HTML - (Алексрома) Ромаданов

Докладчиком в интеллектуальных беседах обычно выступал Леня-Лысый, потерявший шевелюру "в горниле атомного реактора", как он сам выражался. Поначалу он не рассказывал о своей прежней работе, намекая только, что она имела отношение к "мирному атому", но когда его стали в шутку называть "секретным физиком", признался, что "ходил матросом" на атомном ледоколе "О.Ю. Шмидт". Философов и всех прочих ученых он недолюбливал, считая, что они "погрязли в интегралах". Речи его были мудреные и понять из них можно было не очень много:

- Вот мы тут пьем, так, сидим на насыпи, все путем, да, а ни хрена не знаем, какие процессы в нас происходят, потому что нам неведомо, кто, в натуре, стоит за нами. Вот ты вчера "бэ-эфа" хватанул, и все пучком, а сегодня тебя со слабого портвешка воротит, а почему? Где разгадка? Кто скажет? Никто не скажет. А я скажу: потому что у каждого второе "я" есть, даже не второе, а первое, это верняк. И хер кто знает, чего это первое-второе "я" в текущий момент себе в глотку заливает. Может, оно дорогой коньяк сосет, расслабляется, а ты со своим портвейном лезешь, букет, падла, рушишь. Ясно дело, пошлет оно тебя на три печатных знака, или все пять даже. А если ты...

На самом кульминационном месте речь Лени-Лысого неминуемо прерывалась грохотом проносящейся мимо электрички, но это его не смущало, и он как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ, а Влад, наблюдая, как он многозначительно открывает немой рот с прилипшими к иссохшим губам табачными крошками, хватался в приступе смеха за живот и, провожая взглядом безучастную электричку, орал что есть мочи: "Бля-я-я-я-а-а-а-а!!!"

- ...Или вот там, во, гляди, - Леня, успев таинственным образом переключиться на другую тему, указывал на темнеющее небо кривым перстом с загнутым внутрь ногтем, - во - Дева, та еще проблядушка, а задарма себя показывает...

- Да где? - щурились мужики, рассматривая вечереющее небо, подкрашенное с западной стороны горячечным румянцем. Нет там ни хуя!

- А вон, в семидесяти градусах по азимуту от полярной звезды, - Леня нежно брал товарища за загривок и поворачивал его голову в нужную сторону.

- Чо ты гонишь?! Какая звезда? Это самолет летит, беззлобно возражал товарищ.

- Не летит, а на месте стоит, значит, звезда или спутник на геостационарной орбите, - терпеливо разъяснял Леня-Лысый.

- В штанах у тебя спутник, - подзадоривали его мужики.

- Замажем на червонец? - не выдерживал Леня. - Студент, разбей!

Студентом называли Влада - наверное, за его тщедушное телосложение. Роста он был под метр восемьдесят, но худой, как Останкинская телебашня (по выражению его матери).

- Сначала "бабки" покажи, а потом замажем, - отвечали Лене.

- Не доверяешь, гнида? - удивлялся он, словно ему в первый раз выказывали недоверие.

- Сам ты гнида!

Далее следовал ленивый обмен пинками и ударами в глаз или в челюсть. Дерущихся быстро разнимали и заставляли пить "мировую", и около девяти часов вечера, как по расписанию, все расходились, чтобы успеть домой к 9:35, когда по телевизору после информационной программы "Время" начинался художественный фильм.

Влад "на автопилоте" перебирал слегка заплетающимися ногами, и сердце его радовалось за подарившую теплый вечер природу и за мудрых добродушных людей, знающих ответ на все ее загадки. На середине пути его начинало мутить - тогда он, не меняя выражения лица, хватался за тонкие ветви сирени, или еще какого-нибудь придорожного куста, наскоро проблевывался, вытирал об траву ботинки и продолжал свой путь. Главное при этом было именно не менять выражения лица, иначе, если хоть на мгновение ото лба к подбородку пробегала стягивающая кожу брезгливая гримаса, настроение могло запросто испортиться, и когда после по "телеку" не было подходящей веселой киношки, типа "Соломенной шляпки" или "Льва Гурыча Синичкина", на душе становилось слегка муторно.

* * *

Счастье Влада закончилось именно в тот день, когда он, лежа на свежеразрытой куче с сигаретой "Пегас" в зубах, рассматривал через осколок зеленого бутылочного стекла солнечные острова в разрывах листьев вековой липы и предавался мечтам о том, что такая его приятная жизнь будет продолжаться если и не вечно, то до старости. Неподалеку послышались крики, и он увидел, что трое из их бригады-"пятерки" странно жмутся друг к другу на краю траншеи, заглядывая вниз. Среди них не хватало Лени-Лысого: они как раз в недоумении разглядывали его лежащим на сыром глинистом ложе с выпукло-стеклянными глазами и вставшими проволочными пучками редкими белыми волосинами. Со дна траншеи поднимался сладковатый сизый дымок...

Впоследствии выяснилось, что Леня случайно наткнулся на кабель военной связи и непонятно зачем методически-упорно разрубил его киркой, пока остальные неспеша перекуривали. (Как впоследствии случайно стало известно Владу, этим делом занимался даже следователь военной контрразведки, подозревая диверсию, и пришел к официальному заключению, что "страдающий хроническим алкоголизмом Л. Семенов покончил жизнь самоубийством в состоянии водочной интоксикации третьей степени").

После этого трагического случая Влад перестал ходить на работу - ему стало страшно опускаться в траншею, и в каждом торчащем из земли корне он видел оголенный обрубок высоковольтного кабеля. Теперь он целыми днями просиживал на балконе за чтением легкой мукулатурной литературы, типа "Королевы Марго", а по вечерам перебирался в уютное кресло перед телевизором и смотрел все передачи подряд, от "Наш сад", с которой начиналась вечерняя программа, до "Камера смотрит в мир", которой она заканчивалась. В телевидении Владу особенно нравилось то, что в нем не было и не могло быть смерти, а если артисты и умирали, то не по-настоящему. Ему даже доставляло удовольствие смотреть, как в каком-нибудь фильме про войну умирает изрешеченный пулями герой, и знать при этом, что он видит не САМУ смерть, а ее театрализованное представление. А когда до него дошло, что смерть - это единственный акт, который актеры не могут сыграть по-настоящему, потому что никогда не испытывали ее на себе, ему стало просто до колик смешно, и родители за него не на шутку перепугались.

- Займись делом! - сторого сказала мать. - Иди мусор на помойку выброси.

Родители Влада свято верили в целебную силу трудотерапии, и при каждой странной выходке сына давали ему задание по хозяйству. Он взял пластмассовое ведро и, как был в фетровых тапочках, вышел во двор. По странной причуде архитектора помойка находилась строго посреди двора: между двух домов из земли вырастала бетонная стена с притулившимися к ней железными баками. По теплому вечернему воздуху, в котором причудливо-таинственно смешивались ароматы борща и сирени, из-за стены выплывали тягучие гитарные аккорды: "пичально чайки за кармой кри-ича-ат - сюда пришли маи друзья-я..." Влад обогнул стену, чтобы посмотреть, кто поет, и увидел на поваленном дереве за помойкой целую компанию: тощего длинноволосого парня с гитарой, Феликса, Джека и Стеллу... Он давно ее уже не видел, их пути не пересекались месяца два или больше, хотя они и жили в соседних домах, и только теперь, в эту неподходящую минуту, Влад понял, что стал постепенно забывать свою любовь... Ему стало стыдно за себя - на глаза неожиданно навернулись слезы.