Цена любви - Фридрих Незнанский

— Угу… А что это у тебя там трещит и вроде бы фыркает?

— Лось! — с гордостью сообщил Грязнов.

— Э-э-э… что?

— Не что, а кто! Лось, говорю… Я его только что хлебушком с сольцой угостил, прирученный он, а звать, как твоего Щеткина — Петькой… Ну все, все, иди, Петруша, нет больше ничего… — Последнее, разумеется, относилось к зверю, а не к Турецкому, который искренне расхохотался.

— Не хочешь и его вслед за Щеткиным в сэра Генри переименовать? Ох, Славка, ты прости, но я тебя никак не могу представить в качестве охранителя живой природы… Как ты там на самом-то деле?

— А ты приезжай в гости — сам увидишь, и представлять не надо будет… Все нормально, Сань… А у тебя?

— У меня…

Александр Борисович запнулся, и генерал немедленно среагировал:

— Что — ноги? — В его голосе тут же зазвучала настоящая паника, и Турецкий поспешил успокоить старого товарища:

— Нет, что ты, со здоровьем, слава богу, все тьфу-тьфу… Нет, Слав, у меня не ноги, у меня — Ирка…

Теперь Вячеслав Иванович, судя по всему, явно растерялся.

— Ага… Ирина Генриховна…

— Поссорились, что ли? — аккуратно поинтересовался генерал.

— Если бы! — немедленно удивил его Александр Борисович. — По-моему, поссориться с ней сейчас просто невозможно, поскольку слышать и видеть моя жена меня перестала… Ну разве что я, с ее точки зрения, какую-нибудь особо изощренную гадость сделаю…

— Сань, а ты можешь внятно объяснить, что случилось?

— Если б я знал… В общем, Иринка, по-моему, слегка спятила на плетневском отпрыске… А иногда мне кажется, что и на самом Плетневе заодно тоже…

— Ну, последнее тебе наверняка кажется, — немного помолчав, произнес Грязнов. — А что там с отпрыском? Ему сейчас должно быть лет девять?

— Точно. Трудный ребенок, а Ирка при нем чем-то вроде гувернантки заделалась, причем, заметь, по собственной инициативе… Знаешь, когда я ее последний раз на работе видел? По-моему, неделю назад… А уж дома!

— Что — и дома?

— Слав, она с этим Васькой с утра до вечера: пока уроки с ним не выучит, дополнительно не позанимается, а потом еще и ужином обоих на пару с папочкой не накормит…

Вячеслав Иванович в ответ молчал так долго, что Турецкий забеспокоился, не прервалась ли связь.

— Алло, Славка!

— Да тут я, тут… — мрачно бросил тот. — Слушай… Если не ошибаюсь, с бабами это иногда после потери собственного ребенка бывает, такое отношение к чужим детям… больное… Ты бы посоветовался с врачами, что ли…

— Уже… — вздохнул Александр Борисович. — И именно это от доктора и услышал… Думаешь, мне легче стало?

— Не думаю, — вздохнул Грязнов. — Я другое думаю: насчет самого Плетнева ты не прав… Чтоб Ирка тебе изменила? Ни за что не поверю!

— Это все Константин виноват! — в сердцах произнес Турецкий.

— Костя?

— Слушай, Слав… Ну не может быть, чтобы и тебе в голову не приходило, что Иринка похожа на его покойную жену, как… как…

— Приходило! — перебил его Вячеслав Иванович. — Конечно, приходило… И насчет Кости я, кажется, понял… Ты имеешь в виду, что уговаривать Антона помочь следствию и послать вместе с остальными была идея Меркулова. Верно?

— Вот именно! Плетнев же не слепой! К тому же, несмотря на то что не может не видеть, насколько Иркина возня с Васькой осложнила нашу жизнь, слышать не желает, чтобы кого-то нанять вместо нее!

Мужчины помолчали. Паузу нарушил Вячеслав Иванович.

— Слушай… — Голос генерала звучал несколько смущенно. — А может… Может, тебе ее старым русским способом того… поучить?

Турецкий не сразу, но все-таки понявший, что имеет в виду его старый друг, неожиданно для себя самого развеселился.

— Ну ты даешь! — фыркнул он. — Дичаешь помаленьку в своем медвежьем углу, точно дичаешь!

— Не выдумывай! — неожиданно обиженно среагировал Грязнов. — Просто когда больше ничего не помогает… Между прочим, ты «Домострой» читал? Нечего ржать-то, к твоему сведению, удивительно умная и гуманная книга!

— Гуманная?! — Александр Борисович хохотал уже во все горло, почти позабыв о своих неприятностях.

— Именно! Думаешь, там только такие рекомендации, да? Там, например, муж обязан жене подарки покупать у иностранных купцов… Видимо, тогда иностранные тряпки уже были лучше наших… И вообще, если жена… э-э-э… плохо себя повела, прежде чем ее «поучить», рекомендуется отчитать как следует, с помощью священника — целых два раза подряд! А уж на третий, если не помогло, — ну, тогда уж и впрямь по заднице…

— Ох… — Турецкий вытер выступившие от смеха на глазах слезы. — Ну спасибочки, присоветовал… Ты хоть представляешь меня в подобной роли? — Он снова хихикнул. — Значит, поначалу тащу Ирку за рога к батюшке, потом, коли не поможет, «учу», как ты выразился, старым русским способом… Слав, может, тебе все-таки вернуться домой, а?

— Дурак ты, Сань! — огрызнулся генерал. — Эта книга, «Домострой», для таких, как ты, просто учебное пособие по семейной жизни.

— Нет уж, милый, я в случае, если окончательно достанут, лучше Плетневу в морду дам.

— Не надо! — запаниковал Вячеслав Иванович. — С твоим-то здоровьем?! Ты ему, а он тебе — сдачи! Забыл, что он молодой и здоровый?

— Пусть попробует со сдачей-то…

— Ишь, расхрабрился, — осуждающе заметил Грязнов. — И знаешь что?

— Что?

— Бери-ка ты отпуск и приезжай ко мне в гости. Знаешь, какая тут красота и покой? Ты таких ни разу в жизни не видал!

— И что я там делать буду? Петрушу с ладони хлебом с солью угощать?

— Не худшее занятие! У нас сейчас еще медвежонок живет, и ручной волк есть — ласковый, как собака.

— Ну, если волк, да еще ласковый… Я подумаю, Славка!

— Правильно, подумай… Если надумаешь, точно не пожалеешь!

И хотя в итоге никаких разумных советов Александр Борисович от своего любимого друга так и не получил — да и откуда они у закоренелого холостяка? — в конце концов, положив с немалым сожалением трубку на место, он почувствовал себя гораздо лучше, и неосознанная им самим улыбка еще долго блуждала на лице Турецкого, перебиравшего в памяти их разговор.

До ближайшего вокзала, следуя совету старшего брата, Чонгли добрался в середине дня. Чонгбэй оказался прав: в густой московской толпе на парнишку никто внимания не обращал, это было даже надежнее, чем передвигаться ночью, перебегая из одной густой тени в другую. К тому же люди, спешившие вокруг него по своим делам, казалось, вообще никого и ничего, кроме асфальта под собственными ногами, не желают видеть, то, что происходит вокруг, их совсем как будто не интересовало.

Чонгли расхрабрился настолько, что решился зайти в привокзальную кафешку, где с горем пополам сделал заказ, в основном при помощи жестов, на деньги, выданные братом. Ел он, впрочем, торопливо, настороженно оглядываясь то на входную дверь, то на соседние столики. Но и здесь до него дела никому не было, а большинство посетителей тоже торопились.

Покончив с едой, которая показалась ему безвкусной, Чонгли выскользнул из кафе, еще раз глянул на безразличную ко всему толпу, целенаправленно клубящуюся в сторону вокзала, и, больше не колеблясь, достал из кармана мобильник. Телефон все еще не разрядился до конца, и, радостно улыбнувшись, паренек набрал номер своей невесты, одновременно ощущая во втором кармане своей куртки приятную тяжесть: в нем лежал подарок для Лянь, купленный на сэкономленные им гроши от карманных денег, выданных братом в день приезда в столицу России…

— Лянь… — Он невольно широко улыбнулся, услышав голос любимой.

— Чонгли! А я как раз собиралась позвонить тебе.

— А я хотел только услышать твой голосок… Лянь, милая, я не могу долго говорить…

— Почему?

— Неприятности не закончились. Думаю, и тебе говорить со мной опасно. Будь осторожна!

— Я очень осторожна, — заверила его девушка. — Меня никто не слышит… Ли, давай увидимся? Прямо сейчас, я знаю безопасное место. Ли, мне надо сказать тебе что-то очень-очень важное. О нас… Мне надо увидеть тебя… Ты меня слышишь, Ли?

Он растерянно огляделся по сторонам, но колебался недолго:

— Да, милая… Говори, где…

Есть на карте Москвы замечательное место — место встречи, изменить которое действительно нельзя. Свидания там назначаются практически круглые сутки, а встречаются люди, можно сказать, со всех концов мира: зарубежные гости с россиянами, жители столицы с провинциалами, никогда в жизни не видевшиеся родственники — друг с другом, москвичи с москвичами — и все это, не считая влюбленных и деловых людей, представляющих обе стороны бизнеса, лицевую и изнаночную… Вряд ли великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин мог в свое время заподозрить, что спустя несколько десятков лет после его гибели в общем-то не слишком большой пятачок под ногами вполне рукотворного памятника поэту сделается столь же популярным в народе, как и он сам.