Записки изыскателя - Николай Иванович Кутузов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Назад возвращались по той зимней тропе, о которой говорил Власов. Этот новый маршрут ничего утешительного не представлял. Мы убедились, что для строительства дороги он совершенно непригоден.
По возвращении в лагерь на внеочередном совещании решили начать изыскания по долине ручья Спорного, и, пока люди будут подтягивать трассу, мы с Сергеем займемся дополнительными поисками более удобного и легкого перевала через водораздел.
Так и сделали. И пока мы разбирались в сложном рельефе окружающих нас гор и искали подходящий перевал, товарищи, возглавляемые дядей Ваней, подошли с трассой к верховью ручья.
За это время мы установили, что сама природа сделала наиболее удобный перевал в верховьях ручья Спорного, но та же природа так густо покрыла все склоны этого перевала непроходимыми зарослями стланика, что у нас появилось сомнение в возможности проложить здесь трассу, потому что рельеф гор был скрыт стлаником. Однако выбора не было, и трассу решили укладывать через этот перевал.
Трассировка перевалов имеет свои особенности. Обыкновенно выбирают самую низкую и удобную точку на седле и из нее начинают теодолитом, по заданному уклону, укладывать трассу, вписывая ее в рельеф местности. Уклон как бы ведет линию, и поэтому способ называется развитием линии. Поясним это положение кратким примером.
Допустим, трассу надо проложить через перевал, высота которого от подошвы до вершины составляет двадцать метров, а длина наклонной линии сто метров. Если ее уложить прямо, то мы будем на каждый метр трассы иметь подъем в двадцать сантиметров или две десятых метра. Существующие же технические условия разрешают на автодорогах иметь максимальный подъем порядка семи сотых метра. Значит, для того чтобы подняться на перевал, в нашем примере мы должны искусственно удлинить линию почти втрое, то есть развить ее так, чтобы на каждый метр трассы приходился подъем не в две десятых, а в семь сотых метра. Тогда получится не прямая в сто метров, а какая-то ломаная линия длиной около двухсот восьмидесяти пяти метров,
Таким образом, нам предстояло развить линию, чтобы опуститься с перевала высотой свыше тысячи метров, и это развитие произвести на склонах горы, заросшей стлаником.
И вот начались действительно штурмовые дни. Перед началом трассировки мы прорубили в стланике специальную тропу для подъема на перевал. Каждое утро, поднявшись по ней на вершину перевала и немного отдохнув, начинали прорубать просеку для трассы сверху вниз. Кустарник стоял густой непроходимой стеной. Толстые его ветви, как змеи, переплелись между собой и, уже срубленные, крепко держались за соседние.
Прорубив десять-пятнадцать метров, убеждались, что уклон слишком велик и не позволяет вести здесь трассу.
Намечаем другое направление, и рубка начинается снова. Вокруг уже лежат горы вырубленного стланика, а трассировка не продвигается вперед. Бывали такие отчаянные дни, что мы не намечали ни одного метра трассы. Перевал нас связал, как говорят, по рукам и по ногам. А время идет, и опять начинает закрадываться сомнение в возможности перехода через водораздел в этом месте.
Что, если склон, скрытый зарослями, не позволит уложить трассу?
Для форсирования работы принимаем решение: одновременно с изысканиями на подъеме начать укладывать трассу на спуске, на другой стороне перевала. Рельеф на спуске очень сложный, но там нет злополучного стланика и будет немного легче. Разбиваемся на две группы и ведем работы в двух расходящихся от вершины перевала направлениях: на подъеме трассирую я, на спуске дядя Ваня.
Но на спуске свои трудности; трасса повисла в воздухе, впереди обрыв. Надо менять начальную точку на перевале, а это значит, что надо бросать всю уложенную трассу на подъеме. Все полетело к черту.
Упорно начинаем все сначала. Недалеко от вершины стланика вырубили так много, что первые сотни метров трассировать легко, но дальше снова начинается тяжелый труд по вырубке низкорослого леса. Вдобавок ко всему теперь и на подъеме трасса виснет в воздухе. Заданный по теодолиту уклон привел нас и здесь к отвесным скалам. Что делать? Не начинать же всю работу снова!
Здесь же у обрыва производим дополнительные расчеты и приходим к выводу, что при спуске седла трасса все равно повиснет в воздухе где-нибудь в этом районе. Поэтому делаем крутой поворот и идем почти назад чуть ниже уложенной трассы. Такой поворот возможен, и кривая, устроенная на таком повороте, носит название «серпантины». Через некоторое расстояние склон сопки заканчивается другим обрывом, и около него делаем второй ход серпантины. Так гигантскими зигзагами от одного обрыва до другого спускаемся по склону сопки все ниже в долину. Но каждый метр трассы уложен с определенным уклоном по инструменту, для каждого метра трассы вырублено и вынесено с узкой просеки огромное количество стланика.
Около месяца прогрызали мы просеки, а уложили всего несколько километров трассы.
Снизу, из долины, результаты нашего труда были отчетливо видны. На склоне перевала, там, где проходила трасса, лежали груды срубленного стланика и ясно виднелась просека.
Работа всех нас настолько утомила, что требовался самый неотложный отдых. Соединив долинный ход по ручью Спорному с трассой на склоне перевала, экспедиция стала на отдых.
Люди приводили в порядок амуницию, инструмент и просто набирались сил. После отдыха мы старались наверстать потерянное на преодоление перевала время и усиленно форсировали укладку трассы уже за перевалом. Спуск с перевала с каждым километром становился положе, и трассу теперь укладывали без теодолита. Попавшийся на пути ручей, текущий в нужном нам направлении, вначале едва заметный, делался многоводнее от впадающих в него притоков, вытекающих из мрачных ущелий. На его берегу мы разбили свой первый лагерь в этой новой системе рек.
Впереди долина ручья все расширялась, а сзади громоздились горы, среди которых был уже освоенный нами перевал.
Чтобы не было больше никакой задержки с трассировкой, я собрался произвести очередную рекогносцировку до самого поселка горняков. Проводив ребят на работу, рано утром тронулся в путь. Едва заметная тропа скоро потерялась, и в дальнейшем пришлось ехать по дикой тайге. Лошадь то проваливалась в едва заметную яму, то задевала за дерево, то спотыкалась о корни и так неожиданно бросалась в сторону, что ветви чуть не выхлестывали мне глаза. Но это все пустяки по сравнению с тем, когда попадаешь в такие места, где надо спешиться и, ведя лошадь в поводу, продираться сквозь колючие заросли и расчищать дорогу топором или ножом.
К обеду я достиг устья ручья, впадавшего в реку Утинку — довольно широкую и многоводную, которую не вдруг переедешь вброд.
Но где
