Галера для рабов - Кирилл Казанцев

– А вот сейчас и убедимся… – замороченный полковник начал растирать разбитый лоб, не чувствуя боли. – Черт… Капитан, всем вашим людям оставаться на месте, мы еще продолжим выяснять отношения! – и он зашагал тяжелым размашистым шагом к ближайшему проходу во внутренний коридор. И пассажиры, выбитые из колеи, потащились за ним – словно евреи за Моисеем по оккупированным палестинским территориям…

Полины Викторовны в каюте не было. Взору прибывших предстали куча смятых покрывал на постели, перевернутая «флотская» табуретка, одинокая туфелька на полу. И снова люди возмущались, ругались, кто-то нервно хихикал. Замок был выломан – но это ничего не давало для поиска злоумышленника: такой замок могла снести с мясом даже женщина, и незачем при этом поднимать много шума. В санузле никого не было, равно как в шкафу и под кроватью.

– А ну, прекратите галдеть! – затопал ногами полковник. – Кто последний видел эту тетку? – и уставился убивающим взглядом на Желтухина.

– Я ее не видел, – побледнев, пробормотал майор. – Даже не заходил. Постучал, спросил, все ли в порядке. Она отозвалась – я ушел… Какого черта, Федор Иванович! – загремел Желтухин. – Вы еще меня будете подозревать?! Да стал бы я вам тогда рассказывать, что у нее был?!

– Не орите! – гаркнул полковник. – Без вас тошно!

И снова полицейские в сопровождении кучки перепуганных людей переворачивали вверх дном яхту. Трюм, машинное отделение, все потайные закутки – всюду совали свой нос, принюхивались, прислушивались к голосу интуиции. Ковыряли стены, отдирали от них какие-то аппараты, элементы интерьера и корабельной оснастки, выискивая потайные помещения. Никто не отдалялся от коллектива, люди боялись остаться в одиночестве. Бобрович сжимал топор, остальные тоже вооружались – в основном, ножами с камбуза. Команда заперлась на капитанском мостике в полном составе. Видно, капитан решил проявить благоразумие – пусть эти люди делают, что хотят, сохранность оборудования и судовой мебели подписанным контрактом не оговаривалась. Есауловой и Аркадьева на судне не было! Обыскали, казалось, все. Отчаявшиеся люди метались по палубе, пристально вглядывались в горизонт – не исторгнет ли он спасительное судно? Но по закону подлости – за тридцать часов ни одного корабля. Закончив обыск, Желтухин и полковник взлетели на капитанский мостик, забились в запертую дверь.

– Хрен с ними, – сплюнул под порог Костровой. – Вот там и сидите, суки!

Солнце вновь клонилось к закату, когда пассажиры собрались в кают-компании. Идея ввести «сухой закон» с треском провалилась. Пили все и в больших количествах. Содержимое бара скудело на глазах, зато росло количество пустых бутылок, разбросанных по кают-компании. Но пьяных не было – страх препятствовал охмелению.

– Ну, что, господа, посидим немного и пойдем доламывать яхту? – внес отличное предложение Вышинский.

– Скоро темнеть начнет, – буркнул Зуев.

– Уроды, даже не покормили… – заворчал Бобрович и, размахнувшись, швырнул топор в потолок. Плотницкий инструмент врезался обухом в потолочное покрытие, оторвал ломоть и рухнул обратно. – Эй, вы там! – проорал чиновник, задирая голову. – Вы еще спите или мы уже обедаем?! Жрать давайте, злодеи!

В ответ раздался дружный топот, вздрогнул потолок.

– Хрен вам, а не обед! – донесся истошный вопль кухарки. – Сами теперь крутитесь, как хотите! Хоть с голоду подохните!

– Замечательно, – восхитилась Евгения Дмитриевна. – И почему нас здесь не любят?

– Какой маразм… – уткнулась в собственные чумазые ладошки блондинка. – Мамочка дорогая, ну, какой маразм.

– И заметьте, – сказал Вышинский, – чем упорнее мы пытаемся разобраться в этом самом маразме, тем меньше нас становится.

– Имеются предложения? – расклеил онемевшую челюсть Желтухин – он, похоже, начинал впадать в депрессию.

– Думаю, да, – кивнул Вышинский. – Что-то мне подсказывает, господа дорогие, что все попытки докопаться до истины постигнет неудача. Стоит ли это делать? Прослушайте деловое предложение. Не нужно пороть горячку и прыгать выше головы. Следует признать, что мы не герои, и единственное, чего хотим – выжить. А еще сделать все возможное, чтобы информация из подброшенных нам бумажек не дошла до «потребителя» – то есть не была выложена в Интернет вкупе с записями того, что творится на этом судне. Сама по себе информация – пустышка, она голословна, ее бояться не стоит. Но если мы действительно имеем дело с теми «мстителями», которые подкрепляют свои разоблачения видеосюжетами – то они смонтируют разоблачительный фильм со всеми «действующими лицами и исполнителями» – и в таком случае нам крепко не поздоровится. Позор на всю вселенную, и так далее. Правоохранительные органы обязаны будут отреагировать.

– Но вроде не нашли встроенной аппаратуры, – проворчал Желтухин.

– Но это не факт, что ее здесь нет, – возразил Вышинский. – Мы живем в такое время, когда приемо-передающая аппаратура может уместиться на булавочной головке. Но не все потеряно. Пока мы в море, эти ублюдки не смогут ничего выложить в Сеть. Мое предложение такое: все держимся вместе – независимо от того, как мы относимся друг к другу. Стараемся не скандалить, забыть про антипатии, недовольства и взвинченные нервные системы. Ночуем в одной каюте, дверь в которую подопрем – уж как-нибудь потеснимся. Сейчас спускаемся на камбуз… кстати, там мы еще не буйствовали – чего-нибудь перекусываем в холодно-сыром виде, а потом занимаем каюту. На алкоголь не налегаем – хотя следует признать, с задачей подавления страха он отчасти справляется. Наша задача – ждать судно. Ночуем – потом весь день на палубе, под палящим солнцем и зонтами. Судно появится в этом уголке «нетронутой, девственной природы», это лишь вопрос времени. Мы все влиятельные люди, верно? В наших силах связаться с компетентными структурами – с теми, на которые мы можем положиться, – и потребовать от них немедленного решения проблемы. Команда изолируется, а также – хоть и неприятно об этом говорить – изолируемся все мы, до выяснения личностей. Яхта разбирается по шурупам, лучшие сыщики проводят расследование. Неприглядная история не вылезает.

– Эх, вашими бы устами, Роман Сергеевич… – мечтательно вздохнула Евгения Дмитриевна.

– Лучше вашими, – не удержавшись, брякнул полковник и надулся, когда шутка не встретила одобрения.

– Решение капитулянтское, но других я тоже не вижу, – уныло вздохнул Желтухин.

– Эх вы, горе-полицейские, – насмешливо бросил Бобрович. – Как же так вышло, что вы не можете вспомнить лица самых известных в стране преступников?

– Ну, вышло так, – начал раздражаться Желтухин. – А что мы сделаем, если лица у них такие… никакие?

– Простительно, – подмигнул Вышинский. – Красная Шапочка тоже не помнила, как выглядит ее бабушка.

Происшествий в этот вечер больше не было. Мелкие дрязги, вялотекущее нытье. Жевали какую-то гадость, запивали теплым соком. Каюта под номером четыре оказалась самой вместительной и комфортабельной. В ней было две комнаты и две кровати, а также несколько матрасов и покрывал. Дверь отлично подпиралась пожарным ломом. Люди падали без сил, измученные страхом, тоскливым ожиданием фатальных неприятностей, выжатые алкоголем. Они зарывались в покрывала и простыни. Глаза слипались, сил сопротивляться не было. Хотя вполне возможно, что им в еду или питье что-то подсыпали…

В полной темноте Никита обнимал свою женщину, выискивал во мраке ее губы, целовал их напористо и жадно. Они лежали в глухой нише, прижавшись друг к другу, и первые несколько минут не могли спокойно продохнуть. Можно было подумать, что они не виделись несколько лет.

– Привет, родная, – шептал Никита. – Жутко рад тебя видеть…

– Да уж виделись, Никита…

– Прости, не видеть, а чувствовать. То, что я вижу последние два дня – это не ты… Так хочется тебя потрогать… И почему нельзя?

– Трогай, пока я добрая… Так, позвольте, а где мы, собственно говоря, меня трогаем?

– Ладно, не обращай внимания, это проявление нежности и вечной любви… Не хотелось бы сглазить, родная, но пока все идет по плану – плюс-минус некоторые мелочи. Думаю, все у нас получится. Шестой сезон сериала в разгаре…

Ксюша тихо засмеялась.

– Да уж, Никита, первые пять сезонов были просто шикарны. Ну, с маленькими косяками и неувязками – вроде твоего ареста, моего ареста… Знаешь, мне уже не по себе, усталость дикая накопилась, – она обняла его за плечо, прижалась к щеке. – Выматывает такая жизнь, Никитушка… Ради пресловутого добра приходится делать столько зла.

– Ничего, мы справимся. Не так уж долго осталось. Одно меня беспокоит: чем больше проходит времени, тем больше вероятность встречи с другим судном. Рано утром надо форсировать события, пока не случилось чего-нибудь досадного.

– А ты не боишься, что кто-то из этих людей может скатиться в самодеятельность, станет вытворять то, чего никто не ожидает? Ведь люди в отчаянии непредсказуемы, не забывай.