Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

– Вот этого я пока и сам не понимаю. Может быть, он говорит правду. Возможно, ему и впрямь дали последнюю возможность искупить свою вину через кого-то, кого он любил.

Но сейчас лично я ничему бы не верил. В «Докторе Фаустусе» мне больше всего нравилась та часть, где дьявол столь искусно соблазняет человека. Он отнюдь не хватает его за ногу и не тащит за собой. Нет, напротив, они с Фаустусом ведут совершенно замечательные беседы, во время которых дьявол убеждает его не продавать душу, поскольку ад просто ужасное место. И в конце концов Фаустус вынужден едва ли не уговаривать его согласиться. Думаешь, все это не было спланировано заранее? По-твоему, зло так и бегает в поисках нас? Как раз наоборот.

Мы гоняемся за злом до тех пор, пока оно не поймает нас. Это же совершенно очевидно.

Прежде, чем поведать о случившемся в доме Артуса, я должен хоть немного рассказать вам об этом человеке.

Несмотря на свою репутацию одного из лучших звукооператоров Голливуда, он всегда с трудом находил работу, поскольку был исключительно требовательным и невероятно въедливым человеком. Он никогда ничего не проверял дважды – нет, поскольку он все проверял по пять раз. Ему нужно было не лучшее оборудование, ему обязательно требовалось два комплекта лучшего оборудования на тот случай, если что-нибудь случится с одним. Он любил рассказывать историю о пианисте Кейте Джаретте», который к каждому концерту требует по два специальных рояля – просто на всякий случай.

Голливуд готов сутки напролет носиться с любыми, даже самыми идиотскими требованиями кинозвезд, но у него не хватает терпения на капризы технического персонала. Когда Райнер Артус требует два магнитофона «Награ»– просто так, на всякий случай – будьте уверены, несколько важных шишек обязательно поднимут вой. Поэтому Артус хоть и работал, но не так часто, как мог бы.

Но Фил все равно использовал его на съемках всех фильмов «Полуночи» – несмотря ни на что, поскольку знал, чего стоит Артус, и еще потому, что важнейшей составляющей фильмов ужасов является именно звук. Короче, они вполне устраивали друг друга.

Нам как-то довелось работать с Артусом в одном из фильмов, но мне он показался чересчур замкнутым, слишком властным, и я всегда в глубине души задавался вопросом, а не являлся ли он в свое время нацистом? Фил считал, что нет, но я так уверен не был. Я знал, что у Артуса был трудное детство в

Германии, с будто сошедшей со страниц трудов Фрейда100 матерью. У нее была так развита анальная ретенция, что в ванной она вешала два разных полотенца– одно для «верхней» половины тела, а другое– для «нижней». Поймав детей на том, что они одним полотенцем вытираются целиком, она била их. Таким образом, совсем нетрудно было понять, почему ее сын столь педантичен. В мире Райдера царил абсолютный порядок, и просто не могло быть пыли. Его длинная машина буквально сверкала, и пепельницы в ней всегда были безукоризненно чистыми, хотя он и курил, как паровоз. Та же чистота царила и в его доме. Фил утверждал, что Артус даже медитировал, пылесося гостиную. Одним из самых ярких воспоминаний, оставшихся у меня после посещения его дома много лет назад, действительно был стоящий в кладовке самый примечательный из когда-либо виденных мною пылесосов. Да-да, я тайком заглянул туда. Машина была огромной, изобиловала кнопками и клавишами, и скажи мне тогда кто-нибудь, что это русский спутник, я бы, наверное, поверил.

Он жил на сонной тупиковой улочке в одном из тех построенных в стиле полу– «Миссия» домов, которые когда-то возводились в Калифорнии целыми кварталами. Когда Уайетт подрулил к входу, до нас донеслись рвущиеся из окон звуки дорзовскои01 «Зажги во мне огонь».

– Это у него так играет?

– Думаю, да. Но, по-моему, Райнер всегда ненавидел рок.

Уайетт кивком указал на дом.

– Похоже, у него изменились вкусы.

– У Райнера никогда не менялись вкусы. Пошли.

Мы прошли через поросшую пожухшей травой и высокими сорняками плешивую лужайку. Райнер любил возиться на участке. В последний раз, когда я был здесь, эта лужайка была просто идеальной. А теперь она больше всего походила на какую-то кожную болезнь.

Поднявшись на крыльцо, мы увидели, что сетчатая дверь распахнута настежь и в дом то влетают, то вылетают наружу целые тучи ленивых черных мух.

– Здорово смахивает на дом Флэки Фунта из «Зап Комикс»102 .

– Или из «Тобакко Роуд»103 . – Я позвонил. Сквозь оглушительную музыку я услышал, как кто-то громким криком приглашает нас войти.

– Райнер? – Я медленно вошел.

– Ага.

– Райнер, это Уэбер Грегстон. Вы где?

– Здесь, в спальне. Просто идите прямо.

Мы двинулись через дом, который был не то чтобы грязным, а, скорее, каким-то… нечистым. Запах стоял такой, будто в доме кто-то умер. Медленно продвигаясь вперед, я почувствовал, как Вертун-Болтун ухватился сзади за шлевку на моих джинсах. Он шепнул:

– Ничего? Ты не против?

Я улыбнулся и покачал головой.

– Это хорошо, я все равно бы не отцепился.

– Райнер, где же вы, черт побери?

– Да здесь я, здесь. Идите вперед.

Наконец, мы оказались в комнате, которая, по-видимому, служила ему спальней. По крайней мере, на полу здесь валялся матрас, а на нем восседал Райнер. ' – Уэбер, как делишки? Ба, и Вертун-Болтун здесь!

Он сидел на матрасе, привалившись спиной к стене. На нем не было ничего, кроме трусов и черных носков. Его длинные, грязные волосы свисали сальными прядями. Перед нами как будто предстал совершенно другой человек, поскольку неотъемлемой частью солдатского облика Райнера всегда являлась очень короткая седовато-стальная стрижка.

– Интересно, что вам двоим здесь нужно?

– Мы пришли поговорить о Филе.

– О каком еще Филе?

– О Филе Стрейхорне.

Он прищурился, с трудом пытаясь припомнить имя человека, с которым сделал четыре фильма.

– Фил Стрейхорн? А, ну да, конечно. Только ведь он приказал долго жить. Не слышали, что ли? Фил мертв.

– Да, мы знаем. Но что с вами такое, Райнер? Вы кошмарно выглядите. Он улыбнулся.

– Правда? Зато чувствую себя прекрасно. Даже не представляю, с чего бы это мне ужасно выглядеть, если я так здорово себя чувствую.

– Вы что – под кайфом, что ли?

– Под кайфом? Брось, Вертун, ты же отлично знаешь, что я этим не балуюсь. Даже не пью. Просто мне хорошо, вот и все. – Он медленно, с трудом, опираясь рукой на стену, поднялся. – Я сейчас в небольшом отпуске, вот и решил расслабиться, музон послушать. – Он запрокинул голову и, прикрыв глаза, начал негромко подпевать следующей вещи «Дорз».

– Можно, я сделаю чуть потише, а то говорить трудно. – Не дожидаясь ответа, Уайетт подошел к большому музыкальному центру в углу и выключил его. – Вот так-то лучше. Есть не хотите, Райнер? Или чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо. Присаживайтесь, ребята. Ну, давайте, спрашивайте, чего вы там хотели?

В следующие полчаса я не мог избавиться от странного чувства. Этот человек выглядел, как Райнер, вроде, говорил, как он и знал вещи, которые мог знать только он, но мы с Уайеттом не взялись бы с уверенностью утверждать, что это он. Человека, которого мы знали, целиком здесь не было – только какие-то части. Несомненно, части узнаваемые, но все же не стопроцентный Райнер Артус. Когда позже я заметил, что это очень похоже на мух, то влетающих в дом, то вылетающих наружу, Уайетт согласился со мной. Только в данном случае, в странном человеке, с которым мы разговаривали, то мелькал, то пропадал наш знакомый.

Я задавал ему вопросы о фильме, который мы делали вместе – мелкие вопросы, совершенно ничего не значащие, но ответить на которые мог бы только человек, присутствовавший на съемочной площадке. Он ничего не забыл и даже смеялся, вспоминая кое-какие подробности. Это был Райнер. Нет. Нет, не он.

– Послушайте, пожалуйста. Это очень важный вопрос. Помните съемки того эпизода для «Полночь убивает», где Кровавик произносит свой монолог? По-моему, это вообще единственный раз, когда он что-нибудь говорит.

– Точно. И что вы хотите об этом узнать?

– Вы, случайно, не в курсе, где пленка с этим эпизодом? Такое впечатление, что эта часть фильма исчезла.

– А вы узнавали на студии?

– И на студии, и в лаборатории, спрашивали у Саши Макрианес, короче, у всех. Эпизода нет.

– Странно. – Это слово он произнес так, что по тону его голоса сразу становилось ясно, насколько мало его интересует данная проблема.

– Так значит, вы не представляете где она еще может быть?

– Нет.

– А вы помните сам эпизод? Что он там говорил?

– Это была сцена в церкви, и когда мы закончили, Фил забрал и мои пленки и то, что отснял Алекс Карсанди, и сказал, что сам позаботится о проявке. Раньше он никогда так не делал, но, поскольку он был боссом, мы отдали ему все материалы. – Это было самой длинной тирадой Артуса за все время нашего пребывания у него и, похоже, она окончательно утомила его. Мы поняли, бедняга вот-вот совершенно выбьется из сил, и нужно поскорее вытягивать из него, что только можно.