Besame mucho, клуша! - Анна Яковлева

— Не-ет, — протянула Лера, — хочу в постановлении Заксобрания.

— Так это они и есть скрижали истории.

Держать язык за зубами было легче, чем держать лицо. Этой наукой Лера никогда не владела и чувствовала себя предательницей — своим видом она предавала тайну.

Лицо светилось ровным светом любимой и любящей женщины, и это свечение бросалось в глаза и ни в какую не поддавалось маскировке тональным кремом, пудрой и очками.

На это магическое свечение оборачивались мужчины на улице и шушукались за спиной коллеги.

Непосредственная Манана — вот кто не постеснялся назвать вещи своими именами.

— Любовь и кашель не скроещ, — подкорректировала фонетику Гевелия. Обрусевшая грузинка, Манана не отличала «щ» от «ш».

— Что? — Лера испугалась, будто ее поймали на воровстве. Она и есть воровка. Запустила руку в чужой карман, стянула то, что ей не принадлежит. Ей по определению не может принадлежать стареющий мачо с глазами бедуина или вождя потерявшегося в джунглях Амазонки племени. Под его мудрым правлением племя счастливо избегает войн, голода и болезней.

— Тебя не узнать, — уличала Гевелия, — глаза сияют, спина не сутулится, летаещ по редакции, будто крылья выросли. Посмотри, посмотри на себя. Десять лет сбросила.

Манана приглашала посмотреть не на себя — она приглашала посмотреть правде в глаза.

— Просто выспалась, — не очень удачно соврала Лера.

Хуже было другое: отбилось от рук не только лицо — отбились от рук мысли. Временами они делались совсем уж постыдными, если не сказать — отвязными, и не спешили становиться общественно значимыми за рабочим столом. И на сделку не шли.

Василий теперь был везде.

Прошил насквозь плоть, поселился на припухших губах, подсветил воспаленную от страсти кожу, изменил взгляд, походку, даже в голосе у Леры зазвучали новые, доселе не присущие интонации — зрелые.

Крутов стал вторым «я», биологически активной добавкой к кофе, к зубной пасте, к гелю для душа. Теперь что бы ни делала Лера — все делала с мыслями о Василии и для Василия.

Чай готовила, представляя, как его будет пить Василий, зубы чистила теперь тоже как бы не совсем для себя, а с расчетом на Василия, под душем растирала себя гелем и выбирала нижнее белье — так уж точно сначала для Василия, а потом для себя.

И все остальное тоже делалось ради и для Василия: уборка квартиры, походы по магазинам, не говоря о глубоководном погружении в поваренную книгу 1932 года издания — мамину гордость, многозначительно обернутую в газету «Губернские ведомости».

По здравом размышлении свое поведение Лера отнесла к атавистическим и не боролась с собой — невозможно же бороться с наличием копчика.

Лера вообще никогда не сопротивлялась обстоятельствам, всю жизнь плыла по течению, и вот теперь ее прибило к заповедному берегу по имени Василий Крутов.

Вход в заповедник следовало охранять от посторонних — это Лера знала достоверно.

Приходилось ускоренным темпом постигать основы охранного ремесла, становиться ес ли не Цербером, то хотя бы старичком-вохровцем на проходной — ее сказку нельзя пустить по рукам и раздергать на цитаты. Он сказал это, он сказал то. Он сделал это, сделал то. Или не сделал чего-то. Она не уподобится простушкам, которые выкладывают все сокровенное подругам.

Только от столкновения с реальностью — Казимиром и стремительным снижением гонораров — Лера на время выпадала из любви и торопливо возвращалась обратно.

Из своих отношений с Ковалевой Василий даже не пытался сделать тайну.

Во всяком случае, Леночка точно знала, для кого заказывает билеты на концерт, кому шеф покупает желтые розы с ирисами и французские вина, чего ради сменил костюм на демократичный джемпер, изменил проверенному в боях Хьюго Боссу с брутальным Антонио Бандерасом. Теперь шефа можно было найти по запаху древесины, который постоянно затягивало сквозняком в приемную, отчего Леночка чувствовала себя как на лесопилке.

А легкомыслие шефа вообще не поддавалась описанию и с каждым днем набирало обороты.

— Леночка, из администрации пришел ответ на запрос о расходовании внебюджетных средств? — Шеф был деморализован. Полностью и окончательно растлен журналисткой и потерян для общества. Леночка готова была драться за своего крестного и папиного друга до последнего патрона.

Она подкатила глаза и прикрыла веки:

— На прошлой неделе, Василь Василич.

— Как — на прошлой неделе? — охнул Крутов.

— Между прочим, там стоит пометка «Срочно»! — не отказала себе в удовольствии Леночка.

— Полный абзац, — удрученно пробормотал Василий Васильевич.

Но садистке-референтке Леночке этого показалось мало.

— И еще там пометка «Для служебного пользования», а у вас письмо валялось на столе со среды. Пока я не прибрала в сейф.

— Умница, спасибо. Что-то еще? — Крутов пристыженно оглядел стол.

Отсутствие бумаг наводило на мысль, что хозяина стола отправили в бессрочный отпуск, а это не соответствовало действительности. В действительности хозяин подался в самоволку. И теперь его преследуют страшные существа — фурии.

Крутову хватило и одной, замаскированной под двадцатишестилетнюю, безобидную с виду девицу. Никаких змей в волосах, никакой крови на языке. Только чуткое ухо и зоркий глаз уловят в голосе сходство с лаем собак, а в папке с документами — орудие мести.

— И еще вы совсем забросили программу возрождения регионального машиностроения, — кружила вокруг фурия, — а сроки уже трещат. Остался месяц.

— Как — месяц? — поразился Василий. — Было же четыре.

— Так это когда было? Вы бы еще через год вспомнили, — проворковала Леночка. — До импичмента доиграетесь, дядя Вася. А мне другой шеф не нужен, мне и с таким хорошо.

— Виноват, исправлюсь, — пообещал Василий, чувствуя себя полным ничтожеством.

— Василь Василич, Влад приехал, стоит во дворе.

Влад подвергся остракизму с первого дня работы: без ведома Леночки не то что звонить и входить к шефу — чихнуть не имел права.

Крутов подхалимски улыбнулся:

— Лен, а так ли это принципиально, кто из вас скажет, что он приехал? Хочет Влад мне лично докладывать — пусть докладывает.

— Не по Хуану сомбреро, — осадила легкомысленного шефа помощница, — порядок есть порядок. Каждый начнет соваться к вам, когда захочет, — что это будет?

Богине мести, кары и нечистой совести требовалась жертва, догадался Василий. И она ее назначила. Бедный Влад. Если только… если только за этим яростным презрением не скрывается что-то еще более яростное. Эх, молодость, молодость!