Граждане - Казимеж Брандыс

— Может, найдется еще одна такая же? — шепнул Павел, нерешительно поглядывая на ее сумочку.

Агнешка смерила его сердитым взглядом.

— Бронке хватит одной, — сказала она, нахмурив брови, и отвернулась от прилавка. Она успела, однако, увидеть, как покраснел Павел. Он выгреб из кармана пачку смятых бумажек и, не считая, совал их в руки продавщице. — Тут слишком много, пане, — запротестовала удивленная девушка. Бумажка в двадцать злотых упала на пол. Павел неловко подобрал ее, избегая взгляда Агнешки. «Столько денег! — подумала она неприязненно. — Откуда они у этого мальчишки?»

Они вышли на улицу в натянутом молчании. Павел шел рядом с Агнешкой, но держался на некотором расстоянии.

— Не сердитесь, — сказал он, наконец, глядя себе под ноги.

— Пустяки, не стоит и говорить об этом, — ответила Агнешка, тряхнув головой.

Они свернули на Братскую, не обменявшись больше ни словом, и остановились под красным сигналом на углу Иерусалимских Аллей.

— Я сегодня получил жалованье в редакции, — сказал Павел. Казалось, он не в силах отвести глаз от мчавшегося мимо трамвая. — Это мой первый большой заработок в Варшаве… и хотелось чем-нибудь отметить…

— Право же, это пустяки, — сказала тронутая Агнешка. У нее даже слезы подступили к глазам. Как она могла так обидеть человека! «Я вела себя, как старая ханжа», — мысленно бранила она себя. И смотрела теперь на Павла ласково, готовая все сделать, чтобы заставить его улыбнуться.

Пока они проходили Аллеи и площадь Трех Крестов, Агнешка успела узнать немало о жизни Павла в Варшаве, и, пожалуй, больше всего ее заинтересовало то, что он работает в «Голосе». Однако она не спросила, знает ли он Виктора Зброжека. Павел, в свою очередь, узнал, что Агнешка намерена заняться научной работой и, если ей это удастся, она в будущем году начнет совмещать уроки в школе с аспирантурой в университете.

А когда он проводил ее до Мокотовской и они остановились перед зданием школы, Агнешка решила, что нехорошо будет с ее стороны отделаться банальными словами прощания, хотя бы уж потому, что она дружна с Кузьнарами, у которых живет Павел.

— Приходите ко мне с Бронкой в воскресенье днем, — бросила она ему уходя.

— Спасибо, — тихо ответил Павел и снова отвесил неловкий поклон.

— В пять! — крикнула Агнешка уже из ворот.

— В пять, — повторил он и рукой, в которой сжимал кепку, сделал какой-то необъяснимый жест в сторону уличного фонаря.

Агнешка вернулась как раз во-время — кончалась предпоследняя перемена.

И, взбегая по лестнице, она подумала с удовлетворением, что в конце концов все вышло не так уж плохо.

Глава шестая

Моросил мелкий, частый дождик. Во время обеденных перерывов шоферы и землекопы укрывались от него под толевыми навесами на столбах. Под этими навесами громоздились розовые горы кирпича, штабеля досок, кое-где лежали позеленевшие канализационные трубы. Отсюда виден был барак управления, перед которым стояли три легковые машины. А вокруг простиралась территория стройки, необозримое море изрытой земли, щетинившейся палисадами лесов. Тут и там между бараками и сараями белела известка, выделяясь среди желтых островков глины и груд толченого кирпича. Стройка тянулась далеко, до самого горизонта, в последние дни заслоненного туманом, и казалось, — нет ей ни конца, ни края. У котлованов, как муравьи, копошились рабочие с тачками, серые, безмолвные фигуры — голосов почти не было слышно в помутневшем от дождя сыром воздухе. Туман все более густел, и все труднее было различать в нем белесые, угловатые контуры недостроенных зданий и высокие клетки подъемных кранов, торчавшие над помостами, как орудийные башни. Везде черными точками мелькали люди, лишь изредка откуда-то долетал окрик, лязг какого-нибудь инструмента или стук вагонеток. Казалось, в напряженной тишине этого серенького дня, под пеленой дождя, скрывавшей горизонт, здесь спешно разбивают огромный лагерь у самых ворот города. Издали, словно из глубины бора, доносилось ворчанье бетономешалок и сердитый рев экскаватора, работавшего у котлована 45-Б, из которого должно было вырасти центральное здание поселка, Дом молодежи, мощный шестиэтажный корпус с двумя расположенными полукругом флигелями.

В ту пору Кузьнар был почти уверен, что строительство поселка Новая Прага III совсем измочалит его, попросту доконает. Жизненный опыт подсказывал ему, что человеку иногда приходит конец совершенно неожиданно, даже тогда, когда он как будто в расцвете сил. Вообще-то он верил, что сил у него еще много, но перед стройкой пасовал. Это он, Кузьнар, называвший себя помесью быка с медведем и лисой! Энергия тратилась на кропотливую возню, на повседневную борьбу со всякими мелкими неурядицами, которые часто казались непреодолимыми. И Кузьнар чувствовал (это смутное предчувствие было похоже скорее на вздох изнеможения, чем на сознательную мысль), что именно она, стройка, незаметно, но неумолимо ведет его к погибели.

Это не страшило бы его, если бы он мог поверить в необходимость такой траты последних сил. Оставить по себе ощутимый след, отпечаток своей руки на той будущей жизни, которая когда-нибудь здесь расцветет, — не завидна ли такая участь? Полвека прожито, это срок немалый, отпущенный щедрой рукой. «Жил я по совести, — говорил он себе часто засыпая. — Были люди и похуже меня». Где-то когда-то прочел он слова одного поэта: «Счастлив, кто вырастил хотя бы одну розу для своей отчизны». Ну, а он, Михал Кузьнар, что там ни говори, вырастил две: Бронку и Антека, два еще нерасцветших бутона, новое и славное поколение Кузьнаров.

Но погибнуть без явной необходимости, просто так, потому что Русину взбрело на ум подпереть им, Кузьнаром, миллионную кубатуру своих фантастических планов, — мысль эта будила в нем тоскливый ужас. Он казался самому себе старым деревом, которое могло бы еще простоять в лесу десяток-другой лет, а его срубили, вытесали из него деревянную стойку, чтобы поддерживать в шахте тяжелую громаду каменного пласта… Кузьнар часто в душе проклинал Русина.

Впрочем, когда он в первый раз приехал на стройку, ему там даже понравилось. Вдыхая знакомый запах свежих досок, известки и кирпичной пыли, он приободрился; обошел всю территорию будущего поселка в сопровождении инженеров, сотрудников, инспекторов и начальников участков; толковал с рабочими, расспрашивал мастеров, и его меткие словечки бывшего каменщика вызывали вокруг одобрительный смех. Он, как и в былые времена, умел разговаривать с людьми, этому нельзя разучиться. На четырнадцатом участке, где строилась школа и уже были уложены бетонные плиты фундамента, Кузьнар вступил в дружескую беседу с известным передовиком труда Звежинским, которого перевели на Новую Прагу III со стройки МДМ для того, чтобы повысить здесь качество работы и ее производительность.

— Ну как, товарищ Звежинский? — шутил Кузьнар. — Новые времена наступили, не приходится уже, как бывало, воровать на стройке обрезки?

Звежинский внимательно оглядел нового директора и, вытирая руки о штаны, ответил:

— Нет, не приходится, конечно, товарищ директор… Одно плохо: развернуться здесь негде, показать работу.

Звежинский любил строить видные и красивые здания в центре города, а здесь, за Вислой, он чувствовал себя как бы в изгнании.

— Не беспокойтесь, будет у вас где развернуться, человече! — загремел повеселевший Кузьнар. — Потерпите немного!

Они пошли дальше, к следующему участку, где корпуса уже подводились под крышу. Кузьнар хотел поговорить со штукатурами и плотниками. Он перескакивал через доски, пробирался между грудами проволоки и железа и чувствовал себя в своей стихии, шагая по глинистой, разрытой и замусоренной земле. Инженеры водили его по этажам, показывали разного типа квартиры для рабочих, сообщали все более интересные подробности о прошлом и настоящем стройки, называя имена передовиков труда и мастеров. К Кузьнару то и дело подходили все новые и новые люди в блузах, забрызганных краской или испачканных цементом, представлялись ему, а он жал им руки, шутил. Некоторые присоединялись к сопровождавшей его группе и шли с ними дальше. Какой-то мужчина в высоких сапогах — вероятно, кто-то из управления — объяснял Кузьнару, что для строительства необходима железнодорожная ветка и об этом уже подано куда следует заявление со сметой. — Строительство без ветки, — монотонно повторял он в четвертый раз, — это все равно, что тачка без колеса. — Кузьнар кивал головой и соглашался: да, да, совершенно верно, стройка без железной дороги — все равно, что тачка без колеса, и он, Кузьнар, это дело провернет. А через минуту он уже слушал чьи-то соображения насчет проектируемой диспетчерской установки, которая тоже крайне необходима. — Проект готов, остается только утвердить его в министерстве. Инженер Шелинг берется за зиму обучить людей, которые будут ее обслуживать. Стройка без такой установки — все равно, что… — На сей раз Кузьнару доказывали, что стройка без диспетчерской подобна боевой дивизии без связистов, а он и с этим тоже охотно соглашался. Во время разговора он подметил, что невысокий мужчина с взлохмаченной копной седоватых волос, которого окружающие называли «пан инженер», бесцеремонно и даже нахально разглядывает его сквозь свои большие роговые очки. «Вот чорт!» — подумал Кузьнар. Этот «пан инженер» в спортивном костюме и грубых башмаках почему-то нравился ему.