Мемуары - Роман Днепровский

 Этот рассказ, возможно, будет мною когда-нибудь дописан - а возможно, что и не будет. Всё зависит от того, удастся ли мне ещё хоть раз в жизни пригубить Того, Настоящего Шустовского - разлитого по коническим бутылкам в годы последнего царствования. Вот так и загадаю. По крайней мере, мой покойный дед этого мне и пожелал - так и сказал: "Да ладно, ты себе ещё антикварного коньяка достанешь...". Вот я и жду этого момента.

 А вышло так, что тот самый коньяк, который достался мне в Питере, я привёз домой, в Иркутск - и, в аккурат, подгадал к бабушкиному юбилею. За нашим столом чинно сидели родственники - дедушкин брат с супругой, бабушкина сестра с мужем (Господи! Все ещё были живы!...), мои тётка с дядей, мама, младшая сестрёнка... Тут я притащил из своей комнаты эти самые питерские трофеи, и поведав вкратце о том, как они мне достались, предложил одну из бутылок здесь же - в честь бабушкиного юбилея - продегустировать, а вторую бутылку, со словами: "Её я со своими внуками выпью на своём 70-летии!" - спрятал в бар.

 Естественно, сюрприз получился - что надо! Все родственники неторопливо потягивали коньяк, которому на тот момент было, наверное, столько же лет, сколько исполнилось моей бабушке - а пожалуй, даже и чуть больше - а дедушка вновь стал рассказывать ту самую историю о том, как Николай Шустов покорял своим товаром европейский рынок. Рассказывать эту историю дед любил, но его не перебивали: слишком "вкусно" он её всегда рассказывал - да и была она, на этот раз, как нельзя более, к месту.

 Ладно. Коньяк выпит, и пустую бутылку - длинную, "сифонной" формы - я уношу в свою комнату, и ставлю на одну из книжных полок, где у меня уже собралась небольшая коллекция антикварного стекла. И празднование бабушкиного юбилея продолжается своим чередом.

 ...Прошло после этого, наверное, полгода - а может, и чуть больше. И вот однажды утром возвращаюсь я в родной дом из очередной столичной командировки - семь часов ночного перелёта властно требуют от меня немедленно выпить две-три кружки крепчайшего чёрного кофе, и вот мы с бабушкой сидим на утренней кухне: она кормит меня завтраком, а я поглощаю кофе, и рассказываю ей разные московские сплетни. Рассказываю... и вдруг вижу, что рядом с кухонной посудомойной раковиной выставлена та самая бутылка из-под Шустовского Коньяка, которую вся семья дегустировала на бабушкином юбилее - и которую я ещё потом к себе на книжные полки убрал. "Бабушка, - говорю, - что такое? Зачем Вы эту бутылку из моей комнаты на кухню принесли?" - и с этими словами, забрав бутылку, иду к себе в комнату.

 В следующий момент меня начинает мелко колотить: на книжной полке я вижу ВТОРУЮ БУТЫЛКУ ИЗ-ПОД ШУСТОВСКОГО КОНЬЯКА! Обуреваемый самыми тяжёлыми предчувствиями, спешу в гостиную, открываю бар в "стенке"... Так и есть! Вернее - так и НЕТ ничего...

 Если бы не подлетевшая ко мне бабушка, то... Одним словом, я не знаю, что бы со мной стало. Но бабушка подбежала ко мне, схватила за руку, стала уговаривать:

 - Ради Бога, не ругайся ты на деда! У него, и без того, радостей в жизни никаких - с его-то слепотой!... Вчера к нему друг его старый приходил - они несколько часов сидели, общались, работу свою вспоминали... Ну, дед и выставил этот твой Шустовскiй Коньякъ - опять рассказывал про то, как Шустов этих грузинских князьков в Европу засылал... Кстати, дед всё тобой гордился: вот, мол, какой у меня внук - молодец! какие раритеты деду приносит!...

 Ну разве можно было после всего этого сердиться на деда?... Он проснулся часа через два - с лёгкой головной болью: всё же, вчерашняя доза коньяка семидесяти-с-чем-то-летней выдержки не могла не вызвать последствий для его стариковского организма.

 - Ну что, вандал и варвар? - с нарочитой суровостью спросил я деда, - выпил, значит, вчера с другом коллекционный коньяк, стоимость которого превышает стоимость нашей квартиры и дачи, вместе взятых - а теперь, значит, болеешь?...

 - Да ладно, тебе, Роман! - дед решил делать вид, что не совсем понял, о чём речь, - голова болит, это правда... Может, сходишь, возьмёшь нам маленькую бутылочку армянского? Посидели бы, ты бы столичные новости рассказал... А тот, давешний коньячок - да, и вправду хороший был - только я сослепу названия его не разглядел... Шустовский, говоришь?... Тот самый?... Ну, ничего: ты - парень с головой, ты ещё где-нибудь найдёшь! Жизнь большая - найдёшь обязательно!... 

Совецкая макулатура - самая совецкая в мiре!

 Незабываемое мероприятие - сбор макулатуры в школе!  И - незабываемый запах этой макулатуры: запах пыли и старой бумаги! У некоторых он вызывает аллергию, у меня же - ностальгию: Боже, Боже, чего только не было в этих огромных кучах бумаги, которые мы натаскивали на школьный двор - и которые потом ещё неделю-другую лежали там, мокнувшие под дождём, разметаемые ветром и растаскиваемые нами... Безусловно, пионерский сбор макулатуры - одно из моих самых тёплых воспоминаний о совецком школьном детстве.

 Вы лишены этого Праздника Познания Мiра, мои маленькие читатели! Вам не понять  этого мальчишеского Чувства Глубокого Удовлетворения от копания в упаковках старых книг, газет и журналов, господа-эстеты: в лучшем случае, вы приносили свою дежурную пачку газет, вручали её старшей пионервожатой или классному руководителю - и шли на уроки, хавать то самое "разумное, доброе, вечное", которое сготовили для вас стряпухи из Минобразования сысысэр. Вам не понять - никогда не понять! - той радости, которую испытывает десятилетний Первооткрыватель, извлекающий из огромной, кое-как сваленной на школьном дворе груды бумаг номер "Нивы" за 1906 год; вы не способны получить удовольствия от комплектования - номер к номеру! - своей, личной подшивки журнала "Крокодил"! Всё это вам не-до-ступ-но.

  Я не знаю, когда традиция эта в сысысэре зародилась - но, надо полагать, очень и очень давно - где-нибудь, в 1920-е годы, не позже. Да, скорее всего, именно в двадцатые: развалив всё, что можно развалить, большевики решили, что проще будет варить бумагу из той же макулатуры, чем из древесины (как это делали соседи-финны под руководством мудрого Маннергейма). Плюс - уничтожение "классово-вредной" литературы. Плюс - дармовая заготовка сырья руками пионэров. Короче, экономика должна быть экономной, и всё такоё...

 Так вот, традиция прижилась. И, как всякая традиция, лишённая своего первоначального смысла, превратилась в пустую, но обязательную формальность: два раза в год, осенью и весной, на всей территории сысысэр школьники тащили из дома связки старых газет - а во дворе школы стояла пионервожатая с безменом, ещё пара-тройка учительниц... Каждая пачка взвешивалась, имя-фамилия школьника заносились в тетрадочку - а потом шёл подсчёт, чей же класс этого "добра" больше всех натаскал. Потом была общешкольная линейка, на которой назывались имена "лучших из лучших", которым на лацканы пиджаков и бретельки фартуков вешали уродливую дюралевую медальку "миллион - родине". Потом на этой линейке нам что-то врали про спасённое нами от вырубки дерево - а я стоял и мечтал, как после уроков отправлюсь мародёрствовать на этой макулатурной куче...