Мой личный врач - Нора Дмитриева

В одиннадцать вечера я, как обычно, отправилась в сад, чтобы без помех позвонить Милочке. Когда я закончила свою ежедневную курортную сагу, мне показалось, что в голосе младшей сестренки, дававшей мне свои обычные наставления по поводу продолжительности купания и пребывания на солнце, стали поблескивать некие металлические нотки и захрустел ледок. А Костик, взявший после нее трубку, как-то так грустненько промычал, что все они без меня соскучились и с нетерпением ждут моего возвращения. Когда я перешла к теме подготавливаемого мной фоторепортажа, он тут же заявил, что у него разболелся зуб, и ему сейчас не до телефонных разговоров. Пообщавшись с родственниками, я почувствовала некоторый дискомфорт. Я, конечно, знала, что у Милочки была уникальная способность всегда держать руку на пульсе семьи и в корне пресекать всяческие наши с Константином безответственные «карамболи». Но на этот раз «деза» была хорошо проработана и, казалось, никаких неожиданностей не сулила. Тем не менее на душе у меня было как-то неспокойно.

Задумавшись о том, что будет, если Милочка раскроет нашу с Костиком аферу, я не заметила, как миновала пруд, потом густую аллею, засаженную жасмином и сиренью, и вышла к бассейну, где вдруг услышала негромкий всплеск, словно кто-то бросил в воду камень.

Любопытство, которое, как известно, сгубило кошку, заставило меня подойти к самому его бортику. В голубоватом свете фонарей, которые были вмонтированы в стенки бассейна, было отчетливо видно, как на его дно опускается женское тело с широко раскинутыми, будто у летящей птицы, руками.

Не раздумывая, в чем была, я сиганула в воду. И через пару минут, тяжело отдуваясь и чертыхаясь, вытащила тело на бортик бассейна. К моему несказанному удивлению, оно принадлежало молодой хозяйке дома.

Галина была без сознания, и, хотя сердце ее билось, она не дышала, видимо, хорошо хлебнула воды. Я перекинула ее живот через свое колено, так, чтобы свешивалась голова, и сильно надавила на спину в области лопаток. Галина закашлялась, изо рта и носа ее потекла вода, потом ее рвало прямо на мою брючину, потом она потихоньку начала приходить в себя. Ее всю колотило, и я накинула ей на плечи свою куртку.

– Лежите, я сейчас позову кого-нибудь на помощь.

– Нет, подожди, никого не надо звать, – прохрипела красавица и со стоном взялась рукой за голову. – Как больно-то, господи.

Я ощупала ее голову: на затылке вспухла большая гематома, сочившаяся кровью.

– Вы, видимо, оступились, а когда падали в бассейн, ушибли голову о поручень трапа.

– Может, я и оступилась, – скривилась от боли Галина, – но только не здесь. Я шла вон по той дорожке, потом меня чем-то ударили по голове, а больше я ничего не помню.

Я посмотрела в том направлении, в каком указывала Галина, и увидела на газоне темную полосу примятой травы.

«Ни фига себе, – подумала я, – ее волоком тащили метров десять до бассейна, и если бы я случайно не оказалась рядом и не услышала плеск воды, то через непродолжительное время мадам Шадрина могла отправиться на собеседование прямо к святому Петру». И тут меня прямо как током ударило: а что, если на месте Галины должна была быть я, что вполне логично вытекало из полученного мною угрожающего письма? Это не ее, а меня, любимую, должны были стукнуть по голове и бросить в бассейн. Но в темноте не разобрались, и в результате пострадала Галина. В свете всего случившегося мои размышления о том, что автором послания была Яна, представились мне глупыми и детскими. Кто-то очень серьезный обратил внимание на мою персону и стал старательно выживать из этого дома. Но почему именно я стала кому-то вроде занозы в пальце – вот интересный вопрос, на который я не знала ответа!

Занятая своими мыслями, я совсем забыла про спасенную мною утопленницу, которая дернула меня за кофту и, стуча зубами от холода и нервного потрясения, попросила:

– Слушай, помоги мне до комнаты добраться, я сама не дойду.

Таскать на себе больных мне не привыкать, так как у себя в отделении нам, врачам, частенько приходится самим перетаскивать их с каталки на кровать в связи с катастрофической нехваткой младшего и среднего медперсонала. Я, закинув левую руку Галины себе за шею, крепко обняла ее правой рукой за талию, и мы медленно двинулись в путь, чуть пошатываясь, словно две подружки, хлебнувшие лишку…

– Только давай войдем с террасы, там телекамера не работает…

«Она не хочет, чтобы ее увидели в таком виде и в такой поздний час. Видимо, поэтому и запретила мне звать кого-то на помощь. Неужели же, ходила в сад встречаться с любовником?» – хмыкнула я про себя.

Кое-как мы доковыляли с Галиной до ее апартаментов. Я завела ее в ванную комнату, обработала ссадину на голове и уже решила откланяться, так как посчитала свою миссию оконченной, но она схватила меня за руку:

– Там мои босоножки остались, принеси, пожалуйста…

Я, честно говоря, хотела возмутиться, но волшебное слово «пожалуйста» сыграло свою роль. Я молча вышла из комнаты и, как была в мокрой облеванной робе, отправилась на поиски потерянной обуви. Я помнила, что, когда вытаскивала Галину из воды, она была босой. Может быть, они слетели у нее с ног, когда ее тащили по траве, или остались в бассейне? Я внимательно осмотрела бассейн, потом прошлась вдоль примятой травы, но ничего не нашла. Выпущенные в сад Руслан и Пери, явившиеся ко мне с бурным дружеским визитом, также приняли участие в поисках, но злополучная обувка словно испарилась. И я решила прекратить поиски.

Потрепав собачек по их пушистых холкам, я вернулась в дом, быстренько вымылась под душем, переоделась в сухое и отправилась в спальню Галины, чтобы доложить о проделанной работе. Закутанная в роскошный махровый халат, она полулежала на кровати. Рядом на столике стояла початая бутылка виски.

Когда я сообщила мадам Шадриной об исчезновении обуви, та явно расстроилась:

– Господи, как же все плохо…

Честно сказать, это меня удивило: девушка, можно сказать, только чудом не рассталась с жизнью, на нее (хотя и целили в меня) было совершено покушение, а тут, нате вам, скорбь по пропавшим босоножкам! Так что в голосе моем явно сквозила ирония, когда я вежливо спросила:

– Смею надеяться, они у вас не последние?

Галина зло сверкнула на меня своими красивыми глазами:

– Да не в этом дело… – Она запнулась, видимо, поняв, что я заслуживаю более обходительного обращения, и смягчила голос: – Извини, просто я сильно испугалась и еще никак в себя не приду. Дело в том, что эти чертовы босоножки могут стать жутким компроматом… Хочешь виски?

– Да нет, спасибо.

– А зря! Мне так полегчало.

– Видите ли, я не могу бражничать в компании с человеком, который мне «тыкает», зная, что я по своему служебному положению не имею права ответить ему тем же.

– Так ты вот о чем? – изумилась Галина. – Да ладно, не обижайся. Если хочешь, зови меня просто Галей. Делов-то куча… Садись на кровать и давай за мое спасение…

Она, закинув голову, сделала хороший глоток, потом протерла полой халата горлышко бутылки и передала ее мне.

Я отхлебнула в свою очередь. И хотя виски из-за его сивушного запаха не относится к моим любимым алкогольным напиткам, но в данный исторический момент крепкая жидкость, обжегшая горло и растекшаяся по желудку теплом, была, надо сказать, очень кстати, так как сняла напряжение и прояснила голову.

– Почему же ваши босоножки могут стать компроматом?

– А потому, – ответила она, горестно качнув головой, – что есть люди, которые прямо ждут, чтобы меня сгноить.

Галина помолчала, потом, сделав хороший глоток виски, спросила:

– Ты вот мне, поди, завидуешь, да?

Я пожала плечами:

– Да вроде нет.

– А вот мои бывшие подружки аж до посинения завидуют. Ну, те, которые в школе, а потом в техникуме. Они-то все там, внизу, в бедности колупаются, а я одна вон куда забралась: и муж богатый, и бриллианты, и прислуга, и дом-дворец, и икра по стенам. Только зря они завидуют. На меня иногда такая тоска накатывает… Свет немил… Знаешь, у моего отца, Герасима Петровича, царствие ему небесное, была такая приговорка: «деньги – тлен, одёжа – тоже, жизнь, любовь всего дороже». Я, когда маленькой была, над ней посмеивалась, а теперь поняла: прав был батя.

Галина отхлебнула виски, прижала бутылку к щеке и закрыла глаза. Я подумала, что она задремала, и потихоньку решила ретироваться, но она схватила меня за руку и снова усадила на постель.

– Хочешь, я тебе о себе расскажу?

Я пожала плечами:

– Хорошо, расскажите.

– Так вот, слушай. – Галина приложилась к горлышку, хлебнула, утерла губы полой халата. – К тому времени, когда я еще в начальной школе училась, советская власть приказала долго жить, и в станице у нас бардак был страшный. Совхоз развалили, работы никакой не было, народ жил с огорода, со своей скотины. Кто половчее, тот приворовывал… Батя у меня был шибко идейный и честный, поэтому в новую жизнь вписаться не сумел, а запил и помер. Мать после этого долго в себя прийти не могла, почернела с лица и даже как-то заговариваться стала. Потом ничего, очухалась. Да и куда денешься: хозяйство большое – корова, поросята, гуси, куры. Ну, а от меня-то помощи немного было, не хотела я, как мать, спину гнуть и руки себе портить. Да и мать шибко меня работой не гнобила, мечтала, чтобы у меня была чистая, городская профессия. И вот после восьмого класса поехала я в Ростов к маминой тетке, бабке Пелагее, и поступила в кооперативный техникум учиться на оператора ЭВМ. Бабка Пелагея была мне рада. Она одиноко жила, и ей было скучно. Сын ее, дядя Паша, давно из дома ушел – сначала в Чечне воевал, а потом переехал в Подмосковье, некоторое время помыкался, а потом поступил начальником службы безопасности в большую фирму. Училась я хорошо, участвовала в общественной жизни, завоевала титул королевы красоты нашего техникума, и мою фотографию даже в газете «Вечерний Ростов» напечатали, правда, я там плохо вышла.