Рэгтайм - Эдгар Доктороу

Он пошел через улицу к дверям пожарки. Там стоял, скрестив руки на груди, брандмейстер в своей белой военной фуражке. «Полицейский департамент поставил меня в известность, что в городе вообще нет платных дорог», — сказал Колхаус Уокер. «Законно», — сказал Шеф. «Любой человек может следовать по этой дороге в любое время, если у него есть в этом нужда», — сказал Уокер. «Ну», — сказал Шеф. Солнце садилось, внутри пожарки зажглись электрические лампочки. Через стеклянные панели дверей негр мог видеть трех серых в их стойлах и знаменитую начищенную до блеска помпу у задней стенки. «Я хотел бы, чтобы мою машину очистили и чтобы повреждения были оплачены». Шеф начал неудержимо хохотать, двое вышли и присоединились к забаве.

В этот момент подъехал полицейский фургон. Вышли два офицера — один из них тот, к кому уже взывал Колхаус Уокер. Он пошел в поле, осмотрел машину и вернулся к пожарке. «Уилли, — сказал он Шефу, — это твои ребята напакостили?» — «Сейчас я вам точно расскажу, что случилось, — сказал брандмейстер. — Черномазый запарковал, значитца, свою проклятую тачку прямо на середине дороги перед станцией. Нам пришлось ее передвинуть. Как считаете, это серьезное дело — заблокировать пожарную команду или не очень?» Волонтеры послушно кивали. Полицейский принял решение. Отвел Колхауса в сторону. «Слушай, — сказал он, — сейчас мы вытащим твою жестянку на дорогу и езжай. Там ничего не поломано. Соскреби говно и забудь всю эту фиговину». «Я ехал своим путем, когда они остановили меня, — сказал Колхаус Уокер. — Они навалили нечистоты в мой автомобиль и прорезали верх. Я хочу, чтобы машина была чистой, а повреждения оплачены». Офицер начал теперь оценивать манеру его речи, его платье, а главное — сногсшибательный феномен владения собственным автомобилем. Он разозлился. «Если вы не заберете свой автомобиль и не уберетесь отсюда, я вас обвиню в вождении там, где не положено, так? езда в пьяном виде, так? неприглядные действия, так?» — «Я не пью, — возразил Колхаус, — я ехал там, где положено, я не разрезал крышу своего автомобиля, и, наконец, я не испражнялся в него. Я требую оплаты повреждений, я требую извинений». Полицейский глянул на брандмейстера, тот ухмылялся, довольный его замешательством: дескать, ты власть, тебе и карты в руки. «Вы арестованы, — сказал он Колхаусу, — ну-ка, ты, садись в фургон».

Ранним вечером на авеню Кругозора зазвонил телефон. Звонил Колхаус Уокер. Быстро объяснив, что он задержан полицией и почему, он спросил Отца, не может ли тот внести залог, чтобы он мог успеть в Нью-Йорк к своему представлению. К чести Отца надо сказать, что он соответствовал немедленно, а все дополнительные вопросы отложил на более удобное время. Он вызвал кеб, примчался на полицейскую станцию, выписал чек на пятьдесят долларов. Однако, вернувшись домой и рассказывая о происшествии Матери, он возмутился тем, что Колхаус Уокер не оценил его джентльменства, не рассыпался в благодарностях, но устремился как бешеный к поезду, сказав лишь вежливое «спасибо».

На следующий вечер странный невоскресный визит Колхауса собрал всех домочадцев. Скрестив руки, он сидел в гостиной и повествовал всю историю в деталях. В его тоне не было обиды, он как бы декламировал, говорил как будто бы о ком-то другом, не о себе. Мать сказала: «Мистер Уокер, мне очень стыдно, что наша община предстала перед вами этой бандой хулиганов». Отец сказал: «У этой команды плохая репутация. К счастью, это исключение, другие волонтеры-пожарники — вполне достойные люди». Младший Брат, скрестив ноги, сидел на табурете у пианино. Полностью захваченный этой историей, он склонился вперед и внимательно слушал. «Где сейчас машина? — спросил он. — А что эти два мальчика? Вы понимаете, это же свидетели». Пианист покачал головой, он провел весь день, разыскивая мальчишек, и нашел наконец, но их родители напрочь отказались участвовать в этом деле. «Для здешних негров я чужак, — резонно сказал Уокер. — Им здесь жить, и они не хотят неприятностей. Что касается машины, то я ее больше не видел. Я не подойду к ней до тех пор, пока она не будет возвращена мне в том состоянии, в каком она была, когда я ехал от вас вчера вечером».

За дверью гостиной, прячась от глаз, все это интервью слушала Сара. Она держала на руках своего бэби. Никто из присутствующих не ощущал с такой силой, как она, чудовищность этой беды. Она слышала, как Отец сказал Колхаусу, что если он намерен преследовать свою цель, ему нужно обратиться к адвокату. Существует ведь такая вещь, как вызов в суд свидетелей. «А есть здесь цветные юристы?» — спросил Колхаус. «Я таких не знаю, — сказал Отец, — но любой адвокат, которому дорога справедливость, возьмется за это, так я думаю. — Пауза. — Я оплачу все расходы», — сказал он грубоватым голосом. Колхаус встал. «Благодарю вас, но это не потребуется». Он положил конверт на край стола. Пятьдесят долларов наличными. Впоследствии Мать узнала, что эти деньги были из его сбережений для свадьбы.

На следующий день МБМ сам отправился на место инцидента, поехал в Пожарную аллею на велосипеде. «Фордик-Т» был самым тщательным образом испохаблен, волонтерами ли или кем-то другим, теперь уже это было трудно установить. Передком его загнали в воду, колеса утонули в грязи. Фары и ветровик расколочены. Задние шины спущены. Обивка выпотрошена, а брезентовый верх исполосован вдоль и поперек.

24

Младший Брат стоял у пруда. После того вечера с Эммой Голдмен у него начались значительные терзания. Возникло вдруг удивительное воодушевление, поражавшее людей. Он нес всякую околесицу на грани истерии. Фиксировался на чем-нибудь и накачивал себя до жуткого воодушевления. Он не отходил от чертежного стола, производя бесконечные модификации винтовок и гранат. Отмерялись какие-то маленькие квадратики, производились какие-то вычисления, кончик карандаша ненасытно впечатлял безответную бумагу. В моменты, когда некуда было приложить свои силы, он начинал петь, стараясь услышать себя как бы со стороны. Так, концентрируясь и расходуя огромное количество энергии, он старался удержаться от сползания в громадные дистанции своего несчастья. Оно, однако, затягивало его. Мрак и пустота с неслыханной наглостью колыхались возле его бровей. Временами он ощущал засасывающее кружение пустоты. Но самым ужасным было бесконечное предательство. Он просыпался утром и видел в окне встающее солнце, садился на кровати, прося, чтобы оно исчезло, но потом находил его за собственными ушами или в своем сердце: предательство!

Он решил, что он на грани нервного коллапса. Предписал сам себе холодные ванны и физические упражнения. Купил велосипед «Колумбия». Ночами перед сном он доводил себя до изнурения ритмической гимнастикой.

Ниже этажом Родитель с Родительницей чувствовали, как дом трясется: МБМ прыгал. Они давно привыкли к его эксцентрическим выходкам. Он никогда не доверял им, никогда не делился ни надеждами, ни чаяниями, так что они не замечали никаких особых изменений в его поведении. Мать иногда приглашала его присоединиться к ним в гостиной после ужина, если у него нет планов на вечер. Он пытался. Даже как бы участвовал в беседе. Удушающая обстановка, бахромчатые абажурчики — нет, невозможно. Он презирал их. Он считал их самодовольными, заурядными и равнодушными людьми. Однажды Родитель читал вслух передовицу из местной газеты. Он любил почитать вслух, если находил что-нибудь поучительное или что-нибудь эдакое. Передовица была под заголовком «Глазок весны». «Этот миниатюрный гость наших прудов и полей пришел и кликнул снова, — читал Отец. — Пусть не намного он пригожее своих старших братцев Лягушонка и Жабенка, но мы поем его красоту и говорим: „Добро пожаловать! Здравствуй, гонец Весны!“» Молодой человек, готовый задушить в этот момент кого угодно, ринулся прочь из комнаты.

Вопроса нет, МБМ был счастлив оказать поддержку черному пианисту. Стоя на берегу пруда, глядя на поруганный «фордик-Т», на вырванные из мотора проволочки, он чувствовал, как пробегает по его членам малый ток ярости, должно быть, сотая доля того чувства, которое испытывал Колхаус Уокер. Живительная, благотворная ярость.

Здесь, в преддверии последующих событий, важно упомянуть, сколь мало было известно о Колхаусе Уокере Мл. Очевидно, он был уроженцем Сент-Луиса Миссурийского. В молодые годы он восхищался Скоттом Джаплином и другими музыкантами Сент-Луиса и оплачивал уроки игры на пианино, горбатя грузчиком в порту. Нет никакой информации о его родителях. Одна бабешка в Сент-Луисе объявила себя его разведенной женой, но доказать это ей было нечем. Не найдено никаких следов его школьного обучения, и остается загадкой, где он приобрел свой куртуазный словарь и манеру речи. Возможно, это было лишь волевым актом.

Когда он достиг уже своей скандальной известности, повсюду говорили и писали, что он далеко не исчерпал всех легальных возможностей, прежде чем взять закон в свои руки. Это не совсем верно. Он посетил трех адвокатов, рекомендованных ему Отцом. Все трое отказались представлять его, ограничившись благими советами забрать свой автомобиль, пока его совсем не разрушили, и забыть все это дело. Он, однако, настаивал, что не собирается забывать, но, напротив, хочет возбудить дело против «Эмеральдовского движка».