Запах смерти - Джеффри Бартон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит ли говорить, что он отказался.
Итак, Уэстон Дэвис, прехорошенный как никогда за последний десяток лет, держал сейчас в руках декоративный пакет на молнии и бдительно озирался перед тем, как направиться в крыло заведения, где обитали те, кто больше не мог жить самостоятельно – кому нужны дополнительная забота и внимание при приеме лекарств, помощь в посещении туалета или душа; те, кто теперь прикован к инвалидному креслу, – словом, то старичье, что в жизни уже на финишной прямой. Делать в том крыле Дэвису было абсолютно нечего, а потому случайная встреча с кем-нибудь из персонала «Серебряных годов» была сродни попаданию в гестапо: не дай бог – сразу капут.
Дэвис постучал уже в три двери, пока услышал за одной из них ворчание, которое истолковал за приглашение войти. На дверной табличке значилось «Барри Анклан» (должно быть, тот колясочник в грязном махровом халате).
– Барри, – Дэвис засиял улыбкой, – печенье прибыло.
– Чего? – сварливо спросил колясочник.
– Наконец-то приехало печенье с благотворительной распродажи. – Дэвис вошел и протянул Анклану пакет на молнии. – Имбирное, не какая-нибудь фигня. Верно?
– Печенье? Я не заказывал никакого печенья.
Дэвис выглядел растерянным.
– А я-то вызвался помочь с доставкой… Мне сказали, для Барри дюжину.
– Имбирные? – Анклан взял протянутый пакет. – Так они ж вроде перестали принимать передачи. Это все бесплатно?
– Если бы, – вздохнул Дэвис. – Мне мои четыре дюжины обошлись в сороковку, но чего не сделаешь ради доброго дела.
– А что за дело такое?
– Что? – Дэвид сделал вид, что недослышит. Ему не хотелось углубляться в эту тему.
– При чем здесь печенюшки? – Анклан подозрительно покосился.
– Ну как… Благотворительность.
Анклан нахмурился.
– Какая благотворительность?
Мерзкий старикашка. Дэвиса этот допрос уже утомлял, но он держался:
– Тут для больницы хотят прикупить аппарат диализа…
Анклан, похоже, озадачился.
– Больница распродажей выпечки хочет купить аппарат для диализа?
Дэвис, оглядев комнату, сказал:
– Я думаю, это чтобы бедные тоже могли поучаствовать и получить лечение. Что-то вроде этого.
– Ладно, – буркнул Анклан. – Сколько с меня?
– Десять долларов.
– Ого.
Анклан развернул коляску боком, подкатился к комоду и выдвинул средний ящик, набитый бельем и носками. При этом он резанул Дэвиса взглядом.
– Ой, извини. – Тот поспешил отвернуться.
«Отличное место для нычки, старый хрен», – подумал он. Сомалийским пиратам заглядывать сюда и в голову не придет.
Подъехав к Дэвису, Анклан протянул новенькую хрусткую десятку и сказал:
– Скажи Шелли, в первый и последний раз. Пускай вычеркивает меня из списка к чертовой матери.
При упоминании директрисы Дэвис поднапрягся.
– Да ты че, бро. Я всего-то вызвался помочь, бесплатно, в свободное время… Они ж с меня тоже сбрили сорок баксов. Ты ведь понимаешь, что это за проклятое место. – Дэвис обвел руками комнату. – Черная дыра.
– Я поговорю с Шелли.
– Лучше давай я этим займусь, Барри. Зачем тебе с этим утруждаться. – Он указал на коляску старика. – Уж я до нее доведу, будь спокоен. Всю эту хрень надо прекращать.
Он уже почти выбрался из крыла «усиленной помощи», когда вдруг очутился лицом к лицу с директоршей «Серебряных годов». Федорчак, по счастью, торопилась – возможно, ночью дал дуба кто-нибудь из ее гостей. Сердце Дэвиса пугливо екнуло, но он осклабился и продолжил движение, в душе молясь, чтобы рейхсфюрерша не заметила, как он выскользнул из комнаты Барри Анклана, и, паче чаяния, не отправилась ничего вынюхивать.
У Дэвиса во фляжке оставалось еще несколько глотков – но с десяткой, которую он выудил у Барри Анклана, и еще пятеркой из заначки может хватить еще на ноль семь дешевого пойла в магазинчике Дина. Тот, пожалуй, будет еще открыт, если махнуть напрямую через парк. Хорошо, если там сегодня нет толстой кассирши. Она всегда взъедается, когда он прихватывает монетки из лотка с мелочью у кассы, как будто это ее собственный медный рудник. Корова…
С этими мыслями Уэстон Дэвис, довольный собой, направился к выходу из дома престарелых.
Глава 24
Директриса «Серебряных годов» не соврала в обоих случаях. Протяженность троп в Гомсруд-парке действительно составляла больше полутора километров. То же самое и про того седовласого джентльмена: он действительно каждое утро, в начале десятого, как заведенный разгуливал по дорожкам (Неприметный последние два дня ходил за ним тенью и мог это подтвердить). Со своего места на парковой скамейке, обращенной к дому престарелых, Неприметный наблюдал, как пожилой господин вышел из парадного входа «Серебряных годов». Он встал и направился к ближайшей из парковых дорожек, мимо абстрактной скульптуры, похожей на потомство пьяного кота, и двинулся вперед, чтобы можно было из кустов засечь, как пожилой мистер Дэвис пройдет мимо.
О своих визитах Неприметный Чампайнов никогда не предупреждал, хотя в их халупе появлялся еще четыре раза. Первый раз вскоре после своего первого визита с коробками детских витаминов, яблоками, апельсинами и бананами для двоих, пакетами замороженных овощей, а еще с полудюжиной тюбиков зубной пасты и парой зубных щеток для не знакомого с дантистом подростка (во время первого визита Неприметный вдумчиво рассмотрел его зубы). Он также привез бруски антибактериального мыла, бутылки шампуня, стиральный порошок, несколько книжек с картинками и аптечку первой помощи. Банально, но когда Неприметный вернулся на Рождество, он притащил с собой жареную индейку со всеми прибамбасами. В следующий раз появился весной – снова с припасами, книжками-раскрасками и головоломками – посмотреть, как эти двое пережили зиму.
В последний раз Неприметный был у Чампайнов в июле, снова вручив малому книжки-раскраски, цветные карандаши… и охотничий нож.
Пока мальчик орудовал карандашами, они с Ники Чампайном судачили о жизни. Неприметный спрашивал, как дела у мальчика, постигает ли он что-то новое, соблюдает ли гигиену. При этом он никогда не заговаривал с Чампайном о гостях, которых они вдвоем могли прятать у себя в подвальной комнате.
Хотя он в новостях и послеживал за похождениями Бархатного Чокера, это было не его дело.
Мальчик мог говорить, но в основном отвечал лишь «да» или «нет» насчет еды или в ответ на прямой вопрос. Свои слова он сопровождал кивками или качанием головой, а на что-нибудь для него интересное указывал пальцем. Парнишка не собирался в ближайшее время декламировать Геттисбергскую речь[28], но было видно, что свет у него на чердаке горит.
Когда Неприметный в конце своего последнего визита встал, чтобы ехать домой, мальчик подбежал и крепко его обнял – вероятно, за подаренный нож.
От такого
