Срединный пилотаж - Баян Ширянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ты же затромблен уж года два. – Вяло отмахивается от заманчивого предложения Чевеид Снатайко.
– Был затромблен. – Настаивает центряк. – А теперь давно растромбился. Только прохожу я теперь глубоко. Надень на баян шестерку, тогда в меня попадешь.
Но Чевеиду Снатайко не хочется менять пятерку на шестерку.
– Что, никого больше не осталось? – Интересуется он.
– Нет. Не осталось!..
– Да, нет! Осталось, конечно! – Нестройными голосами отвечают ему веняки.
– Так, осталось или нет? – Сердится Чевеид Снатайко.
– Осталось!
– А остальные куда подевались? – Голос Чевеида Снатайко суров.
– Как это куда? – Возмущенно голосят вены. – Ты же сам гоняешь по нам недощелоченый винт, протыкаешь насквозь где ни попадя, зашкуры постоянно устраиваешь… И еще удивляешься, что мы уходим?
– Но, веняки, милые, я что, нарошно, что ли? – Начинает оправдываться Чевеид Снатайко. – Вы ж иногда такие тонкие становитесь, что никак в вас не въехать…
– А ты за давлением следи. – Советуют вены. – Или распаривай под горячей водой. Или отожмись десяток-другой раз…. Мы и появимся. А тебе же все это лениво делать…
– Лениво. – Соглашается с венозными обличениями Чевеид Снатайко. – Но раз вы сами знаете, что мне лениво, неужели не можете подставиться так, чтобы я с гарантией попал и вас портил минимально?
– Мочь-то можем… – Соглашаются вены. Да, западло нам.
– Это почему же?
– А не ухаживаешь ты за нами. Другие торчки, вон, гапаринкой-бутадионкой мажут. Некоторые даже троксевазином! А третьи так и солкосерила не жалеют! А зашкур вдруг – так сразу на него спиртовой компресс. И мы целы – и следов не остается. А ты?
– Да нету у меня мазюк этих!
– А ты купи. Вот и будут. – Резонно возражают веняки. – Они ж недорого стоят. Ты больше на баяны да на струны лишние потратишь, чем на мази эти.
– И то верно… – Соглашается с венами Чевеид Снатайко. – Ладно, обещаю, куплю. Только дайте мне сейчас втрескаться!
– Ты постой. Нам посовещаться надо.
– А хули вам совещаться? – Недоумевает Чевеид Снатайко.
– А достоин ли ты последнего доверия.
– Почему это последнего?
– Так у тебя на самом деле один-единственный, последний-распоследний веняк-то и остался.
– Да неужто?!..
– Ага. И, представляешь, как нам всем его уговаривать придется, чтобы он под твою струну лег? А?!
– Представляю. – Понуро говорит Чевеид Снатайко, и понимает, что будь он сам, тем самым последним веняком, он никогда бы не дал втрескать в себя это месиво из винта и свернувшегося контроля.
Вены ощутимо забродили под его кожей. Чевеид Снатайко видит, как они ходят туда-сюда, перестраиваются, образуя совершенно новые комбинации. И, о чудо, вдруг на посиневшей от долгого перетяга руке выступает вена. Ништячная, мазовая. Такая, что в нее можно вмазаться с полутыка. С завязанными глазами. Наощупь.
И Чевеид Снатайко смело вонзает струну. Глубже. Еще глубже.
Контроля как не было, так и нет.
Чертыхаясь, Чевеид Снатайко вытаскивает баян. Из дырки опять обильно течет красная венозная кровь.
– Ну, веняки, здравствуйте снова. – Говорит Чевеид Снатайко. – Ну, милые мои, родные, готовьтесь к казни…
– На твоем месте, – Веско говорят вены, – Мы бы дали нам отдохнуть…
– Хуюшки! – Восклицает Чевеид Снатайко и вонзает баян уже наугад…
Чевеиду Снатайко удастся ширнуться. Но удача эта придет к нему лишь еще через три с половиной часа… Тридцать две дырки… Два пятикубовых баяна… Четыре струны… И сводящее с ума прослушивание безумного хохота Аллы Борисовны.
27. Карточки
Варил как-то Клочкед в одной кампании: И надо было порох с тарелки соскрести. А второго мойла не оказалось. Держит Клочкед лезвие с налипшим на него полужидким порохом, и не знает, что делать.
– Эй, – Говорит, – Есть чем мойку почистить?
– А пластиковая карточка подойдет? – Спрашивает один из спонсоров.
– Давай! – Соглашается Клочкед.
И протягивает ему спонсор Интернет-карту на 100 часов.
– Убери это! – Говорит второй спонсор, и достает из кошелька VISA-Gold.
– Да вы что тут, охуели все, что ли? – Возмущается третий спонсор и дает Клочкеду American-Express Platinum.
Ей-то Клочкед и соскоблил порох с мойки.
28. Резинка
Варил Седайко Стюмчек как-то винта. А огонь под реактором слишком шибким сделал. И потекла от жара этого серая резиновая пробочка, из которой отгон был сделан. И капли этой серой резины в винт попали.
Седайко Стюмчек все же винта доварил. Подумал, подумал, поприкидывал, да и втрескался.
Все нормально, только выхлоп во рту резиновый.
На любителя.
29. Гепатит на соколинке
Семарь-Здрахарь ширялся. И не просто так, абы чем, а винтом.
И вот, непонятно как, непонятно когда, и непонятно с кем, подцепил он стремную болезнь. Некоторые ее болезнью Боткина зовут, другие – желтухой, а третьи – Гепатит.
А как пожелтел Семарь-Здрахарь – отправили его на Соколинку, в инфекционную больницу. Там ему анализы сделали и штамп поставили в больничный – «Гепатит Бэ-Цэ».
Очень огорчился Семарь-Здрахарь этому обстоятельству. Загрустил даже.
А на следующий день к нему друзья пришли с дружественным рабочим визитом. И не просто пришли, а принесли ему винта!
Вышел к ним Семарь-Здрахарь. Смотрят на него други его и дивятся. Кожа у Семаря-Здрахаря желтая. И белки глазей его – тоже желтые. Словно попал он весь целиком в пары черного и они на коже и в зенках его так и остались.
И чтобы совсем уж подбодрить Семаря-Здрахаря, предложили ему совместно втрескаться. Ну, не одним баяном на всех, конечно, а из одной емкости.
Вот защелочили они шестеру винта. Выбрали по двушке на брата и ублаготворились. Кайфово ублаготворились. А баяны – сожгли, дабы пионерам неповадно было чужими гепатитными машинами ставиться.
Но на следующее утро смотрят врачи на Семаря-Здрахаря и понять ничего
не могут. Был пациент желтый – стал белый. Ну, не белый совсем, а нормально-розовый. И склеры тоже нормальные стали. Непонятно.
Подержали Семаря-Здрахаря в больничке еще дня два – да и выпустили.
Но вирусоносителем он быть не перестал. И приходилось ему теперь свои баяны помечать, дабы оголтелые наркоманы не заразились. Но привык.
30. 28 банок
Седайко Стмчеку в последнее время не везло. Все помоечные контейнеры, которые он обшманывал в последние дня два и, даже, четыре, оказывались девственно пусты. Нот, конечно, всякое полуклиническое дерьмо в них наличествовало. Не было самого главного – терок.
И сюда, в это ответвление Великого Джефого Пути, Седайко Стюмчек заглянул, скорее, по привычке, нежели в надежде что-то откопать. Эта полукаличная славилась среди Седайко Стюмчеков своей безмазовостью.
И сей визит исключительным, на первый взгляд, не стал. Седайко Стюмчек лениво порылся в контейнере. Терок сверху не было. Решив, что нет их и ниже, Седайко Стюмчек хотел, было, покинуть такой негостеприимный контейнер, но вдруг заметил коробку.
Если бы она была странная хоть немножко, я бы сказал, что он заметил странного вида коробку. Но, как на зло, коробка была самой что ни на есть обыкновенной, и как ее заметил и выделил из других, точно таких же, в изобилии валявшихся около помойки, взгляд Седайко Стюмчека, до сих пор является загадкой прошлого тысячелетия.
Но Седайко Стюмчек, непонятным, может, даже и ясновидческим макаром ее приметил и раскрыл.
Внутри оказались совершенно неинтересные журналы выдачи бюллютеней, принятых и возвращенных обратно анализов и прочая бумажная лабуда. Среди
всей этой ботвы валялась и пластмассовая настольная карандашница с прикрепленной к ней записной книжкой.
Седайко Стюмчек попытался отцепить записнуху от пластмассы, дабы разобраться на досугу, чиь телефоны в ней записаны и: Заметил, что внутри обложка немного приподымается. Под ней явно что-то лежало.
Палец скользнул под обложку, зацепил бумажный пакетик и извлек его на свет заходящего солнца.
Это оказался не паретик! Это оказалась стопка свернутых вдвое терок.
А когда Седайко Стюмчек их развернул, то он едва не пустился в пляс от радости. Терки оеазались не обычными рецептами с тремя колотухами. Терки оказались рецептами с четырьмя колотухами! Четвертой стояла гербовая печать полукаличной, а под ней – рочсерк главврача!
И всего таких нулёвых, настоящих, бесконечномазовых терок оказалось ровно семь экземпляров.
В тот же день Седайко Стюмчек заполнил каждую на четыре пузыря салюта, вместо обычных двух.
В тот же день Седайко Стюмчек успел отоварить три из них, получив ровно дюжину батлов. А на завтра количество салютана достигло 28-ми банок.
Все их Седайко Стюмчек отбил за раз и сварил две сотни кубов винта. Сотню он скинул, сотню проторчал с единомышленниками и соратниками по винтовому движению: И ровно через неделю он опять шарился в помойках в поисках терок.
