Искупление - Анна Мистунина

Вскоре грифон опустился на каменные плиты перед храмом, построенным по образцу столичного Храма Силы. Скрежет когтей далеко разнесся в глухом безмолвии пораженного магией города. Кати передернула плечами. Спешилась.

Стремительные башни рвались к небу, презирали каменную неподвижность, почти летели. От их вида в душе поднималась нетерпеливая тоска.

– Подражатели, – сказал Оун.

– Подражатели, Оун? Или ученики?

Маг скривился, но спорить не стал.

Оставив седоков, грифон взлетел на крышу храма и замер на одном из шпилей – прекрасное золотое изваяние, одно из многих, украшавших некогда Храм Силы, сердце Империи магов. Кати вслед за Оуном прошла во внутренний двор. Война давно приучила ее к виду и запаху побоищ. И все же открывшаяся картина впечатляла.

Трупы и куски трупов в не защитивших хозяев кольчугах, обрывки сутан, мечи и кинжалы, все еще зажатые в оторванных руках, смешались в несуразнейший кровавый салат. Кровь была в нем щедрой заправкой – кровь и вода от прошедшего ночью ливня. Багрово-черные подтеки украшали стены. Смрад стоял поистине тошнотворный. Кати зажала ладонями рот и нос, тщетно пытаясь заменить дыхание Силой, и даже Оун казался побледневшим. У самых дверей храма, венчая картину, лежала окровавленная туша существа. Доставшихся ей ран и порезов хватило бы для умерщвления десятка обычных зверей.

«Невообразимо, – сказала Кати мысленно. – Она сделала это одна?!»

Оун кивнул:

«Мы вмешались только под конец. В основном добивали тех, кто оставался внутри. Там, кстати, почти нет запаха, Сильная. Идем?»

Под сапогами хлюпало. Несколько раз Кати наступала на что-то мягкое и, не глядя вниз, шла дальше. Оказавшись наконец за тяжелыми резными дверями, она вздохнула с облегчением – и едва сдержала рвотный позыв. Вонь проникала и сюда, слабея, впрочем, по мере удаления от двери. Время от времени еще попадались тела, но красными их делали только одеяния: магия убивала бескровно. И милосердно, подумала Кати, вспомнив искаженные ужасом и мукой лица тех, за дверью. Мертвецы в полутемных коридорах храма казались просто спящими.

Подземелья были просторными и сухими. Запах разложения не проникал в них, и Кати с удовольствием вдыхала прохладный воздух. Оун сотворил свет. Белый шарик поплыл чуть впереди, высвечивая пустые масляные лампы, сводчатый потолок, яркие фрески на стенах. Кати грустно улыбнулась, разглядев их. Мастерство художников – немалое, надо признать, мастерство – запечатлело картины расправ дикарей над магами. Орды белокожих казнили, резали, сжигали высоких темноволосых, неизменно одетых в черное людей. Интересный прием, особенно если помнить, что до восстания маги одевались куда разнообразнее. Боевой наряд из шкуры дракона заменил все прочие уже в Долине. За века он стал привычнее собственной кожи, и маги вернулись в Империю, как сошедшие с картин и фресок древние страхи.

– Круговорот, – прошептала Кати.

Оун оглянулся через плечо. Ничего не ответил, остановился у полуоткрытой двери.

– Сюда.

– Ты искал ее или случайно наткнулся?

Оун скривился:

– Последний, кого я убил, только о ней и думал. Боялся, что проклятые колдуны найдут книги. Вот я и нашел.

– Действительно… это стоит внимания, – проговорила Кати через минуту.

– Впечатляет?

– Еще как…

Длинное помещение, уставленное рядами стеллажей, в неярком свете магического шарика выглядело бесконечным. Толстые пергаментные свитки и книги в прошитых переплетах аккуратно лежали на полках. У стен стояли распахнутые сундуки, полные затрепанных свитков. Между стеллажей помещались прямоугольные столы; на каждом подсвечник, письменный прибор – перо, чернильница и стопка пергаментных листов; вокруг стулья с высокими спинками. Спокойная, милая взгляду картина. Воображение дополнило ее людьми: в руках поскрипывают перья, на столах чадят свечи, озаряя склоненные над книгами светлые кудри… Тех самых ученых, по чьим растерзанным телам Кати пришла сюда.

– Взгляни, Сильная, – Оун бережно, как младенца, взял свиток с одной из дальних полок. Развернул на столе. – Это перевод на дикарский язык труда по астрономии авторства моего деда. Он считался утерянным при восстании, в Долине хранилась копия. Не думал, что встречу его в таком виде. Буквы, как видишь, наши, приспособленные к их языку. Удивительно! Там и анатомия, и математика… На отдельных полках магия. Ничего не потеряно, ничего! Оригиналов нет, наверное, они в столице. Те стеллажи, слева – сочинения самих дикарей. Их подход к магии поражает, Сильная. Посмотри хотя бы это… И это…

Маг переходил от стеллажей к столу и обратно, приносил книги, разворачивал свитки, в с восторгом указывая на какие-то впечатлившие его места, и говорил, говорил… Такого Оуна знали все в Долине. Мага, немного недотянувшего до Сильного, ученого, хранителя знаний – а также управляющего, мастера подчинения и сбережения и лучшего из наставников. В пыльной тишине библиотеки он снова ненадолго стал самим собой. Кати с грустью подумала, что скучает по Долине. Добавив света, наклонилась над последним свитком.

Несколько лет назад Сильная выучила язык дикарей – отчасти ради удобства, отчасти по предчувствию. Письменных текстов ей до сих пор не встречалось, но прочесть не составило труда: не имевшие своего алфавита предки дикарей позаимствовали его у магов. Почерк писавшего был твердым, чернила – качественными. Его рассуждения о природе и структуре Силы были необычны, но назвать их ошибочными Кати не смогла бы. Автор как будто видел привычные вещи под другим углом – таким, что сущность магии странным образом начинала доказывать и объяснять положения дикарской веры. И все же то был труд ученого, а не бред фанатика. Кати пробежала глазами несколько столбцов, затем стала читать медленнее и наконец села, не глядя подтянув стул. Магический шарик остановился у левого виска. Желтоватый пергамент с аккуратной вязью букв оказался залит ослепительно-белым светом. Оун тихонько шелестел за спиной.

– Невероятно! – сказала Кати, подняв наконец голову. – Изучить, но не познать… Но и не отвергнуть, а отставить в сторону, ради… ради чего?

Оун за соседним столом обложился книгами. Казалось, он рад бы зарыться в них с головой. Руки мага непроизвольно поглаживали тонкую кожу рукописей.

– Религия, – сказал он. – Страх. Ограниченность.

– Брось, Оун. Даже без этих свидетельств – уж мы-то с тобой знаем, что ничем не выше их. Сильнее, образованнее – может быть. Что же до способности к магии… И права назваться человеком…

Оун со вздохом закрыл книгу.

– Я ненавижу их всей душой, Сильная, и рад бы с тобой не согласиться. Конечно, ты права, мне ли этого не знать! В связи с этим…

– И действительно, Оун, пора уже признаться, ради чего все ухищрения. О чем ты не мог поговорить со мной в лагере?

Оун помедлил. Потом комнату накрыл непроницаемый для магического подслушивания колпак. Кати приподняла бровь.

– Ты заинтриговал меня, маг Оун.

– Я не вправе вмешиваться в дела Совета, Сильная. И не стал бы этого делать при других обстоятельствах. Но сейчас дело касается моего ученика.

– Лучшего ученика, – подсказала Кати. – Ты вправе им гордиться.

– Да. Я думал, что воспитал будущего Сильнейшего… жаль, я ошибся.

– Не спеши утверждать.

Оун дернулся:

– Ты знаешь? Ты видела такую возможность?!

Кати промолчала. Оун заговорил с напором:

– Да, это не мое дело, Сильная, но это заметно не только мне. Сильнейший больше не мыслит трезво, рано или поздно все это поймут. Он нянчится с этим мальчишкой, Моуретом, всюду таскает его с собой. Щенок уже задрал нос выше всякой меры, а ведь Силы в нем… Ты сама видела.

– Я знаю это, Оун.

– А знаешь ли ты, что несколько ночей назад в лесу поймали дикарку – ту самую девчонку, из-за которой наш дикареныш сбежал в первый раз?

– Нет, этого я не знала, – проговорила Кати, удивляясь всколыхнувшейся тревоге. – Странное совпадение. Кто ее поймал, Оун?

– Да уж не я, будь уверена. Я убил бы ее на месте, а не потащил к Амону.

– Разумно…

– Я и хотел это сделать вчера, когда впервые понял, что здесь не так. Меня не подпустили. Ее берегут как птенца грифона, и меня это беспокоит все больше. Сильная… Прошу, посмотри в будущее.

– Ты хочешь, чтобы я выяснила намерения Главы Совета и рассказала о них тебе? Это преступление, Оун.

Маг не дрогнул.

– Как и воскрешение проигравшего, Сильная Кати. Это ведь ты сделала, больше никто не смог бы. Я прав?

– Прав. А теперь, откровенность за откровенность – после всего, после всех этих лет, ты желаешь Карию смерти?

– Смерти – да. Но только смерти. Он все еще мой ученик, хорошо ли, плохо ли, но я за него в ответе. И не могу допустить…

– Значит, ты все понял, и смотреть будущее ни к чему. Амон торопится натаскать в магии мальчишку, чтобы тот стал нашим инструментом, чтобы его руки с нашей Силой открыли проход для существ. А теперь, как по заказу, он откроет его кровью этой девчонки. Сам и перережет ей горло, наверное. Потом в наших руках окажется Карий, и Амон покажет ему память сына – чтобы доказать, что все было напрасно, что погибель дикарям все-таки пришла через Кария, как Амон и предрекал. Худшего наказания для нашего принца и представить нельзя. Затем Амон прикажет Моурету убить отца, затем оживит его и снова…