База-500: Ягдкоманда - Алекс Берн

Пока все было спокойно, но Рудаков знал: в одну из ближайших ночей его возьмут. Репрессии против командного состава РККА набирали размах: редкая неделя обходилась без того, чтобы ночью кого-нибудь не забирали. Уж больно заманчивая он мишень: сын белого офицера, дворянина, работающего на белогвардейскую организацию белого генерала фон Лампе, — да тут такой заговор можно раскрыть, аж до высших штабов! Нет, не упустят в НКВД такую перспективу!

Тем не менее Рудаков вряд ли решился бы на отчаянный поступок, если бы угроза, исходящая для него от НКВД, не приняла реальные очертания. А случилось это буквально на следующий день после похорон матери.

Следующим утром Рудаков вышел из дома пораньше. Он сел на мотоцикл и поехал к кладбищу, чтобы положить на могилу матери огромный букет полевых цветов, которые она так любила. Он подъехал к кладбищу по старой проселочной дороге, поскольку так было ближе ехать на аэродром. Рудаков оставил мотоцикл в придорожных кустах и через лесополосу направился к кладбищу. Пробираясь через старую, заросшую молодой порослью часть кладбища, он вдруг приметил какое-то движение и насторожился. Кто может быть на кладбище в столь ранний час? Он осторожно крался мимо покосившихся крестов и надгробий, пока не оказался в непосредственной близости от цели своего путешествия.

Он увидел стоящих возле могилы матери двух офицеров НКВД. Они курили и наблюдали за работой двух милиционеров, разрывавших могилу. Вот они достали гроб и открыли крышку. Один из офицеров склонился над гробом, что-то там поискал, затем распрямился и, потрясая листком бумаги, воскликнул:

— Вот! Что и требовалось доказать! Теперь эта замаскировавшаяся сволочь не отвертится!

Рудаков не стал дожидаться дальнейшего развития событий. Он быстро, но осторожно, стараясь не наступать на опавшие ветки деревьев, добрался до мотоцикла и покатил его по дороге, опасаясь привлечь внимание офицеров НКВД. И только удалившись на километр, он завел мотор и помчался на аэродром.

На аэродроме он нашел механика и спросил:

— Ты проверил двигатель?

— А что его проверять? — удивился механик.

— Разве я не говорил вчера, что там какой-то подозрительный стук?! — изобразил гнев Рудаков.

— Нет, но… можно сейчас проверить, — предложил механик.

Они прошли к стоящему на полосе самолету Рудакова. Механик залез в кабину и запустил двигатель. Тем временем Рудаков убрал из-под колес тормозные колодки.

— Ну что? — крикнул он механику.

— Да вроде все нормально, товарищ капитан! — отозвался механик.

— Ну, значит почудилось, — примирительно отозвался Рудаков и спросил:

— А что там с горючим?

— Полный бак! — отозвался механик.

— Отлично! — заключил Рудаков и попросил: — Не глуши мотор, я сам сейчас проверю.

— Да как хотите! — проворчал механик, вылезая из кабины.

Рудаков, не теряя времени, влез в самолет и через несколько секунд уже выруливал на взлетную полосу мимо разинувшего в изумлении рот механика. Тот что-то прокричал Рудакову, но он не обратил на это внимания и через минуту уже был в воздухе. Набирая высоту, он направлялся на север, а когда удалился на достаточное расстояние от аэродрома, то снизился до высоты метров сорок и пошел на бреющем в западном направлении, используя в качестве ориентира дорогу Ржев — Великие Луки. Через полчаса он уже был над территорией Латвии. Быстро нашел извилистую полосу Двины и приземлился на взлетной полосе военного аэродрома в Двинске. Остановив самолет возле ангара, Рудаков отодвинул фонарь и высоко поднял руки под стволами винтовок озадаченных латышских солдат.

— Я спасаюсь от большевистского режима! — крикнул он.

Через час его уже допрашивал сотрудник латвийской тайной полиции. Рудаков рассказал правду и поэтому ему никто не поверил. Две недели его допрашивали днем и ночью, пытаясь добиться признания, что он агент НКВД. Когда Рудаков уже был на грани отчаяния и стал думать, что в тюрьме НКВД ему было бы не хуже, поскольку там ему предъявили бы реальные обвинения (сын врага народа, поддерживавший с ним связь и не оповестивший об это органы), — вдруг прибыла машина и двое молчаливых мужчин, одетых в одинаковые костюмы и шляпы, увезли его в особняк в центре Риги. Там его принял доброжелательный человек, представившийся военным атташе германского посольства в Латвии майором Зеебахом. Увидев осунувшегося и похудевшего Рудакова, Зеебах любезно предоставил ему свою ванную. Когда посвежевший от воздействия душистого мыла и чистой горячей воды Рудаков вышел из ванной в шелковом стеганом халат (опять-таки любезно предоставленном майором), он увидел лежащие на диване костюм, рубашку и галстук.

— Я должен извиниться за действия наших латышских коллег, — с искренним сожалением сообщил майор, наливая в бокалы бренди. — Но вы должны их понять: маленькая страна, находящаяся под непрерывной и реальной угрозой вторжения большевистских полчищ… В каждом русском они вынуждены подозревать агента НКВД, а тем более в перелетевшем вдруг на самолете офицере Красной армии, члене коммунистической партии. Вас просто обязаны были тщательно проверить самыми различными способами! Они попросили помощи и у нас, германской разведки, и мы сумели собрать данные, свидетельствующие о вашей искренности.

Зеебах указал на разложенные вещи:

— Это приобретено для вас, господин Рудаков. Одевайтесь и мы поедем обедать. У вас есть какие-нибудь пожелания?

— Я хочу видеть отца, — ответил Рудаков. — Именно за этим я летел сюда, в Латвию.

— К сожалению, это выше моих сил, — сокрушенно покачал головой Зеебах. — Мужайтесь, мой друг: ваш батюшка скончался двадцать дней назад.

— Как?! — не веря своим ушам, воскликнул Рудаков.

— Он был убит на съемной квартире двумя выстрелами из пистолета, — сообщил Зеебах. — Я сожалею, господин Рудаков, что вынужден сообщать вам это печальное известие. Примите мои искренние соболезнования и позвольте выразить надежду, что полиция найдет убийц вашего отца. Хотя… скорее всего, убийцы уже находятся за пределами Латвии.

— Вы думаете, что это сделали агенты НКВД? — прямо спросил Рудаков.

— Господин Рудаков, а вы знаете, чем занимался ваш отец? — напрямую спросил Зеебах.

— Нет, — признался Рудаков.

— Он руководил засылкой разведывательных и диверсионных групп по линии Российского Общевоинского союза, больше известного под сокращением РОВС, — сообщил Зеебах. — Этот союз объединяет бывших офицеров Белой гвардии, не смирившихся с поражением и продолжающих борьбу против большевиков любыми средствами. Ваш отец по заданию руководителя РОВС бывшего русского императорского генерала Кутепова организовывал переправку этих людей в Советскую Россию и их прием в случае возвращения обратно. Видимо, не взирая на свой опыт и природную осторожность, ваш отец привлек внимание НКВД, которое жестоко с ним расправилось. Генерал Кутепов был похищен большевистскими шпионами и погиб в России — ну а с вашим отцом предпочли расправиться здесь.

Рудаков был потрясен свалившимся на него известием о гибели отца и его борьбе с Советами. Он некоторое время молчал, играя желваками, затем спросил майора:

— После него остались какие-нибудь вещи? Я бы хотел сохранить что-нибудь на память о нем.

— Квартира, где он жил, опечатана полицией, — ответил Зеебах. — Но я буду ходатайствовать, чтобы вам разрешили там жить. Квартира оплачена РОВС до конца года, а ведь вам надо где-нибудь жить, пока все формальности с узакониванием вашего пребывания в Латвии не будут улажены.

Майор достал из шкафчика бутылку русской водки, аккуратно налил ее в бокалы, — грамм по сто в каждый, — и сказал:

— Я знаю, что у русских принято вспоминать добрым словом недавно умерших. Давайте помянем вашего отца, господин Рудаков! Он погиб, сражаясь за свои идеалы, — поверьте старому солдату, — это прекрасная смерть! Царствие ему небесное!

Они залпом выпили водку, закусили из жестяной коробки аккуратно нарезанными дольками салями.

— Я поздравляю, господин Рудаков: вам удалось вырваться из «большевистского рая» живым и невредимым! — торжественно произнес Зеебах. — Однако вам нужно найти новое место в жизни. И я рад вам помочь в этом.

— Благодарю вас, господин Зеебах, — с искренней признательностью отозвался Рудаков. — Однако я хотел бы с вами посоветоваться: на что я могу рассчитывать в дальнейшем? У меня нет ни денег, ни документов и так понимаю, что покойный отец не оставил мне ни копейки. Мне надо как-то зарабатывать на жизнь.

— Главная проблема для вас — это получение гражданства, — заметил Зеебах. — К сожалению, в Латвии к русским относятся без особенных симпатий: дело в том, что русские офицеры, помогшие латышам отстоять свою независимость от большевиков, сражались с последними в составе немецких войск, а затем в корпусе генерала Вермонт-Авалова, у которого не сложились отношения с правительствами Латвии и Эстонии. Ваш отец имел возможность жить здесь потому, что являлся германским гражданином. Его преданность идее борьбы с большевистской угрозой нашла понимание в среде немецких военных, и мы оказали ему содействие в получении германского подданства, дабы создать условия для его беспрепятственного проживания здесь, в Риге. Не буду скрывать: в его деятельности по созданию подпольной организации в большевистской России было весьма заинтересовано командование рейхсвера. Через эту организацию мы получали объективную информацию о положении в России, что помогало определять политику в отношении московских властей германскому правительству. Гибель вашего отца — большая потеря для нас. Памятуя о его заслугах пред Германией, я готов ходатайствовать о предоставлении германского подданства вам, как сыну германского подданного, вынужденному спасаться бегством от большевистских преследований. Вы можете рассчитывать на мою помощь в данном вопросе.