Подвиг - Борис Лапин

После открытия знаменитых номских бичей все набросились на полосу береговых отложений и не оставили без заявок ни одного места, где к поверхности проступал рюби сэнд (красный песок) и слюдистые сланцы. Реки Аляски до того «прощупаны», по верному выражению Мальсакова, что теперь нельзя найти ни одного необследованного ручейка. В тех случаях, когда в русле оказывались «знаки» золотоносности, река немедленно отводилась. Несколько рек было даже спущено из Ледовитого в Берингово море, уровень которого ниже. Таким образом, бесперебойное развитие горнопромышленного дела обеспечено на ближайшее десятилетие.

Несмотря на это, все, с кем ни начнешь говорить, утверждают, что на Аляске «скоробогачам» нечего делать. «Здесь может работать только тот, кто решил обосноваться надолго и крепко. Тут сняты все сливки, бизнес идет в ногу со Штатами. И помину нет того, что было в 1902 году. Другое дело там, через пролив, на азиатском берегу. Там лежит страна, которая ждет сильных рук и богатого американского кармана. Там скрыты неисчислимые запасы руд, перед которыми Аляска ничто. Олово Восточного мыса, графит Поутена, нефть чукотских тундр. Да и золото там, должно быть, богаче, чем здесь. Там должны быть неисчерпаемые, никем не открытые россыпи. И, кроме того, там должно быть „молодое“ рудное золото, не размытое еще водой ручьев. Такое, как в Калифорнии. А несметные оленьи стада, а бесценные полярные лисицы! И все это в руках у русских, а не у нас».

За последние годы в Аляске стало приходить в упадок меховое дело. Почти исчезли выдры, в малом количестве остались песцы, истреблены карибу, дикие олени. Это произошло вследствие огромного наплыва людей в пустынные прежде леса и тундры. Однако теперь меховое дело снова оживляется. Заинтересованные в его развитии меховые фирмы тратят огромные деньги на его поддержание. Их деятельность идет по линии развития искусственного звероводства. Организуются питомники с загородками и кормушками. Самый большой песцовый питомник, принадлежащий «Скагуэй фер Компани», находится в округе Фейрбенкса, в долине Танана-ривер.

Я был приглашен в клуб при «Первом Пионерском Иглу Аляски» на обед с мистером Ридом, почтенным номским старожилом, и мистером Моффитом, вернувшимся из геологической экспедиции по разведке меди в заливе Виллиама. В Ном он приехал как турист.

Должен сказать, что услышав о «Пионерском иглу» (иглу — это хижины со стенами изо льда, до сих пор устраиваемые эскимосами полярного архипелага для зимовки), я, по наивности, почему-то представил себе настоящую юрту, но прибранную, чисто обставленную и наполненную туземцами — эскимосами и индейцами, читающими газеты, играющими в шашки, устраивающими любительские спектакли. Словом, нечто вроде домов зверолова и туземца, какие организованы в некоторых местах в Сибири.

Оказывается, клуб пионеров нечто совсем другое. Прежде всего туда не пускают цветнокожих. И туземцам вход туда закрыт. Пионерские клубы, пионерские дома и пионерские иглу организованы для белых людей, проживших в Аляске много лет и принимавших участие в колонизации и первоначальном заселении страны. Пионерский дом — это место, где может поселиться достигший преклонного возраста старожил и пионер, прежде чем отправиться на кладбище пионеров, имеющееся также в каждом городе Аляски.

Что касается клуба пионеров, то это просто место, где можно пообедать, а после обеда посидеть в курительном салоне без пиджака и узнать все новости Аляски.

Обед прошел чопорно и довольно скучно. Разговор вертелся вокруг больного вопроса о превращении Аляски из Территории в отдельный и независимый Штат. Когда об этом зашла речь, мистер Рид стал говорить прямо с пеной у рта:

— Давно пора, давно пора, в добрый час! Аляска только тогда сможет развиваться, когда в ней будут управлять люди, живущие в ней и действительно знающие ее нужды, — промышленники, негоциаторы, инженеры, а не бюрократия из центральных штатов, не имеющая даже представления о том, что такое Аляска. Я помню, как в Кетчикан приезжал генерал Абель Дэвис. Первое слово его, когда он ступил на берег, было: «Джемс, приготовьте мне винчестер. Я хочу сегодня же, пока не ушел пароход, убить несколько белых медведей и отправить их детям». В Кетчикане! Убить! Белых! Медведей!

Между тем по некоторым вопросам, которые мне задавал мистер Рид по поводу Владивостока и Камчатки, я увидел, что его представление о Восточной Сибири, о которой здесь так много говорят, немногим лучше представления генерала Дэвиса о Кетчикане. Мистер Моффит даже спросил меня, как мы думаем вводить социализм у чукчей — ведь они каннибалы, и, если дать им самоуправление, они сделают законом употребление в пищу мяса белых людей. Тщетно я уверял его, что чукчи вовсе не каннибалы, и, следовательно, ему не грозит опасность быть съеденным, если когда-нибудь он приедет на Чукотский полуостров.

Они много рассказывали о потомках русских завоевателей, до сих пор живущих на Аляске. Воспоминания о русских овеяны для американцев романтикой старины.

— Когда я ехал сюда, — рассказывает он, — мы останавливались на Алеутских островах в бухте Митрофании. Вообразите себе — пустынный залив, куда изредка приходят индейцы-алеуты на своих лодках. И там стоит маленькая деревянная церковь с восьмиконечным русским крестом. Мы высаживались в бухте и заходили в церковь. Там масса старинных византийских рисунков (икон), изображающих святого Никласа и богоматерь. Охраняет церковь старый русский священник, мистер Никонов. Он ни за что не хотел нам продать ни одной картины. Говорит он только по-русски, и когда мы ему подарили несколько банок консервов с компотом, он даже не мог сказать «сзенкс» («благодарю»), а сказал «шэнкс». Потом в Ситке я видел музей, где собраны русские реликвии и памятники завоевания, даже там я не видел таких прекрасных картин, как на Митрофани-абэй.

После обеда меня познакомили с мистером Эван Джонсом, представителем оленеводческой компании Ломен. Кто-то, по-видимому, распространил про меня слух, что я приехал по поручению советского правительства вести переговоры по продаже оленьих стад с азиатского берега на американский. Мне пришлось разочаровать его, сказав, что у меня нет никаких поручений от правительства и к тому же, сколько мне известно, работа областных органов советского правительства направлена к поддержке оленеводов и укреплению стад, а не продаже их за границу. Он поморщился и, поговорив минуты две, ушел.

Эта оленеводческая компания Ломен — «Ломен Рейндир Компани» — в настоящее время владеет самым крупным и притом образцовым хозяйством в Америке. У них есть постоянные и кочевые фермы с оленьими стадами. Целый ряд заводов, где отбираются длиннорогие и плотношерстные самцы-производители. В каждом стаде работают ветеринарный врач и «главный заведующий» надзором. Некоторые стада настолько велики, что для подсчета их приходится загонять в отгороженное и предварительно вымеренное пространство. В этом году компания Ломен делает первый опыт применения аэропланов для наблюдения за стадами. Своего рода «авиапастухи». Любопытно, что два десятка лет назад на Аляске вовсе не было оленеводства. Эскимосы — оседлый народ с промыслово-собаководным хозяйством. Поэтому разведение домашнего оленя надо было прививать заново. Правительство Соединенных Штатов одушевилось самыми благими намерениями и решило сделать опыт оделения туземцев домашними оленями. Оленей по баснословным ценам закупали в Сибири и Лапландии и возили на пароходах -в Америку. Однако при проведении этой меры не предусмотрели только одно обстоятельство. Не был издан закон, запрещающий предприимчивым американским людям скупать у туземцев полученных ими в кредит оленей. В результате вскоре большая часть оленьих стад Аляски оказалась не у туземцев, а в руках крупных американских владельцев. Снова в выигрыше остался, как и всегда бывает в Америке, капиталист.

Для такого глухого и отдаленного места, каким является Берингов пролив и залив Нортон, уличная жизнь Нома довольно развита. Прекрасные дороги, по которым едут аккуратные автомобили, трактор, ползущий с приисков за строительными материалами, газетчики с местными и другими газетами, объявления мувис (кино), несколько столовых и кофейная «Северный полюс», где даже зимой можно получить «безалкогольный крюшон со льдом» и «ледяной крем». Я прочел это на вывеске и удивился. Неужели находятся люди, способные во время аляскинской зимы есть мороженое, придя в кафе! Эскимосы, встречающиеся в Номе, производят впечатление совершенно цивилизованное. В пиджаке, с галстуком, в мягкой шляпе. Иногда, однако, можно видеть и настоящих эскимосов, вид которых привычен мне по Чукотке, — длинноволосых, татуированных, с бритым затылком, в желтом дождевике из оленьих кишок. Они прибывают по каналу, расчищенному в устье Снейка для катеров и небольших суденышек, в реку и ночуют на берегу реки под лодками. Я даже встретил в портовом управлении знакомого эскимоса — одного из трех диомидовских Джонов Браунов, сразу узнавшего меня. Он приехал в Ном отдавать сына в школу «учиться американской грамоте» и продавать скупленные у чукчей меха. Он поговорил со мной минут пять и тут же на своем забавно ломаном языке похвалил правительство: «Мериканский — хороший говернмент, сильно люби, если эскимо-люди торговать».