Год совы (СИ) - Ахмелюк Федор

- Слушай, ты чего так взбеленилась? – с нескрываемым удивлением осведомился Алексей, включая чайник. – Ладно, положим, девушки у него нет. Но тебе-то вот в двадцать лет интересно было спать ложиться по свистку в девять вечера? Почему твой отец не смотрел внимательно в монитор, пока ты сидела за компом – а не смотришь ли ты там порнуху? Почему Юлька, которая точно так же хрен знает чем занимается всю сознательную жизнь, живет одна и ты ее не трогаешь? Я вот не знаю, с каких шишей твоя сестра себе покупает сундуками индийские ароматические палочки и мешки приправ, которые сыплет во все, что приготовит: почему я не докапываюсь до тебя с этим вопросом? И почему она к нам каждый раз приходит в новом платье? И почему у нее ни мужика, ни детей, ни работы? Чем она занимается?

- Ты намекаешь, что Юлька…

- Нет, хотя заподозрить можно было бы, но улик у меня нет, а значит, нет и обвинения. На нет, знаешь, и суда нет.

- Я вообще тебе о другом! – возмутилась Наталья. – Юлька – это Юлька, она взрослая самостоятельная женщина, глупая немного, конечно, но способна жить одна без последствий, и ничей дом просто так она не занимает…

- А почему бы Юльке не свалить к отцу или к матери, а ты сдашь ее дом и будешь распоряжаться деньгами? Он же и на тебя записан, не только на нее. Хоть игрушек лишних детям купим, да и семье с детьми поможем с жильем. - нарочито издевательским тоном произнес Алексей.

- А Юлька, к твоему сведению, соседу-ветерану по хозяйству помогала. Что делает полезного для общества твой Влад? Ничего.

- Конечно, если ты его сдашь назад матери, которая его до гробовой доски будет под ручку в туалет водить и штанишки с него сама снимать, он ничего не сделает и не успеет. Ты пойми, Наташка, он там живет всего полгода. В городе почти никого не знает. Работает дома. Работает честно и деньги свои ест не зря. Что вообще с тобой такое творится? Семья, дети, семья, дети… Не все в этом смысл видят. Ты вон Юльке своей мозги промой лучше. Ей-то и впрямь давно уже пора, двадцать пять лет, а занимается писанием чепухи в зеленые тетрадки.

- Ладно, ты спросил, интересно ли мне было ложиться спать по свистку в двадцать лет. У меня в двадцать лет были совсем другие интересы: работа и мужчины. Я к тому времени до них уже дозрела. Я твердо знала, что хочу двоих детей, не одного, не троих, а двоих. Я себе представляла, за какого мужчину выйду замуж, с каким буду какое-то время встречаться, чтобы лучше вас, мужчин, изучить, а какой не подойдет ко мне и на сто метров. В первую очередь старые мальчики вроде твоего Владика, которые нигде не работают, не учатся и в армию не ходили. А что ему интересно? Играть в игрушки. Может быть, пить, не знаю, не видела, чтобы он пил, но может. Он ребенок. А ребенок должен жить с матерью, пока не повзрослеет, и иметь полноценный присмотр матери за своей жизнью безо всяких отговорок. Если его в двадцать лет отправляли спать в девять вечера – значит, на это была какая-то причина. Дыма без огня не бывает. Я не понимаю, зачем ему нужно жить отдельно. У него на это нет никаких причин. Долбить по клавишам можно и под присмотром мамы.

- Так. – Алексей поднялся из-за стола. – Я тебе, кажется, не напоминал давно, ЧЕЙ дом на Теплой и по чьей инициативе мы оттуда уехали. Ты же так рвалась съехать с Кувецкого поля? Дыра, говорила ты, пригодная для проживания стариков и студентов, но не взрослых семейных людей с детьми. Задница города, говорила ты, хотя всю жизнь жила в этой заднице и до той поры не жаловалась. И я, к твоему сведению, родился и вырос в этой заднице. И не считаю себя обделенным в детстве чем-то. А еще я тебе напомню, что в моем доме живет мой брат. Ты не бывала в их доме и не имеешь пространного представления, как ему с матерью жилось, а я имею. И он будет там жить и дальше, пока не захочет уехать или нам не придется вернуться туда. И его мать не узнает, где он: я ей никаких наводок не дам, моя хата с краю, ничего не знаю, Влад не приезжал, не звонил и вообще на связь не выходил, ищи в Москве, она большая и все туда лезут, как мухи на мед. Больше ты этот вопрос при мне поднимать не будешь. Мне тоже совершенно не нравится твоя сестра, которая Юлька. Глупая и пустая женщина, абсолютно заслуженно неинтересная мужчинам, живущая на неизвестно какие доходы, с головой, забитой индийскими палочками и прочими глупостями. Странно, что не феминистка, бегающая по митингам с требованиями запретить порнуху. Но я почему-то ее не трогаю, не предлагаю ее выдать замуж и продырявить в ее доме все контрацептивы, чтобы она поскорее уже приобщилась к касте серьезных семейных людей и выкинула дурь из головы. Твоя двоюродная сестра, которая Ирка, мне тоже не нравится, как бы хорошо она ни пела. Юлька с Иркой по твоей же логике тоже маленькие девочки, за которыми должны папа с мамой присматривать, чтобы в подоле не принесли. Слышал я на них хоть один наезд с твоей стороны, кроме того, что им надо замуж и детей немедленно? Иногда слышал. Поддерживал? Нет. Потому что это женщины, неинтересные МНЕ. Лично мне, Наталья, поэтому я на тебе и женат. Мы с тобой детей воспитываем, работаем, кредит платим, по ночам не шляемся. Мы с тобой захотели солидной взрослой жизни, мы ее себе построили, а они не хотят и не строят. Они все имеют право быть такими, какими хотят: и Юлька, и Ирка, и Влад – и пусть они такими будут. Именно в этом заключается ценность жизни. А не в том, чтобы урвать себе еще один социальный ярлык.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Наталья молча смотрела на него.

- Тебе чаю сделать?

- Да, сделай. И все же я не понимаю, зачем нужно сбегать из дома, прятаться, и ни капли не пользоваться своей свободой.

- А с чего ты взяла, что он не пользуется? Еще как пользуется. Никто его не тащит за шкирку в кровать еще засветло, не пичкает кашей и не устраивает скандал из возвращения домой в полвосьмого вечера. Он просто спокойно себе живет, работает и все.

- Ну, наверное, ты тоже в чем-то прав, - протянула Наталья. – Особенно если, как ты говоришь, он просто покоем наслаждается. Но я бы на твоем месте все равно сказала его матери, что он у меня.

- Не вздумай.

- Хорошо, подождем еще немного и посмотрим, как он будет себя вести.

Алексей только покачал головой, ставя пустую кружку в раковину.

Болезненный закатный сон Егора Ахмелюка – если он ложился спать рано, то все равно просыпался в первой половине ночи и больше уже не ложился – прервал стук в дверь. Одиннадцать вечера. Кого там дьявол несет?...

- Кореец? – удивился он, разглядев визитера. – Чего случилось?

- Да так, думал, зайду. Поговорить бы надо…

- А, заходи. Я спал, правда.

Кореец удивленно поднял вверх брови.

- Не знаю, потянуло что-то. Да я все равно бы встал в час ночи и больше уже не ложился, а так, глядишь, как обычно спать пойду, после трех.

Они поднялись в комнату. Предложить, по привычке, пива Ахмелюк гостю в этот раз не мог: пива в доме не было, вообще не было ничего спиртного. А судя по лицу Корейца, тот сейчас был бы совсем не против выпить и расслабиться. У Ахмелюка же, гостей сегодня не ожидавшего, лишь одиноко валялась опрокинутая котом на бок пустая кружка.

- Я так полагаю, чувак, ты был бы не против выпить? – спросил на всякий случай Ахмелюк. – У меня ничего нет.

- Да ладно, - отмахнулся Кореец. – Проблема серьезнее.

- Это какая же?

- Приходила ко мне тут та самая Наталья, ну, Лехина жена. Я ее не знаю толком, - начал Кореец, - но, судя по ее виду и реакции на то, что я говорил, с квартиры меня скоро попрут, и мне надо будет искать новое съемное жилище. Купить – столько денег у меня нет. Да и сидеть на Лехиной шее как-то не того.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Ты же платишь за съем, - напомнил ему Ахмелюк.

- Плачу, но все равно. Она же жена ему, а не с улицы какая-то знакомая, имеет на него какое-то влияние, так?

- Ну, по идее, ты прав.

- Это если она не отымеет Лехе мозг так, что он сдаст меня матери, а уж она-то весь город вверх тормашками перевернет, чтобы меня найти и водворить в семейное лоно, меня, типа, свободная жизнь испортит, и молоко-то я не пью, желудок испорчу.