Дочь фортуны - Исабель Альенде

С той же серьезностью, что она совершала любое из своих действий, Элиза дала себе задание идеализировать своего возлюбленного вплоть до превращения последнего в навязчивую идею. Желала лишь безусловно служить ему всю свою оставшуюся жизнь, жертвовать ради этого человека и страдать, чтобы пройти испытание самоотречением, и, если возникнет необходимость, умереть за него. Помраченная наваждением этой первой страсти, молодая женщина не ощущала явную нехватку прежней силы. Присутствие поклонника никогда не представлялось ей настоящим. Даже в самых бурных объятиях, происходивших прямо на занавесках, дух молодого человека вечно где-то витал, готовый исчезнуть либо пропадал вовсе. И всегда обнаруживался не полностью, мимолетно, в раздражающей игре театра теней, однако при прощании, когда девушка вот-вот была готова заплакать от неудовлетворенной жажды любви, именно в тот момент мужчина вручал ей одно из своих чудесных писем. И тогда для Элизы вся Вселенная преобразовывалась в некий кристалл, чье единственное предназначение и состояло в отражении чувств их обоих. Находясь во власти трудного задания влюбиться полностью и совершенно, она нисколько не сомневалась в своей способности вручить необходимое без всяких оговорок и именно поэтому и не признавала двусмысленность Хоакина. Элиза придумала себе идеального любовника и с непобедимым упорством продолжала питать эту иллюзию. Так, тягостные объятия с возлюбленным, что оставляли в молодой женщине чувство потерянности в тусклом ореоле неудовлетворенного желания, заменялись ее богатым воображением.

Вторая часть. 1849

Новость

Двадцать первого сентября, в день наступления весны согласно календарю мисс Розы, начинали проветривать комнаты, вывешивать на солнце матрасы и одеяла, натирать по новой воском деревянную мебель и менять занавески в гостиной. Мама Фрезия стирала эти изделия из цветастого кретона молча, твердо убежденная в том, что засохшие пятна были всего лишь остатками мышиной мочи. И приготовляла в патио большие глиняные кувшины с теплой жавелевой водой и с размоченной в ней корой «мыльного дерева», в которой и замачивались на целый день эти занавески, после чего приходилось их крахмалить в рисовой воде и сушить на солнце; затем две женщины гладили изделия и, когда те снова приобретали как бы обновленный вид, вешали в комнату, встречая таким способом приход нового времени года. Тем временем Элиза и Хоакин, равнодушные к весеннему помутнению мисс Розы, резвились на занавесках из зеленого вельвета, что были более мягкими, нежели из кретона. Было совсем не холодно, и стояли светлые ночи. Вот уже минуло три месяца, в которые писал письма Хоакин Андьета, и они занимались любовью в промежутках между политическими метаниями и броскими заявлениями, что излагались довольно пространно. Элиза ощущала своего фактически отсутствующего любовника, и, порой, обнимала его призрак. Несмотря на тревогу неудовлетворенного желания и весьма слабо выраженную ответственность за столькие тайны, девушка восстановила видимое окружающим спокойствие. Проводила дневные часы в тех же занятиях, что и прежде, за книгами и за фортепиано либо усердно трудилась на кухне и в швейной мастерской, не выказывая ни малейшего интереса выйти из дома. Хотя если мисс Роза и просила, сопровождала ее в добром расположении духа того, кому на данный момент лучшего занятия нельзя было и придумать. Ложилась и вставала рано, впрочем, как и всегда; не теряла аппетит и казалась здоровой, но именно эти симптомы идеального внешнего состояния как раз и поднимали в мисс Розе и Маме Фрезии ужасные подозрения. В придачу обе женщины не спускали с девушки глаз. И сомневались, что любовное самозабвение может внезапно исчезнуть, но по прошествии нескольких недель Элиза так и не выказала признаки того или иного расстройства, и потому они решили несколько ослабить свою бдительность. Возможно, свечи святому Антонио чему-то и помогли, размышляла индианка; а, возможно, любви-то и не было, подумала уже после всего мисс Роза, так и не почувствовав себя убежденной, размышляя подобным образом.

Новость об обнаруженных в Калифорнии месторождениях золота достигла Чили в августе. Сначала она была чуть ли не лживым слухом, жившим лишь в словах подвыпивших мореплавателей, проводивших время в борделях квартала Алмендрал, но спустя несколько дней капитан шхуны «Аделаида» объявил, что половина его матросов уже сбежали в Сан-Франциско.

- Везде есть золото, которое можно грести лопатами, и лежит оно на виду величиной с апельсин! Любой, обладающий даже небольшой сноровкой, способен стать миллионером! – рассказывал тот, задыхаясь от охватившего его энтузиазма.

В январе этого года, неподалеку от мельницы некоего швейцарского фермера на берегу реки Американ, какой-то индивид по фамилии Маршалл обнаружил в воде золотую чешуйку. Эта желтая частица, вызывающая безумие в людях, была найдена девять дней спустя после окончания войны между Мексикой и Соединенными Штатами, подписавшими договор, содержащий условия существования гваделупских идальго-дворян. Когда эта новость распространилась, Калифорния уже не принадлежала Мексике. Прежде чем узнали о том, что данная территория просто полна нескончаемых сокровищ, никто не придавал месту особую важность; для американцев оно представляло собой область, населенную индейцами, и они первыми предпочли бы завоевать Орегон, где, как полагали, было лучше всего развивать сельское хозяйство. Мексика считалась пустырем для воров и грабителей, и люди полагали, что не стоит отправлять войско, которое бы защищало землю во время войны. По прошествии некоторого времени Сэм Брэннон, редактор некой газеты и проповедник многоженства, был послан туда насаждать свою веру, обходя улицы Сан-Франциско и объявляя во всеуслышание эту новость. Возможно, ему и не верили, а слава его была немного неясной – у всех на языке так и вертелось, будто человек не так расходует выданные на божье дело деньги. И когда церковь многоженства потребовала их вернуть, возразил, что не может, и этому мешает квитанция, подписанная диаспорой, которая основывалась на его словах о полной склянке золотой пыли, что живо гуляла по людским рукам. Крича золото! золото! трое из каждых четырех мужчин оставляли позади все и уезжали на прииски. Даже пришлось закрыть единственную школу, потому что уже не было никаких детей. В Чили новость произвела тот же эффект. Средняя зарплата составляла двадцать сентаво в день, и журналисты то и дело говорили, что наконец-то удалось обнаружить Эльдорадо, город-мечту многих завоевателей, улицы которого были выстланы драгоценным металлом: «Богатство шахт представлялось как драгоценные горы из сказок про Синдбада или про лампу Алладина. Абсолютно не боясь обращали внимание на преувеличение, заключающееся в дневной прибыли, равной унции чистого золота», - вот что писалось в ежедневных газетах и добавлялось, что драгоценного металла было достаточно, чтобы разбогатело множество мужчин буквально за десять дней. Вспышка жадности тут же возникла среди чилийцев, у которых была душа шахтера, и бегство в Калифорнию началось прямо в следующем месяце. Уже на полдороги они встречали уважение любого искателя приключений, что плыл с Атлантического океана. Путешествие из Европы в Вальпараисо занимало месяца три, а затем еще пару месяцев требовалось для того, чтобы прибыть в Калифорнию. Расстояние между Вальпараисо и Сан-Франциско не достигало и семи тысяч миль, в то время как до восточного берега Северной Америки, путь, пролегающий через мыс Горн, составлял почти двадцать миль. Это, как прикинул Хоакин Андьета, для чилийцев представляло собой значительную окраину ввиду того, что они первыми претендовали на лучшее золотое дно.

Фелисиано Родригес де Санта Крус проверил тот же счет и решил немедленно сесть на судно со своими пятью лучшими и надежными шахтерами, обещав им порядочное вознаграждение, которым и побудил оставить свои семьи и пуститься в это, полное риска, предприятие. Дело задержалось недели на три, за которые готовилось все необходимое для того, чтобы несколько месяцев пребывать на расположенной на севере континента земле, которая к тому же представлялась опустошенной и дикой. Склонялся увеличить число простодушных людей, которые отправлялись незнамо куда, держа руку впереди, а другую позади, науськиваемые искушением легких денег, но совершенно не имея понятия об опасностях и усилиях, что содержит в себе и требует подобное дело. И не было намерения возвращаться с погнувшимися от труда спинами, точно лицемеры, вот поэтому и предпринимали такое путешествие, будучи хорошо оснащенными и вместе с надежной прислугой, так в нужное время объяснил мужчина своей жене, ждущей рождения второго ребенка и одновременно настаивающей на том, чтобы его сопровождать. Паулина планировала отправиться в путешествие с двумя няньками, поваром, коровой, живыми курицами, которые обеспечивали бы питание детей молоком и яйцами во время морского путешествия, но однажды ее муж воспротивился и категорически отказал. Мысль об отправке в подобные скитания, и вдобавок со всей семьей за плечами определенно являлась плодом человеческого безумия. Его жена окончательно потеряла рассудок.