Король крыс - Джеймс Клавелл

— Держите. Они вылечат его малярию.

— Но, а вы-то как?

— У меня их полно. Не думайте об этом.

— Не могу понять, почему вы так щедры. Вы даете нам еду и лекарства. А мы что вам даем в ответ? Ничего. Я не понимаю этого.

— Вы мой друг.

— Боже, я чувствую себя неловко, когда столько беру у вас.

— Наплюйте на это. Держите, — Кинг начал разливать похлебку. Семь ложек себе и семь Питеру Марлоу. В котелке осталась примерно четверть приготовленного.

Они быстро съели первые три ложки, чтобы заглушить голод, потом не спеша прикончили остальное, наслаждаясь отличным качеством еды.

— Хотите еще? — Кинг ждал.

«Как хорошо я знаю вас, Питер? Я знаю, что вы могли бы съесть еще тонну. Но вы откажетесь. Даже, если на карту будет поставлена ваша жизнь».

— Нет, благодарю. Сыт. По самое горло.

«Хорошо, когда ты знаешь своего друга», — подумал Кинг. Надо быть осторожным. Он проглотил еще ложку. Не потому, что он хотел еще похлебки. Но так надо сделать, или Питер Марлоу будет чувствовать себя неловко. Затем отставил котелок с остатками еды.

— Сверните мне сигаретку, хорошо?

Кинг бросил на стол табак и бумагу и занялся делами. Он вывалил остатки консервов в похлебку и перемешал ее. Потом разлил ее по двум котелкам, накрыл их и поставил в сторонку.

Питер Марлоу протянул ему свернутую сигарету.

— Сверните себе тоже, — сказал Кинг.

— Благодарю.

— Боже, Питер, не ждите приглашений. Вот, набейте свою коробку.

Он забрал коробку у Питера Марлоу и доверху набил ее табаком «Три короля».

— Как вы думаете готовить табак? Ведь Текс в госпитале, — спросил Питер Марлоу.

— Никак, — выдохнул дым Кинг. — Нас обошли. Австралийцы узнали способ и сбили цены.

— А, чертовски неудачно. Откуда они могли узнать?

— Во всяком случае, это была молниеносная и выгодная операция.

— Я не понимаю.

— Вы вкладываете деньги и быстро завершаете дело. Маленькие вложения ради быстрого получения прибыли. Я покрыл расходы в течения двух недель.

— Но вы говорили, что вам понадобятся месяцы, чтобы вернуть вложенные деньги.

— Это была всего лишь уловка. Для посторонних.

Остроумная уловка. Способ заставить людей поверить во что-то. Люди всегда хотят получить что-нибудь даром. Поэтому вам надо заставить их поверить, что они обкрадывают вас, что вы простофиля, а они, покупатели, чертовски хитры. Вот пример. «Три короля». Распространители, которые были первыми покупателями, поверили, что они мои должники, и думали, что если будут упорно трудиться в течение первого месяца, то смогут стать моими партнерами и без труда будут жить на мои деньги. Они считали меня дураком, который подарит им такую возможность после первого месяца. Но я знал, что способ украдут и дело долго не продлится.

— Как вы узнали об этом?

— Это было ясно. И я это запланировал. Я сам выдал этот способ.

— Вы это сделали?

— …Ну, конечно, же. Я продал способ за кое-какие сведения.

— Ну, понять это можно. Вы могли делать то, что вы считали нужным. Но как насчет людей, которые работали, продавали табак?

— Что вы имеете в виду?

— Вы вроде обманули их. Заставили работать в течение месяца почти бесплатно, а потом вы выбили почву у них из-под ног.

— Черта с два. Они заработали на этом немного баксов. Они держали меня за придурка, а я просто перехитрил их, вот и все. Это бизнес. — Он откинулся на кровать, забавляясь наивностью Питера Марлоу.

Тот нахмурился, пытаясь разобраться.

— Когда кто-нибудь начинает говорить о бизнесе, это выше моего понимания, — признался Марлоу. — Я чувствую себя таким идиотом.

— Послушайте. Очень скоро вы научитесь торговать лучше их, — рассмеялся Кинг.

— Сомневаюсь.

— Вы заняты сегодня вечером? Ну, скажем, через час после заката?

— Нет, а что?

— Не могли бы вы попереводить для меня?

— Охотно. Кто будет собеседником, малаец?

— Кореец.

— О! — И тут же, спохватившись, добавил: — Конечно.

Кинг отметил отвращение Питера Марлоу, но для него это было неважно. Он всегда считал, что человек имеет право на свою точку зрения. А до тех пор пока эта точка зрения не вступила в конфликт с его собственными целями, нужно принимать ее.

В хижину вошел Макс и рухнул на койку.

— Целый час не мог разыскать этого сукиного сына. Потом нашел-таки его на огороде. Боже, из-за той мочи, которую они используют в качестве удобрений, это сукино место воняет, как гарлемский бордель в летний день.

— Ну ты как раз тот ублюдок, который воспользовался бы услугами такого борделя.

Кинг говорил грубо, и раздражение в его голосе поразило Питера Марлоу.

Улыбка и усталость Макса испарились.

— Господи, да я ничего не имел в виду. Это просто к слову пришлось.

— Тогда зачем поминать Гарлем? Ты хотел сказать, что там воняет как в борделе. Отлично. Все они воняют одинаково. Не важно, бордель ли это для черных или для белых. — Кинг говорил холодно и сердито, а лицо его ожесточилось.

— Да ладно. Извини. Я ничего такого не хотел сказать.

Макс забыл, что Кинг болезненно воспринимал резкие высказывания о неграх. Господи, когда живешь в Нью-Йорке, Гарлем всегда рядом, как бы ты к нему ни относился. И там есть бордели, а в них цветные девки, которые очень хороши, если хоть изредка имеешь их. «Все равно, — горько подумал он, — будь я проклят, но никак мне не понять, почему он так переживает из-за черномазых».

— Я ничего не имел в виду, — снова сказал Макс, пытаясь не смотреть на еду. Он почувствовал ее запах еще по дороге в хижину. — Я разыскал его и передал твое поручение.

— Ну?

— Он, э, дал мне кое-что для тебя, — сказал Макс и взглянул на Питера Марлоу.

— Ну, давай же, господи!

Макс терпеливо ждал, пока Кинг внимательно рассматривал часы, заводил их и прикладывал к уху.

— Что ты хочешь, Макс?

— Ничего. Э, хочешь я помою твою посуду?

— Да. Сделай это, а потом катись к черту отсюда.

— Конечно.

Макс собрал грязные тарелки и смиренно вынес их на улицу, давая себе слово, что настанет день, когда он расквитается с Кингом. Питер Марлоу молчал. «Странно, — подумал он. — Странно и дико. У Кинга крутой нрав. Это прекрасно, но в большинстве случаев опасно. Если ты уходишь на задание, важно знать, какой человек твой напарник. В таком тонком деле, каким, возможно, будет поход в деревню, важно быть уверенным в том, кто прикрывает твой тыл».

Кинг осторожно отвинтил заднюю крышку часов. Они были водонепроницаемыми, из нержавеющей стали.

— Угу! — сказал Кинг. — Я так и думал.

— Что?

— Это подделка. Взгляните.

Питер Марлоу внимательно осмотрел часы.

— Мне кажется, они в порядке.

— Конечно. Но это не то, за что их выдают. За «Омегу». Корпус хороший, но механизм старый. Какой-то ублюдок подменил механизм.

Кинг привернул на место крышку, потом оценивающе взвесил часы на руке.

— Понимаете, Питер. Это именно то, о чем я вам и говорил. Надо быть осторожным. А теперь допустим, я продал эти часы как настоящую «Омегу», не зная, что они поддельные, тогда у меня были бы серьезные неприятности. Но, поскольку я знаю об этом заранее, я могу прикрыть себя. Слишком осторожным тоже нельзя быть. — Он улыбнулся.

— Давайте-ка выпьем еще по чашке кофейку, дела идут на лад.

Его улыбка исчезла при виде Макса, вернувшегося с чистыми котелками и убравшего их на место. Макс ничего не сказал, просто подобострастно кивнул и снова вышел.

— Сукин сын, — сказал Кинг.

Грей до сих пор не пришел в себя с того дня, как Иошима нашел приемник. Шагая по разбитой тропинке по направлению к складу, он скорбно размышлял о своих новых обязанностях, возложенных на него комендантом лагеря в присутствии Иошимы и позже уточненных полковником Смедли-Тейлором. Грей знал, что, хотя официально он и должен выполнять новые приказы, фактически ему предстояло закрыть глаза и ничего не делать. «Матерь Божья, — подумал он, — что бы я ни сделал, я буду не прав».

Спазм в желудке заставил его остановиться и подождать, пока боль пройдет. Это была не дизентерия, а всего лишь понос. Болезнь, от которой он страдал, была не малярией, а только приступом тропической лихорадки, более легкой, но и более коварной, которая появлялась и исчезала, когда заблагорассудится. Он был очень голоден. У него не было запасов еды, ни одной жестянки с консервами, оставленной про запас, и не было денег, чтобы купить хоть чего-нибудь съестного. Он существовал на пайке без каких-либо добавок, а его было недостаточно, совершенно недостаточно.

Когда я выберусь отсюда, — подумал Грей, — клянусь Богом, я никогда не буду голодать. У меня будет тысяча яиц и тонна мяса, сахар, кофе, чай, рыба. Мы весь день будем готовить: Трина и я, а когда не будем готовить или есть, то будем заниматься любовью. Любовью? Нет, они просто будут причинять друг другу боль. Эта сучка Трина со своими заявлениями «Я очень устала», или «У меня голова болит», или «Боже милосердный, еще раз?», или «Хорошо, я считаю, что все-таки должна», или «Мы можем сейчас заняться любовью, если ты хочешь», или «Оставь меня в покое хоть раз», когда все и так случалось не очень часто, и почти каждый раз он заставлял себя сдерживаться и мучился. Иногда она произносила сердитое «Ну ладно». Потом включался свет, и она вылезала из постели и мчалась в ванную, чтобы «приготовиться». Он видел красоту ее тела сквозь просвечивающую ткань, пока дверь не закрывалась. Затем он ждал, ждал, ждал до тех пор, пока свет в ванной не гас и она не возвращалась обратно в комнату. Ей всегда требовалась вечность, чтобы дойти от двери до кровати. Он любовался ее совершенной красотой, прикрытой шелком, и чувствовал только холод в ее глазах, когда она смотрела на него. Он не мог смотреть ей в глаза и проклинал себя. Потом она ложилась рядом с ним, и все быстро кончалось в тишине: она вставала, шла в ванную и мылась так, как будто он осквернил ее своей любовью. Вода бежала из душа вечность, и когда она возвращалась обратно, от нее пахло духами, и он снова проклинал себя, неудовлетворенный, за то, что взял ее против ее желания. Так было всегда. За шесть месяцев их совместной жизни, за отпуск, продолжавшийся двадцать один день, они девять раз причиняли боль друг другу. И никогда больше он не имел с ней физической близости.