Первые шаги по Тропе: Злой Котел - Николай Чадович

В одной тенетники оплетали паутиной стены и дно, в другой сооружали прочную выпуклую крышу, третья, уже полностью законченная, была присыпана сверху землей и покрыта пластами дерна. Остальные траншеи были еще только намечены. Очередной меланхолический крюконос, как две капли воды похожий на злосчастного предшественника, сложившего здесь свою страховидную головушку, рыл и выворачивал землю, но на сей раз на его загривке восседал готовый к любым неожиданностям тенетник. Чуть что не так – сразу загонит стрелу-иголку в глаз зверюге.

Мое внимание привлек вертикальный срез грунта, состоявший, словно пирожное «Наполеон», из целого ряда перемежающихся слоев. Те, что пошире, имели каштановый цвет, характерный для степной почвы. Узкие были черными, словно сажа.

Именно эта тонкая прослойка и заинтересовала меня. По всем признакам, известным мне еще с институтской поры, это был так называемый культурный слой, сложившийся в результате хозяйственной деятельности разумных существ.

Но откуда он мог взяться в Ясмене, население которого никогда не пользовалось ни очагом, ни кузней, ни гончарным кругом, ни другими изобретениями дерзкого человеческого ума, созданными на благо ленивому телу?

Дождавшись, когда крюконос, понукаемый целой толпой тенетников, продвинется дальше, я спустился в траншею, сразу скрывшую меня с головой, и при помощи первого попавшегося камня стал расковыривать черную землю.

Вопреки моим предположениям, она состояла из высохшего торфяного ила, хотя и с изрядной примесью золы. Довольно странное сочетание. Попадалось и нечто иное – раздробленные кости, истлевшие клочья какой-то плотной ткани, зубы, весьма похожие на человеческие.

Однако самой главной (и самой печальной) моей находкой оказался пучок иголок, видимо, не подвластных гниению. В основании они скреплялись собой слабеньким хрящем и, вне всякого сомнения, являлись останками тенетника, так и не успевшего перед смертью израсходовать свой боезапас.

Да, нешуточные дела творились здесь в прошлом. Прежний поселок выгорел дотла (чудом сохранившиеся клочья паутинных стен не в счет) и был затоплен, а его обитатели погибли. Причем погибли все до единого, а иначе оставшиеся в живых обязательно отправили бы своих почивших сестробратьев в огненную могилу Светоча.

Эта находка в корне меняла уже сложившееся у меня представление о Ясмене. Кто одолел стойких и боевитых тенетников? Где кости и оружие пришельцев? Как вдребезги разбитым тенетникам удалось взять реванш? Почему эта драма повторяется вновь и вновь, что было ясно видно по обнажившимся слоям почвы?

Нет, мне одному без посторонней помощи в этом клубке загадок не разобраться. Но ведь и спросить не у кого! Рябой к подобным разговорам не склонен, а у вещуна на фунт правды приходится пуд вранья и домыслов.

Да и зачем мне лезть в дела, давно преданные забвению? Проклятое любопытство! Вот еще одна струна человеческой натуры, на которой с одинаковым успехом можно сыграть и торжественный туш и похоронный марш.

Тут кто-то окликнул меня по имени, коим я назвался при первой встрече с тенетниками. Было оно не слишком благозвучным, но по-своему весьма метким.

– Приблуда! Немедленно возвращайся! Тебя уже повсюду ищут!

Конечно же, это был вещун, только весь какой-то взвинченный. Голос его изменился не иначе как со страху.

– Побереги глотку, – ответил я с деланным спокойствием. – Что случилось?

– Пойдем расскажу, – он сразу сбавил тон. – Ты хоть предупреждай, если куда-то отлучаешься. Спрос-то с меня…

Всю дорогу до нашего жилища он стойко молчал, но, оказавшись внутри, заговорил быстро и сбивчиво.

– Сюда заглядывало какое-то существо. Вроде бы твой соплеменник, но ростом поменьше и такой… белявый, – вещун поднес руки к своей растрепанной шевелюре, которую знаток лошадиных мастей назвал бы не иначе, как буро-чалой. – Он обещал заглянуть позднее.

– Не он, а она, – наставительно произнес я. Впрочем, для тебя, идейного кастрата и природного скопца, ошибка вполне простительная. Ты все время забываешь, что я принадлежу к породе двуполых существ и своих детей мы делаем сами, совместными усилиями двух особей, а не выпрашиваем у корыстной и вздорной королевы.

– Ты собираешься вместе с ним… вместе с ней делать детей? – вещун испугался еще больше.

– Подобные вопросы у нас считаются непристойными. За них иногда даже бьют в морду… А что, собственно говоря, тебя так взволновало?

– Сейчас узнаешь… Только не думай, что я опять обманываю тебя… Смотри! – вещун дрожащими руками развязал котомку, из которой пушечным ядром вылетело яйцо. Его скорлупу покрывали багровые разводы, похожие на боевую раскраску индейцев племени сиу.

Описав несколько замысловатых петель, яйцо вдруг пребольно тюкнуло меня в голень. После этого оно обрело свой изначальный цвет, но до конца так и не успокоилось – вращалось волчком, зарывалось в пух, делало угрожающие выпады. Короче, вело себя крайне вызывающе.

Я ждал от вещуна комментариев, и они незамедлительно последовали.

– Яйцо демонстрирует свою крайнюю озабоченность. Тот… та, что приходила сюда, принесет тебе беду. Большую беду. А все, что опасно для тебя здесь, – он широко раскинул руки, изображая, надо полагать Ясмень, – для меня опасно вдвойне. С этого момента будь предельно осторожен. Взвешивай каждое свое слово и выверяй каждый шаг. А лучше всего, вообще не выходи наружу. Есть беды, от которых не отгородишься и высокими горами. Но твоя – иного свойства. От нее защитит даже тонкая стенка. Было бы только желание!

– Ты закончил? – холодно осведомился я.

– Не ищи привязанностей на стороне! – взмолился вещун. – Оставайся с нами. Яйцо любит тебя. И я тоже.

– Почему все подряд пытаются учить меня, словно дурачка? – теперь уже я дал полную волю своим чувствам. – Все! Даже глупое яйцо, из которого, вполне возможно, никто никогда и не вылупится. А я, между прочим, сам люблю давать советы. Меня от них просто распирает. Выслушай для начала хотя бы один: не лезь в чужую жизнь и позволь мне самому решать, где беда, а где счастье. Я в состоянии отличить яд от сладости и вредное от полезного. Тебе никогда не понять меня. У нас разная физиология. У тебя в паху сумка, а у меня нечто совсем иное. Поэтому не смей больше учить меня! Мне не нужна ваша любовь. Я не извращенец. Можешь целоваться со своим яйцом, а я ухожу. Счастливо оставаться!

Уже пробираясь по трубе к выходу, я услышал горькие слова, брошенные мне вслед:

– Когда-нибудь ты убедишься в моей правоте, но будет уже поздно.

Облегчив душу этой гневной отповедью, несправедливой и бестолковой, как и все, что делается сгоряча я немедленно отправился на поиски Феры.