Стрелка - В. Бирюк

Гридни выскочили из лодки и кинулись ко мне. Кажется, как здесь говорят — «имать». Но тут Резан, до того старательно не замечавший гостей, вдруг заорал нашим хоругвенным воякам:

– Вперёд! Копья держать! Сучье отродье! Шагом! Плотнее!

И сомкнутая линия копейщиков двинулась с бережка прямо на пришельцев.

Был такой… острый момент. Я уж решил… мне же — всё можно! Но вылезающие из лодок следом за норвежцами бородатые бояре завопили:

– Остынь! Охолонь! Назад!

Поскольку мы тут все — из одного войска, одному князю служим, в одну битву идём, то никаких худых намерений ни у кого… нет и быть не может. Исключительно повышение боеспособности подразделения путём отработки упражнения на местности… а вы что подумали? Или вы против повышения боеспособности и укрепления управляемости?

На шум начали поднимать головы и подтягиваться воины от соседних стягов, толпа росла и бурчала. Три длинных норвежца торчали в ней, как флагштоки на коровьем выпасе. В смысле: одиноко.

Один из приплывших бородачей начал вопросы задавать:

– А был ли тута вечор княжий сеунчей? А чего говорил-сказывал?

Я — весь как на духу. Был, говорил, пошёл, пропал. Я — пошёл, не нашёл, вернулся, спать лёг. Можно опросить видоков и здесь, и там на берегу. Дороги не помню, поскольку темнело, да и шёл я следом — не присматривался, но общее направление… следите за моей рукой? Вот в ту именно сторону.

Пока я старательно мыкал и мекал, пока тот же набор звуков произвели обязательные и необязательные, но очень добровольные, свидетели всякого чего за последнюю неделю и даже раньше…

Энтузиасты слуго-искательства успели сбегать, принести и положить к нашим ногам. После чего все дружно сняли шапки и перекрестились.

– Гнида, конечно, был редкостный. Но помер сам. Утонул в мелкой луже. Может, головой обо что…? Ран ни на голове, ни на теле нет. Аж странно.

– Чего странного? Собаке — собачья смерть. Бог шельму метит.

Тут у Эрика сорвало крышу, он выхватил нож и кинулся на меня. Двое его коллег в последний момент сумели ухватить и придержать эту… длинномерную орясину.

Похоже, что этого слугу и гридня связывали более… душевные отношения, чем я предполагал. Какой-то вариант Божедара с Шухом? Или святого чудотворца и страстотерпца князя Бориса и слуги его венгра Георгия? Нет, разница велика. Дело не в… деле, а просто… люди плохие. Плохие люди всё делают плохо.

Эрик брызгал слюнями, рвался и орал, страшно искривив рот и щёлкая зубами:

– Киллер! Слактинг! Риве и филлер!

При всём богатстве напрашивающихся ассоциаций, типа: филлер — «филировку делать будем?» — устойчиво узнаю только первое слово.

А мне, знаете ли, и этого хватает. Переходим ко второму акту: на сцене — те же и Фемида.

– Господин боярин! Сей человек облыжно обвинил меня в тяжком преступлении — в убийстве княжьего слуги. Сиё есть ложь наглая и поклёп воровской. Посему прошу взыскать с охальника, за умаление чести моей, боярского сына из земли смоленской, 12 гривен кунами. Как в «Правде» и записано.

Эрик — лжёт нагло! Я того сеунчея из куста вытащил, на тропку стоймя поставил. У меня в руках он был живой. А в лужу упал и захлебнулся — сам. Один. Без ансамбля.

Народ ахнул. От наглости требования справедливости.

Как-то я несколько… Земским судится с княжескими… Да ещё с такими, как эти мордовороты… да ещё на походе, когда старший мордоворотов — главнокомандующий… И тут я, со своими дерьмократизмом и либерастией — «закон должен быть один для всех».

Ваня, до этой максимы — ещё века и века. Просто — чтобы додуматься до такой еретической идеи. А уж её применение даже и в моё время…

Спутники Эрика, возмущённые моим наездом, перестали его удерживать. Но он уже и сам… «Держите меня все — двое меня не удержат!».

Его жест, состоящий в ударе ладонью левой руки по бицепсу правой, отчего правый кулак его сжался, а правое предплечье заняло горизонтальное положение в моём направлении, было адекватно оценено всеми присутствующими. Как безоговорочный отказ от платежа.

Была у меня надежда спровоцировать общую свалку… Где мы бы… под сурдинку, под шумок, втихаря и украдкой… Сухана я проинструктировал заблаговременно, но вот же… Боя нет — одна жестикуляция.

В русской традиции различаются три уровня конфликтности: коммуникативный, кулачный и оружный.

Если вас «послали по матери», то вы свободно можете ответить тем же. Или — иным словесным оскорблением, в рамках ваших риторических способностей. Но не более.

Если вас толкнули или дали в морду, то и вы можете исполнить подобные физкультурные упражнения. Но без дополнительного инструментария.

Если на вас кинулись с оружием, то… то зарежьте кидальца нахрен.

Во всех случаях вы правы, если первый ход на очередном уровне — сделал ваш противник.

Но Эрик больше нож не достаёт. А жестикулировать… можно до морковкиного заговения.

– Тогда… Коль от лжи своей ты не отступился, коль виру платить — несогласный, то я, боярский сын Иван Рябина прошу… божьего поля. С этим… человеком по имени Эрик. И пусть господь рассудит — на чьей стороне правда.

Народ снова ахнул. И зашелестел… разнонаправленно.

«Божье поле», «божий суд» — крайняя, редко употребимая форма выяснения истины между людьми.

Я уже говорил о том, что судебный процесс в религиозно насыщенных обществах имеет иной смысл, нежели в секулярных.

«Правда у бога». Вся правда.

После глубинного восприятия этой идеи любой реальный судья — просто мелочь бестолковая, которая тщится своим хиленьким разумиком прозреть ткань бытия и по каким-то мутным вторичным признакам, типа вещественных улик или свидетельских показаний, узнать какой-то отблеск истины, сделать какое-то предположение о виновности.

Но ведь сказано же: не в знаниях правда, но в вере.

Прямое вмешательство, явный вердикт Господа, Создателя и Вседержителя, выраженный в исходе поединка, есть решение даже более окончательное, чем, например, тоже божественное, «испытание железом» — поносить раскалённый металл в ладонях без ожогов.

– Замолчь! Воровские речи ведёшь! Не можно воям в походе ссориться да свариться! Не можно, на войну идучи, меж своими — мечами биться! Сиё есть крамола! Воровство противу нашего князя Володши свет Васильковича!

Один из бородачей машет на меня перстами с перстнями. Хороший бы из него вентилятор получился. С такими-то рукавами — только воздух и гонять. По сути — он прав. А вот по деталям-деталюшечкам…

– Ежели князь Тверской того клеветника и клепальщика — мне головой выдаст, то я согласный. А если нет… Извини, боярин. Но мы стоим на Новогородской земле. Какая земля — таков суд. А я — не Тверской боярин, а Смоленский боярский сын.

Надо ли перечислять все расчёты и предположения, которые враз закрутились в головах присутствующих «вятших»? По теме отношений в треугольнике Суздаль-Смоленск-Новгород? А ведь право суда — из весьма болезненных в Средневековье, новогородцы добивались его долго и кроваво. А потеряют ещё… хуже.

Суд Тверского князя над смоленским бояричем на новгородской земле… Я князю — не присягал, не подданный, не данник. Даже в хоругви — не дружинник, а так… путешествуем вместе. Отношение новгородцев к Залесским… особенно — к княжьей дружине… Да ещё и чужакам-нурманам…

– И кого ж ты за себя на поле выставишь?

По общему правилу бой должен был быть равный, и поэтому малолетние, престарелые, больные, священнослужители, инвалиды и женщины могут нанимать и ставить вместо себя наёмных бойцов. Если иск подавала женщина против женщины, то наймиты запрещались, бабы резались сами.

Судебник 1497 года (допуская участие в «божьем поле» и свидетелей-послухов) формулирует так:

«52. А на ком чего взыщет жонка, или детина мал, или кто стар, или немощен, или чем увечен, или поп, или цернец, или черница, или кто от тех в послушестве будет кому, ино наймита наняти волно. А исцем или послуху целовати, а наймитом битися; а противу тех наймитов исцу или ответчику наймит же; восхочет, и он сам биется на поли».

– Я — истец, этот… моль белая — ответчик. Оба мы воины. Оба в войске идём. К чему нам наймиты? Ты как там, поганка бледная, не обделался со страху-то?

Бешеное рычание Эрика подтвердило его глубоко насущное намерение порвать меня в куски лично и принародно.

– Ну, коли обои согласные… пошли к князю… и к посаднику. Пущай головы решают.

Дальше пошла суетня и тягомотина. Множество ратников подбегали к столпившимся вокруг нас, и шумно обменивались новостями.

Слух о том, что «лысый хрен смоленский»… ну который утопленниц с-под кажного куста… сцепился с «нурманской мордой белесой»… да ты его видал — самая гадская гадина… и будет «божье поле»… ты когда прежде поле видал? Да не ржаное, а божье! …вот и я только слышал — надо глянуть, домой вернусь — бабе расскажу…