родители уговорили ее все-таки пустить их хотя бы на первую ночь. Она им сказала: «Я не могу сдать, потому что муж в тайге, как же я чужих людей пущу. Но так и быть, одну ночь только я разрешу вам переночевать, завтра он должен вернуться». Мама писала:

Мы все легли просто на полу, без матрасов, подстелив какие-то свои тряпочки.

Переночевали. Утром приехал муж. Оказалось, что это милейшие люди, с которыми была в дальнейшем большая дружба, и родители там прожили месяца полтора.

Письма от мамы приходили довольно вялые и отчаянные, конечно:

Ничего хорошего пока здесь не вижу, одни неудобства. Нет комнат, нет керосина, нет электричества. Первые две ночи было тепло, а теперь похолодало…

Мы остались с Татьяной одни. Через некоторое время, получив аттестат, я подала заявление в университет. А папа предвидел это, он знал от Норы, что я хочу поступать на физико-математический факультет. И посоветовал Норе обратиться к академику Лузину, великому математику, с которым был близко знаком. Еще в юности они как-то сдружились: Лузин увлекся философией, а папа всегда любил математику. Лузин в десятых годах тоже стажировался в Геттингене. А одно время они оба преподавали в Ярославском университете, вместе каждую неделю ездили из Москвы в Ярославль читать лекции. В общем, очень сошлись. И кроме того, когда в 1928 году были перевыборы в Академию наук, то, как ни странно, там еще оставалась кафедра философии и папа был среди кандидатов. Уж не знаю, баллотировался он или не дошло дело, но в списках был. В итоге Лузина приняли в академики по кафедре философии, а не математики, не то чтобы вместо папы, но так вышло. Поэтому папа сказал, что Лузин не откажет в помощи. Лузин сразу же согласился, написал два письма в университет, одно декану, другое какому-то там заместителю. Но дал такую хвалебную характеристику, что я их подать не осмелилась, ни то ни другое. Ну и через некоторое время получила резолюцию: «Не допущена до экзаменов». Без всяких объяснений причин. Хотя причины были всем очевидны. Так было не один раз и не в один институт. И в этом году, и в следующем.

В итоге я одна из первых увидела папу. Он уехал в начале июля с мамой, а я приехала в Сибирь в начале сентября. Потому что было решено: раз меня никуда не приняли и нельзя учиться, я еду в Сибирь на смену маме.

В то время было очень сложно с пропиской. Если мама уезжала с папой, то обязательно должна была где-то прописаться в Енисейске. А если больше трех месяцев ты прописан в другом месте, то теряешь первую, московскую прописку. И вся эта прописочная чехарда отныне была с нами постоянно. Как успеть прописаться и как где-нибудь НЕ прописаться – или паспорта лишат, или квартиры. И вот через письма и телеграммы было решено, что маме необходимо вернуться, чтобы оформить как-то нашу квартиру в Брюсовском переулке, перевести ее с папиного имени на свое.