Гильдия - Гордон Диксон

Он стоял перед тем, что, похоже, когда-то было декоративным прудом во дворе виллы — круглым водоемом, обрамленным красной плиткой, приблизительно четырех метров в диаметре. Ветерок, дувший в сторону Хэла и Аманды, нес запах гниения.

Пруд располагался на круглой террасе из серого камня с белыми каменными скамьями и каменным цоколем, приходившемся человеку по грудь. Все это было тщательно восстановлено и ухожено.

Темная непрозрачная вода пруда, казалось, поглощала весь падающий на нее свет; а по краю пруда стояли цветочные горшки. В тех что находились справа от человека, росли какие-то ветвистые растения без листьев.

Растения же, слева от него того же размера и формы, выглядели совершенно иначе. На них были маленькие сердцевидные зеленые листочки и цветы всевозможных оттенков розового и красного.

На цоколе перед человеком стоял еще один горшок с цветущим растением. Когда Аманда с Хэлом приблизились, то услышали, как человек разговаривает — очевидно, с цветком. Это был непрерывный поток слов, неразличимых и непонятных.

Продолжая говорить, он медленно, осторожно и методично обрывал лепесток за лепестком цветы растения, стоявшего перед ним, и бросал их в затхлую воду пруда.

На Хэла и Аманду он не обращал никакого внимания, а продолжал методично уничтожать стоящее перед ним растение. Когда последний лепесток последнего цветка упал в темную воду, он начал один за другим обрывать и листья.

Внезапно Хэл догадался, и, повернувшись к Аманде, увидел, что и она поняла то же самое: человек повторяет набор ругательств, настолько привычный, что отдельные слоги соединились вместе и слова утратили смысл.

— Привет, — отчетливо произнесла Аманда почти на ухо человеку. Он не отреагировал. Или он не слышал ее, или слышал, но оставил без внимания ее слова — сказать было невозможно. Его хламида была настолько грязна и изношена, что вначале Хэл не обратил на нее внимания, но теперь он заметил, что какое-то время назад и на грудь и на спину было краской нанесено слово «РАЗРУШАЙ»

Тем временем человек закончил ощипывать с цветка последние листья. Он замолчал и повернулся в другую сторону, все еще игнорируя Хэла и Аманду. Затем направился к последнему из горшков с ощипанными растениями. Он взял этот горшок в руки и осторожно понес к руинам дома.

Хэл с Амандой последовали за ним.

Он пересек место, где стоял дом, и вышел на лужайку, которая была уставлена множеством точно таких же горшков.

Растения в них были в разном состоянии — от совершенно голых до покрытых листьями и цветами. Поставив свою ношу, человек, пройдя дальше, выбрал растение, изобиловавшее цветами. Так же осторожно он вернулся с горшком обратно к пруду и поставил его на освободившееся место слева от цоколя. За все это время он никак не показал, что замечает присутствие Аманды и Хэла.

— Мы ничего не можем для него сделать, — сказала Аманда. — Нам можно уходить.

Они повернулись и пошли по направлению к горам. Дорога теперь превратилась в узкую тропинку и начала извиваться вокруг небольших, но достаточно крутых холмов.

Теперь у них на пути перемежались открытые участки и густо поросшие лесом склоны, полянки были сплошь покрыты разновидностью папоротников.

Процион стоял высоко в небе над ними, а последние клочки облаков, казалось, сгорали в нагревшемся воздухе. Хэл видел все это, но думал о другом. Он попытался вообразить себя человеком, которого только что повстречал.

Эта привычка началась с детской игры, потом превратилась в упражнение и, наконец, сделалась почти необходимостью. И он стал считать неудачей, когда ему не удавалось вообразить себя видящим все вокруг глазами другого человека.

Сейчас это оказалось более трудным, чем когда-либо еще. Встреченный ими человек явно был безумен. Но Хэл считал, что при достаточном усилии он и здесь добьется успеха.

Человек, вероятно, пришел в такое состояние, когда орда оккупантов разрушила его дом; и именно потому, что он был так явно безумен, солдаты не потрудились с тех пор переселить его в город, как это они делали с другими экзотами.

Теперь Хэл сосредоточил свое внутреннее зрение на мысли, что это он сам обрывает лепестки цветов.

Для этого понадобилось много времени, но в конце концов он мысленно представил себе эту сцену.

Для того чтобы по-настоящему понять кого-то, необходимо почувствовать себя этим кем-то. Полное сопереживание. Сопереживание — хорошее слово для описания состояния, когда воображаешь себя другим существом. Хорошее... и необходимое. Полное сопереживание приводит к полной ответственности. А полная ответственность становится, в конце концов, абсолютной и инстинктивной — автоматической оценкой последствий перед любым действием, в которое вовлекаются другие.

Теперь, для себя, Хэл сделался безумцем; и для нею уничтожение цветов означало уничтожение того, что разрушило его разум. Он мало-помалу пытался вернуться назад, сделаться тем, кем он был раньше. Но дорога, которую он выбрал, замыкалась в кольцо. Ему никогда не добиться успеха. Если только... возможно, если только Хэлу не удастся найти Созидательную Вселенную — для него, да и для всех других людей.

Каким-то образом все это — безумный человек, Ибан, экзоты, Энциклопедия, война, Земля, Молодые Миры — стало сходиться в одну точку, и Хэл почти физически ощущал этот процесс. Как ни странно, ему представлялось, что эта точка находится в месте, которое он никогда не видел; месте, к которому он сейчас направлялся. В новой Гильдии Придела.

Странно, что и легче всего, и одновременно труднее всего Хэлу было вообразить себя одним человеком — Блейзом.

Внутренним взором Хэл следил за более важным — за тонкими пальцами, бросающими оторванные лепестки в темную воду. Его мысли ушли далеко, в далекое детство Донала Грима, за сто лет до нынешнего дня.

— Ты задумался, — через некоторое время сказала Аманда.

Хэл, вздрогнув, очнулся и возвратился из мысленного мира в реальный.

— Да, — сказал он. — Тот человек... однажды я был таким, как он.

Они продолжали идти. Хэл следил взглядом за тропой, но краем глаза заметил, как Аманда повернула голову и с серьезным видом смотрит на него.

— Ты? — спросила она. — Когда?

— Когда мы получили известие о смерти Джеймса — моего самого младшего дяди. Я однажды рассказывал тебе, ведь так?

— Да, — кивнула она. — Тебе было одиннадцать лет; и Кейси, придя позже, нашел тебя в конюшне — в холодной ярости. Что бы ты сделал, если бы виновный оказался там, в этой конюшне? Попытался убить его — ты, одиннадцатилетний?

— Вероятно, — Хэл не отрываясь глядел на горы впереди. — Чистая разрушительность — как замкнутый круг. Тогда, когда я был Доналом, она захватила меня; и я всю жизнь потратил на то, чтобы перерасти это состояние.