Отпуск на войну - Альберт Байкалов

– Честно говоря, я, когда сюда ехал, российских танков не видел…

– Давай его на кол посадим? – повернулся Шева к Хитруку.

Тот молчал. Никита напрягся. Как глупо! Кемеж как в воду смотрел, не поверили «укропы» в его версию.

– На кол, говоришь? – Хитрук поежился и изучающее посмотрел на Никиту. – А что, давай! Я давно хотел посмотреть, как это.

– Наши из «Шахтерска» сажали двоих ради прикола, – оживился Шева. – Кол маслом машинным намазали. К утру из-под ключицы острие вылезло!

От ужаса у Никиты потемнело в глазах и зашевелились на затылке волосы.

– Не успеете, – выпалил он.

– Почему? – вскинулись палачи.

– Я раньше издохну, чем вы меня во двор вытащите.

– От страха, что ли? – хохотнул Хитрук.

– Может, и со страху, – прохрипел Никита, размышляя, когда начать откусывать собственный язык. Уж лучше умереть от кровопотери, чем так…

Не добившись признаний в шпионаже в пользу ополченцев, Шева и Хитрук выволокли Никиту во двор и еще какое-то время просто так, уже не задавая вопросов, избивали. В какой-то момент он понял, что так продолжаться больше не может, даже его возможностям есть предел. Дождавшись хорошего удара в голову, он картинно развернулся вокруг своей оси и упал, сразу попытавшись представить происходящее со стороны. Этот своеобразный способ отключения нервной системы Никита отрабатывал лишь на занятиях. Начинали с малого. Инструктор приказывал прижать ладонь к груди и требовал вообразить, будто она чужая, а сам Никита находится сбоку от своего тела и смотрит на то, как стоящий перед этим телом инструктор тычет в руку иглой. Он восстановил в памяти вид двора и увидел себя лежащим у дерева. Весь пунцовый от злости, Шева еще несколько раз двинул его ногой по лицу, угодив в лоб, а Хитрук врезал по спине, и они успокоились.

– Я, кажется, об него руку сломал, – втянул через стиснутые зубы воздух Шева.

– Надо в тень оттащить, – неожиданно проявил гуманность Хитрук.

– Зачем? – откровенно удивился Шева.

– Жарко.

– Ничего с ним не случится.

– Он ведь наверняка у нас останется, – не унимался Хитрук. – Вдруг мужик нормальный?

– Если хочешь, тащи, – разрешил Шева, – у меня рука болит.

Судя по звуку шагов, передумав перетаскивать Никиту в тень, изуверы направились в сторону дома. Вскоре послышался грохот подошв армейских ботинок по крыльцу, и голоса стихли.

Глава 34

Не было бы счастья…

«Вот она какая, смерть, – лениво подумал Балун, вспомнив, как Шева толкнул на него женщину, а оказавшийся за спиной и выпущенный на время из вида Хитрук двинул сзади чем-то по голове. – Даже думать можно. Интересно, а если попробовать полететь?»

Неожиданно на фоне белой пустоты и спокойствия возникло лицо Кати.

«И ты здесь? – про себя удивился он. – Значит, тоже умерла. Мы не венчанные и даже не женаты, а встретились на небе!»

Она молчала.

«Если бы не поехала в Днепропетровск, была бы жива, – глядя в печальные глаза любимой, принялся рассуждать он. – Прости!»

Уголки ее губ лишь едва заметно дернулись.

«Интересно, а мы теперь всегда будем молодыми?» – мысленно спросил ее Балун.

Катя и в этот раз не ответила, а наклонилась и коснулась его лба губами. Он лежал, боясь шевельнуться. «Это сон или я, правда, умер?»

На лоб легла прохладная ладонь.

Все еще не веря, он схватил Катю за запястье и попытался сесть, но резкая боль в ребрах бросила его обратно на подушку.

Однако Балун успел разглядеть дужки кроватей, а еще он понял, что они стоят в каком-то сооружении из белого материала.

«Ну, конечно, – осенило его. – Это большая лагерная палатка. Скорее всего, полевой госпиталь! Выходит, Хитрук на пару с Шевой меня избили и отправили сюда. Только почему здесь Катя?»

Он поднес ее руку к глазам:

– Ты?

– Я, – тихо прошептала она. – Ничего не говори, – и наклонилась к нему, положив пальцы на его губы. – Почему тебя называют другим именем?

– Каким? – отчего-то испугался он.

– Крым.

– Так надо. Теперь я – Крымчук Сергей Анатольевич, – таким же шепотом ответил Балун.

– Зачем ты это сделал?

– Зачем сбежал или зачем сменил имя? – не понял он.

– Та девушка, – тихо произнесла Катя.

Он не понимал, о чем она спрашивает, да и не до этого. Его волновал один вопрос, откуда она взялась?

– Как ты здесь оказалась?

– Я работаю в полевом военном госпитале, – ответила Катя и со страхом оглянулась назад.

– А я как здесь?

– Тебя принесли избитого, голова на затылке пробита.

– Это Хитрук, – догадался Балун, вспомнив, как выпустил его из виду, и он оказался за спиной. – Сволочь!

– Почему же? – сухо проговорила Катя. – Все правильно сделал.

«Глупенькая, наивно думает, что я ругаю Хитрука за то, что он меня сюда доставил, – с нежностью подумал Балун. – Даже не догадывается, что он как раз и избил меня».

– Ты лучше расскажи, как сама? – попросил он.

– Нормально. Хотя лучше бы поехала домой, чем такое о тебе узнать.

Только сейчас он уловил в ее голосе металл и презрение.

«Вот что с ней сделала работа на сепаратистов! Промыли мозги. Теперь презирает меня за то, что я оказался среди защитников суверенитета страны. Дожил! Не успели пожениться, а уже разлад. Видимо, по-прежнему считает, будто только медицина нейтральна».

– Странная ты какая-то, – прошептал Балун. – С твоими взглядами на жизнь мне тяжело придется.

– Скажи, как ты мог? – со слезами в голосе спросила Катя.

– Что? – Он ровным счетом ничего не понимал. Неужели только его согласие воевать против русских делает их чужими?

– Она же еще совсем ребенок, – всхлипнула Катя. – Как хочется тебя убить!

– За что?! – ужаснулся Балун. Неужели перед ним его Катя? Странно все как-то. Сначала поцеловала, теперь вдруг убить…

– Тебе сломали несколько ребер, нос и пальцы на руке, – смахнула она обрывком бинта слезу. – Хотя, может, это просто сильные ушибы или трещины.

– Объясни, что случилось? – все еще ничего не понимая, попросил он.

– Что объяснять? Ты над ребенком надругался!

По мере того как до отшибленных и, казалось, превращенных в желеобразную массу мозгов Балуна доходил смысл сказанного, его грудную клетку наполняла странная боль.

– Что?! – зарычал он так, что Катя вдруг сжалась и втянула голову в плечи. – Что ты сказала?!

– Это не я сказала. – Она отступила на шаг от кровати. – Тебя с нее силой сняли.

– Кто? – морщась и кривясь, приподнялся на локтях Балун. – Хитрук? Так, может, это он сам? Вот же гады!

Он, наконец, огляделся. Всего было пять кроватей. Одна расправлена, но на ней никого не было.

– Чего кричишь? – испугалась Катя. – Ложись.

– Я наоборот… – устало рухнул он на подушку.

В палатке вдруг потемнело, и Балун увидел, как в ногах возник рослый мужчина в спортивном костюме. Опираясь на костыли, он некоторое время молча смотрел на него, а потом, скривившись, спросил:

– Очухался?

Балун ничего не ответил.

Скрипнула кровать, стукнули сложенные вместе костыли.

– Катюха, ты чего к новенькому зачастила? – насмешливо спросил мужчина. – Приелись старые? Свежака захотела?

– Как вы смеете, Данило? – Даже в полумраке было заметно, как лицо Кати сделалось пунцовым.

– Крым у нас секс-машина, – продолжал громила, – только сломанная.

Переваривая в голове услышанное, Балун повернул голову набок:

– Рот закрой!

– Повтори! – Мужчина, которого, как выяснилось, зовут Данило, потянулся за приставленными к спинке костылями.

– Катя, что он имеет в виду? – стараясь говорить спокойно, спросил Балун.

– Товарищ… Или как вас там? Пан Левицкий! Прекратите оскорблять! – сжала кулачки Катя.

– Катя! – трясясь от злости, звал Балун.

– Уже ревнует! – Левицкий встал и оперся на костыли.

– Прекрати сейчас же! – потребовала Катя, стараясь говорить твердо, но вышло как-то жалко.

– Да я тебя… – Забыв про боль, Балун сел.

– Сейчас… – Смешно изгибаясь, Левицкий вышел в проход.

– Больной Левицкий! – повысила голос Катя.

Стиснув зубы, Балун вцепился в края кровати.

– Ты хоть знаешь, кому рот закрываешь? Да я тебя порву!

Балун медленно развернулся и спустил ноги вниз:

– Может, подождешь, когда я смогу ответить?

– Ты, видно, так и не понял, кто перед тобой?! – С этими словами Левицкий взял один из костылей в руку и копьем метнул его в Балуна, целясь в голову. Костыль пролетел выше и врезался в полог палатки.

Катя закричала и бросилась на Левицкого. Обхватив его двумя руками, она толкнула его на спинку стоящей напротив кровати.

– Катюха! – завопил Левицкий. – Побойся бога, дождись хоть, когда стемнеет!

– Дурак! – в сердцах крикнула она и, со звоном залепив пощечину, устремилась прочь.