Последний крестовый поход - Ксавье Элари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот почему Людовик предупредил брата о своем плане только в последний момент, когда он изменил место сосредоточения флота с Сиракуз на Кальяри.
Генуэзцы
Поскольку у сицилийского короля не было заинтересованности в нападении на Тунис, стоит ли нам обратиться к генуэзским капитанам и морякам? Хотели ли они взять под контроль Тунис? Ничто не может быть менее вероятным. Как и Карл, генуэзцы были поставлены перед свершившимся фактом. В хрониках генуэзской коммуны недвусмысленно описывается оцепенение, охватившее город, когда было объявлено о нападении на Тунис:
Когда об этом узнали в Генуе, весь город охватила жестокая скорбь, и все были поражены изумлением. Ибо все мудрые считали, что войска короля Франции и крестоносцев должны пересечь [море] для спасения Святой Земли и отвоевания гроба Господня, который, к великому стыду христиан, которым он должен принадлежать по наследственному праву, сарацины непочтительно удерживали. И причиной этого горя было то, что не только мудрым, но даже почти всем было известно, что эта армия ничего не сможет сделать в Тунисе, и что ничего похвального из этого не выйдет, как и оказалось впоследствии.
Автор хроники продолжает в том же духе, стремясь снять ответственность с генуэзцев за это нападение. Халиф же в свою очередь не стал притеснять их многочисленных соотечественников, оказавшихся в Тунисе, а поместил их в "прекрасный дворец", поскольку знал, что они не имеют никакого отношения к нападению крестоносцев. На самом деле, трудно представить, чтобы могущественный морской город рекомендовал атаковать одного из своих главных торговых партнеров. Выбор Кальяри, порта, принадлежавшего пизанцам, в качестве первой остановки флота, возможно, был знаком желания Людовика помешать генуэзцам связаться со своей метрополией[124].
Роль легата
Совсем недавно историк Паскаль Монтобен представил другую версию. По его мнению именно папский легат, Рауль Гроспарми, сыграл ключевую роль в выборе Туниса. Как мы видели выше, этот бывший советник Людовика был важным прелатом, который эффективно помогал Карлу Анжуйскому в умиротворении Сицилийского королевства, и тем не менее, следует отметить, что легатом, сопровождавшим армию Карла в 1265–66 годах, был Ги де Мелло, епископ Осерский, который лично участвовал в битве при Беневенто, а Рауль Гроспарми прибыл только позже.
В конце 1268 года, незадолго до смерти Климента IV, Гроспарми был переведен во Францию, с перспективой поддержки французского короля в его будущем крестовом походе. Причины смещения Симона де Бри, предыдущего легата, несколько загадочны, но можно предположить, что благодаря опыту, накопленному при Карле Анжуйском, Гроспарми считался более способным вести армию в поход. Кроме того, как уже говорилось, Людовик взял с собой несколько ветеранов войн за Святую Землю и Сицилию и Гроспарми был одним из них. Паскаль Монтобен идет дальше и считает, что именно Рауль Гроспарми убедил Людовика напасть на Тунис, чтобы устранить угрозу, которую Хафсиды представляли для Сицилийского королевства, вассала Святого Престола. Несмотря на твердость аргументов Монтобена, его гипотеза наталкивается на три элемента, которые ограничивают ее вероятность. С одной стороны, с точки зрения Святого Престола, в рамках экспедиции, благословленной Церковью, легат действительно был одним из двух лидеров армии, наравне с королем Франции. В действительности, несомненно, в глазах всех участников был только один человек, которому следует повиноваться, и это, конечно, был Людовик, а не его бывший советник, даже если он стал кардиналом и легатом. Кроме того, эта крестоносная армия была ни чем иным, как королевской армией, полностью находящейся в руках Людовика. Более того, каким бы благочестивым ни был последний, как бы благоговейно он ни относился к священникам в вопросах веры, Людовик всегда очень опасался возможных посягательств Папы и прелатов на права королевской власти и баронов. Жуанвиль с восторгом рассказывает об отпоре, который прелаты неоднократно получали от Людовика. Даже в конце своей жизни, и особенно ради такой важной цели, как крестовый поход, Людовик вряд ли позволил бы легату манипулировать собой или даже руководить армией, и согласился бы направить крестоносную армию к цели, которую он выбрал или одобрил не сам. Наконец, Римская Церковь все же могла проявлять некоторую озабоченность по поводу потенциальной угрозы со стороны Туниса, но кардиналы, управляющие церковью в отсутствие Папы, также хорошо знали о большой веротерпимости халифа и его меркантильных интересах, и опять же король Сицилии, находившийся в тесном контакте с кардиналами, был совершенно непричастен к выбору Туниса. Поэтому, в любом случае, трудно возложить на Рауля Гроспарми ответственность за отклонение крестового похода в сторону Туниса. Легат, несомненно, консультировался с королем, хотя мы вряд ли можем предположить содержание их бесед. Наши источники говорят лишь о том, что Гроспарми заявил в Кальяри, в тот момент, когда король объявил о своем решении, что нападением на Тунис будет исполнено желание крестоносцев, как если бы они шли в Святую Землю. На этом заканчивается то, что мы знаем о роли легата[125].
В направлении Туниса
Из различных объяснений, выдвинутых в разное время, сегодня остается только то, которое кажется наиболее маловероятным. Мы должны попытаться представить себе образ мыслей Людовика. Для этого горячо верующего человека Аль-Мустансир был не военачальником верующих, чем-то средним между Папой и императором, а "королем Туниса", государем, которого можно склонить к христианству. Есть все основания полагать, что Людовик был искренне убежден, что сможет обратить последователей другой религии в свою веру. Во время своего пребывания на Кипре зимой 1248 года он верил, что обращение монгольского хана, "царя татар", возможно, и послал ему вышитую часовню-шатер и двух доминиканцев. Во время его плена у мамлюков, весной 1250 года, один эмир предложил освободить его, если Людовик согласится сделать его рыцарем. Людовик согласился, но при условии, что эмир станет христианином и последует за ним во Францию, где он даст ему землю, а затем сделает его рыцарем. Также во время его пленения, согласно рассказу, переданному королем Жуанвилю, египетские эмиры предложили сделать его новым султаном, и, как отмечает Жуанвиль, "он сказал мне, что, конечно, не отказался бы", несомненно, потому,
