Чечня рядом. Война глазами женщины - Ольга Аленова

– Есть определенные опасения. У нас недавно начальника РОВД сняли. Хороший человек, район хорошо знает.

Поднялся представитель МВД:

– Мы же сказали, решим вопрос завтра-послезавтра.

– Не надо мне послезавтра! – вспылил господин Кадыров. – А потом референдум сорвете, и будут говорить, что глава администрации Кадыров не справился, давайте Кадырова уберем! Все к этому идет! Начальников РОВД трех районов—Шелковского, Надтеречного и Грозненского сельского—сняли перед референдумом. Нормально работали люди. Это стабильные районы, и я расцениваю это как провокацию. Мне пришлось выходить на президента, он пообещал решить проблему. Но здесь саботируются и указы президента!

– Мы же вам сказали, что на отстранение от должностей был приказ Грызлова, – сказал представитель МВД.

– Не было такого приказа, – крикнул, выходя из себя, господин Кадыров. – Я с Грызловым разговаривал. Это целенаправленная провокация!

– Коллеги, – примирительно сказал господин Волошин, – проблемы большие. Надо договариваться. Но за десять дней до референдума нельзя менять людей. Ведь новые работники не успеют ознакомиться с обстановкой. Они не смогут ответить за результат. Здесь важен здравый смысл, а не амбиции – кто кого передавит. Мы уже на финишной прямой. Давайте будем аккуратнее.

Глава администрации Шалинского района Шарип Алихаджиев рассказал о систематических обстрелах селения Сержень-Юрт:

– Примерно раз в десять дней снаряды бьют по одной и той же части села. У нас там уже убито два ребенка. Многие семьи уходят ночевать в Шали. А так люди настроены нормально.

Глава Урус-Мартановского района Ширвани Эсуев напомнил о постоянных угрозах со стороны шариатских судов.

Мэр Грозного Олег Житков тоже рассказал об адресных угрозах со стороны боевиков и разгромах избирательных участков в городе.

– Участки перейдут под круглосуточную охрану только с 16 марта, – сообщил мэр. – Но надо охранять не только участки, но и целые кварталы, потому что люди боятся выйти из дома. Еще проблемы: в городе не везде есть свет. Агитацию срывают со стен. Хорошо, что мы запаслись дополнительной.

– Это правильно, что есть запас, – поддержал господин Волошин. – И в России тоже срывают агитацию – снимут и еще напишут что-нибудь на стене.

– У нас радиоактивная свалка под Грозным, – вдруг вспомнил мэр. – Люди очень переживают. Надо вывозить.

– За четыре дня вывезете?

– Все дело в оплате.

Мэр Аргуна Керим Гучигов жаловаться не стал:

– У нас все нормально.

– А безопасность обеспечите? – прищурился глава Чечни.

– Как я могу ее обеспечить, если начальник РОВД у меня не вылезает из своего бункера, – вспылил мэр Гучигов. – Я сколько раз вам говорил, замените.

– Я не могу заменить, – ответил Ахмат Кадыров. – Если бы моя воля, я бы его посадил за бездействие.

– Ну, Ахмат-хаджи, судить будет суд, – миролюбиво произнес господин Волошин.

Вообще, Кадыров заметно переживал и срывался, когда речь заходила о силовых структурах. Например, когда председатель избиркома республики Абдулкерим Арсаханов сказал, что МВД и комендатура исключительно хорошо работают, он взорвался:

– Ваш доклад как на партсобрании! Ни МВД, ни комендатура не работают! Если бы работали, людей бы не похищали. Вы сгладили углы, вы теперь хорошие, вас никто не тронет, а меня взрывать будут!

– Я говорил только об охране избирательных участков, – сказал председатель избиркома.

– Так и говорите, а то гладите всех по головке!

Пререкания остановил господин Волошин.

На совещании рассказывали о том, что во время полевых работ снайперы убивают людей; что в районе Ханкалы военные часто перекрывают федеральную трассу и отрезают от Грозного часть районов; что 47 работников, инициативная группа по подготовке к референдуму, выезжающие в села, не получили пистолеты; и что 1 марта в селе Старая Сунжа военные забрали двух мужчин, а потом военные в том же селе расстреляли двух милиционеров и скрылись.

– После этого в Старой Сунже мнение у людей резко изменилось, – сказал один из глав администраций. – Я сам там живу. Я вижу, что люди уже не хотят голосовать, потому что не верят в порядок. Неужели трудно найти эту группу на четырех БТР и двух «уазиках» и наказать прилюдно?

Один за другим главы администрации стали называть фамилии похищенных в последнее время людей, судьбы которых так и не установлены. Господин Волошин пообещал довести до президента все, что услышал на совещании.

– Мы все понимаем необходимость референдума, – сказал он. – Это вопрос суперважный. Конечно, на следующий день после референдума чуда не произойдет и сады не расцветут. Но это будет большой шаг. Это позволит двигаться дальше, а в случае неудачи референдума это будет серьезный откат назад для всех нас.

А когда совещание завершилось, глава администрации президента пообещал, что после референдума начнется работа над договором о разграничении полномочий между Чечней и федеральным центром:

– Я не являюсь сторонником заключения таких договоров, однако Чеченская республика – это как раз тот случай, где договор нужен.

Ночь перед референдумом я провела на базе чеченского ОМОНа. Было неспокойно. Старший лейтенант Бувади Дахиев был за командира.

– Не зря я опасался за эту ночь, – нервно говорил он, меряя кабинет из угла в угол. – Хорошо, хоть днем выспался.

Оказалось, час назад пропала связь с группой ОМОНа в Серноводске. Успели только сообщить, что в селе перестрелка. Посовещавшись с командирами подразделений, Бувади решил ждать утра:

– Сейчас выдвигаться нет смысла – попадем под пули на блокпостах. Ребята у нас крепкие, в обиду себя не дадут.

И пояснил:

– Ночью движение запрещено. Этой ночью даже птиц будут бояться.

Звонит телефон.

– Да, товарищ министр! – подтянулся Бувади. – Да, моих там десять человек. Еще вэвэшники, человек 40, и райотдел. Связи пока нет. Члены избиркома мобильники отключили. С Ачхой-Мартаном связь есть, но они говорят, что в Серноводск не поедут, боятся.

Положив трубку, старлей комментирует:

– Скорее всего, прострелили высоковольтные провода. Света во всем Серноводске нет.

Через час ему удается выйти на радиолюбителя, живущего в 9 км от Серноводска, и связаться с его помощью со своими.

– Бой закончился, – выдохнул Бувади. – Убитых нет. Один «трехсотый» в райотделе.

Снова звонок: министр сообщает, что нет связи со станицей Асиновской.

– В Асиновской бой? – спросил Бувади. – Так и думал. Долго молчат.

До утра шли сообщения о нападении на здание администрации в Рошни-Чу Урус-Мартановского района, о перестрелках в Курчалое и Грозном. Куда-то выезжали оперативные группы и возвращались, грязные и уставшие.

Утром группа ОМОНа повезла в Сунженский район боеприпасы. Я попросилась в машину. Грозный в десять утра безлюден. На улицах только саперы, сотрудники ГИБДД, спецгруппы на БТР и редкие журналисты. После бессонной ночи перетяжки с лозунгами «Выйдем как один на референдум» и «Будущее Чечни в твоих руках!» казались по меньшей мере ироничными. Зато граффити на стене частного дома «Ходить в избирком опасно!» многое объясняло.

В Серноводске нас окружили сотрудники ОМОНа и провели в среднюю школу № 1 – избирательный участок № 240.

– Часов в девять вечера раздался выстрел из гранатомета, потом тишина, – рассказал командир взвода ОМОНа Заур Юсупов. – Погас свет. И через пять минут шквал огня. Стреляли из автоматов и подствольных гранатометов. Около двух часов был бой, потом они отступили. К утру мы уже знали, что несколько групп по 30–40 человек вошли в село и стали обстреливать все четыре избирательных участка – все сельские школы.

– Заур полчаса контуженный пролежал, – говорит его помощник. – А вообще, я думаю, ниоткуда они не заходили. Скорее всего, местные. Вон, смотрите, сколько их тут. Ночью стреляют, а днем на участки приходят.

У школы много молодых парней. От объективов фотокамер отворачиваются. Я подошла к одной группке, у самого входа в школу.

– За что голосовали? – спросила я.

– За Путина, – с сарказмом засмеялись ребята.

– А как вы думаете, кто стрелял тут ночью?

Парни снова засмеялись, но ничего не сказали.

– А вон там ваш флаг продырявили! – крикнули мальчишки. Я обернулась и увидела два флага, российский и чеченский. Российский в двух местах был прострелен.

Школа № 4 пострадала от обстрела больше остальных – проломлена крыша, выбиты стекла, на земле битый кирпич. Омоновцы говорят, что с утра здесь вообще не было избирателей. Первыми пришли старики. Поговорили с избиркомовцами, заполнили бюллетени и ушли. Потом потянулись остальные.

– Старики специально приходили, чтобы потом всем сказать, можно идти или нет, – объясняют омоновцы. – Ну, что-то вроде разведки. Стариков у нас ведь никто не трогает.